— Ну вот, видите…
— По недогляду вышло. Обидели мы людей, — вздохнул Соколов.
— Обидели! Вас бы так обидеть!
Вечером я решила зайти к ребятам, узнать, как их настроение, не нужно ли еще чем-нибудь помочь. Подшефные мои стали совсем другими. Дают читать полученные от родных письма. А Степанов прихлебывает чаек и говорит:
— Хочу просить начальника района выписать мне авансом деньжат побольше, да еще хлопцы помогут — мои сюда на Камчатку собираются, вызов получили. В новом бараке обещают комнату…
Я заметила по его глазам, какой он счастливый.
— Галина Ивановна, а Кириллов жениться собирается! — крикнул Покровский-Дубровский.
— А что же ты?
— Невеста еще не выросла.
Я подумала: «Покровский-Дубровский сильный, симпатичный, гораздо интересней Кириллова, а вот на́ тебе — тихий, спокойный, мужиковатый на вид Кириллов раньше его нашел себе подругу…»
— Хватит тебе трёпом заниматься, — буркнул Кириллов. — Может, она еще и не пойдет за меня…
— А что за девушка? — поинтересовалась я.
— Приемосдатчица. Да она совсем и не знает, что мне нравится, так просто — поговорил раз, а эти дьяволы сразу давай разыгрывать… Девчонка вроде неплохая, родных нет, жалко мне ее…
— Галина Ивановна, он ей и шарфик успел подарить! — вновь не удержался Покровский-Дубровский.
— Заткнись!
— А как фамилия?
— Нечитайло, Таня.
Я сразу вспомнила высокую скромную девушку, приехавшую в Усть-Гремучий из Херсона.
— Вы ее знаете? — оживился Кириллов. — Галина Ивановна, поговорите с ней, она, наверно, боится меня: скажет, мол, недавно из заключения… А ведь не знает, за что я попал. Нравится она мне, очень!
Я обещала поговорить с Таней. Окидывая взглядом ребят, я неожиданно вспомнила, что Сашка жаловался на Покровского-Дубровского — тот перестал ходить на курсы крановщиков. Я решила узнать, в чем дело.
— Жорка все мутит, сволочь… — проговорил Кириллов, — а жаль, парень больно хорош, способный.
— Так в чем же дело, Витя? — спросила я у Покровского-Дубровского.
— Эх, Галина Ивановна, знали бы вы мою жизнь… Надоело все. С двенадцати лет я по трудколониям и тюрьмам. Отец бросил нас, когда мне было десять лет, и пошла моя жизнь с тех пор под откос. Все говорят, что я способный, может, и так, а я сам себе не рад, честное слово. Вот только Борька да Кириллов и держат меня здесь, а то бы давно удрал. Осточертело. Хочется чего-то такого, чтобы дух захватывало, чтоб захлестнуло… Опять бы в шторм, что ли, попасть…
Я лишь пожала плечами, а он продолжал:
— Вон Кириллов жениться мечтает, Степанов и другие свои семьи вызывают, а я кого вызову? Отца-то я, правда, хорошо знаю, где найти. Только от его фамилии давно я отказался, у меня в запасе сколько угодно других.
— Мать надо найти, — сказала я.
— Это не так просто…
— Надо попытаться. Поможем.
Провожать меня пошли Кириллов и Покровский-Дубровский. Поземка притихла, только острые хребты сугробов слегка еще дымились. Столбы с колпачками фонарей стояли почти на две трети под снегом и походили на небольшие светящиеся грибки.
— Правда, смешно? — проговорил Кириллов, щурясь на утонувшие в сугробах фонарные столбы. — Подходи и выкручивай лампочки.
— Кому они нужны?
— Запасливым, — ответил Виктор.
А я почему-то сразу подумала о свекре и свекрови. Они-то наверняка бы воспользовались моментом.
Прошло больше недели, а я так и не заглянула больше к Валькиным родителям. Присылали они за мной мальчишку: от Валентина письмо есть… Что делать — идти или не идти?..
Добрались мы до нашего барака быстро. В моем окне горел свет. Я хотела пригласить ребят попить чайку, но вспомнила: утром, уходя на работу, не прибрала постель — неудобно показать себя перед гостями неряхой. И я решила позвать их как-нибудь в другой раз. Попрощавшись на крыльце с Виктором и Кирилловым, я начала обметать валенки, потом вошла в коридор. Мы оборудовали его под общую прихожую, поставили стол, утеплили, и теперь двери комнат почти всегда открыты. Почему же у меня горит свет? Наверное, ребятишки Баклановых учат уроки, решила я. Мне стало стыдно перед Лидой и Санькой за неубранную кровать.
Но только я вошла, как тут же оказалась в объятиях Шуры. Мы обе так громко завизжали от радости, что из комнаты Баклановых высунулся Александр Егорович.
Шура потащила меня в комнату, тиская и шепча:
— И где тебя черти так долго носят?
— А ты давно из Питера?
— В четыре приземлилась.
— Почему же не позвонила в управление?
— Я думала, что ты, как верная Валькина жена, после работы сидишь дома, а ты, оказывается, бегаешь где-то. Откуда идешь, сознавайся!
— От своих.
— У свекрови была?
— Нет, в подшефной бригаде.
Шура в недоумении посмотрела на меня.
— Это что-то новое…
— И ничего не новое. Ты бы поменьше раскатывала по разным Питерам и Владивостокам, было бы тогда для тебя многое ясней.
— Ой, Галка, я так соскучилась, ты себе представить не можешь!
— По нашей кошке?
— Да, по нашей кошке, по Усть-Гремучему, по людям. Хорошо все-таки у нас тут!
— Хорошо, очень хорошо… — сказала я рассеянно и осеклась: я вспомнила о том, что должность Шуры попала под сокращение… Сказать или подождать?..
— Докладывай, что в порту нового, ведь я не была тут почти два месяца. Ну…
Я молчала, не зная, с чего начать, а Шура, вешая мое пальто на крючок, без умолку тараторила:
— Расскажи поскорей, что с катером было и что с тобой случилось?
— Чуть не утонула.
— Ты?
— Да…
— А ведь я толком ничего не знала… — Она подошла ко мне, посмотрела в глаза и обняла. На лице детская улыбка, а в уголках губ словно затаилась непонятная грусть. — Вот и опять мы с тобой… Я так рада!
— Вижу, вижу!
— И ничего ты не видишь. Я немножко выпила с Баклановыми. Мы тебя не дождались, а теперь выпьем с тобой. Садись. Я уж тут у тебя похозяйничала.
И только сейчас я увидела на столе — бутылку шампанского, болгарские помидоры, крабы и торт «сюрприз».
Радость моя была бы полной, если б… если б сердце не жгла тревога за будущее Шуры. Неужели никто не сказал ей о сокращении?.. Очевидно, нет, потому-то она пока и счастлива. Как же быть, ведь Шура должна знать об этом!
Видя меня задумавшейся, Шура забеспокоилась:
— Что ты молчишь, Галка? Ты не рада мне? Ну говори же, только не молчи…
— Давай выпьем…
Мы сели за стол. Я налила шампанского в стаканы и спросила:
— Шура, а за что будем пить? За твой приезд?
— Ну, это само собой, а вот главное — хочется выпить за Камчатку. За нее! Ведь если б не она, я, наверное, никогда бы не встретила таких людей…
— Прямо как на сцене!
— Не смейся. Я от души. Так выпьем, Галка, за Камчатку, за людей и нашу дружбу с тобой…
Но выпить нам помешали. Раздался стук в парадную дверь, а немного погодя Санька Бакланов просунул голову к нам и сказал:
— Тетя Шура, это вас…
Шура вышла. Я почему-то подумала, что пришел Борис.
В коридоре послышался сердитый голос Шуры:
— Зачем ты пришел?
Какой-то мужчина приглушенно оправдывался. Нет, это не Борис. Дверь была открыта, и я увидела смущенного Минца. Меня несколько удивило то, что Шура обращалась к нему на «ты». Неужели во время поездки они успели настолько сблизиться? Я предложила нежданному гостю:
— Заходите в комнату.
— Нет, он сейчас же уйдет! — выпалила Шура.
— Я должен с тобой поговорить серьезно и притом немедленно… — твердо сказал Минц.
— Почему такая спешка?
— Узнаешь — поймешь.
— Ну говори же, что у тебя?
— Не могу же я объясняться на ходу, в коридоре. Зайдем к тебе.
— Алла спит, уже одиннадцать часов…
— Шура, ну зайдите сюда! Если разговор секретный, я могу оставить вас одних, — вмешалась я.
— От тебя, Галина, у меня секретов нет. Ладно, заходи…
Минц шагнул в мою комнату, Шура подала ему табуретку и сказала: