Я так и ахнула. Вот, думаю, начинается старая история. Он до войны считал себя заядлым охотником, купил ружье, все любовался им, ласкал, а на охоту не ходил, и вот уже прошло шестнадцать лет с тех пор, как вернулся с фронта, а на охоту по-настоящему так и не срядился, только и знает чистит ружье да дробь перебирает…

Все рассмеялись, а Александр Егорович сказал:

— Я ждал переезда на Камчатку. Вот уж здесь-то поохочусь!

— Ну а дальше, дальше что? — тормошила я Наталью Ивановну.

— Ничего. Утром чуть свет примчался Илларион Ерофеевич и тихонько спрашивает у меня: «Наташа, правда, что у него в чемодане золото?..»

— Он и мне не дал покою, — вмешалась Александра Федоровна, кинув взгляд в сторону Иллариона Ерофеевича, — всю ночь не спал, неспокойно ворочался, говорил: «Неужели Сашка Бакланов заделался мародером, да еще каким — золота нахапал целый чемодан!»

— Ах, вот ты как обо мне думал! — шутя свел густые брови Александр Егорович. — И я должен сидеть с тобой за одним столом!

— Ну и что было, когда он узнал о содержимом чемодана?

— Ничего. Выпили по рюмочке за дальневосточников.

— И все?

— Нет, не все, долго его разыгрывали с этим «золотом», и он все злился, — сказала Наталья Ивановна. — Теперь вот только не обращает внимания.

Припоминая что-то, Александр Егорович вдруг расхохотался.

Все начали расспрашивать: «Что с тобой?», хлопать по спине, а он, покатываясь со смеху, показал рукой на Александру Федоровну. Когда немного успокоился, проговорил наконец:

— Вот вы всегда разыгрываете меня, мол, я ничего не привез из тряпок. А, бывает, привезешь, да не угодишь, а то и еще хуже — насмешишь добрых людей. Держитесь, тряпичники! Нынче на моей улице праздник, сейчас я за вас возьмусь!

Наталья Ивановна и Александра Федоровна переглянулись. А Александр Егорович, подцепив вилкой тугую шляпку гриба, спросил у меня:

— Скажи-ка от души, Галина, что тебе больше нравится, заграничное или наше?

Я ответила откровенно:

— Не знаю. Заграничных вещей у меня нет, кроме китайской вязаной кофточки, она мне очень нравится.

— Ладно, слушай. Да на ус мотай. Наши мадамы, вот эти самые, что сидят с нами за столом, сразу после войны помешались на заграничных отрезах, готовы были головы отдать за них. Так вот, Наташа тогда числилась солдатской женой и, конечно, страдала безденежьем, ну а у Александры Федоровны, как ни говори, муж капитан, ходил в загранку. Нашила она себе платьев — глаз не отведешь. И вот однажды звонит, приглашает нас с Наташей встречать Иллариона Ерофеевича — он как раз из рейса возвращался. Был выходной день, и мы с радостью согласились. Погода с утра стояла праздничная — голуби воркуют, солнышко, на небе ни облачка. Дамы мои разоделись шик-блеск: на Наташе крепдешиновое платье, на Александре Федоровне какое-то импортное. Обе красивые, нарядные. Я иду между ними важный такой, вроде свадебного дружки. Прошли полпути, и вдруг, откуда ни возьмись, — туча, дождь хлынул. Как говорят во Владивостоке: «Пригнало из гнилого угла».

— Хватит, Саша! — закричала вдруг Александра Федоровна. — Ну к чему ты рассказываешь эти байки?

— Ага, заело! Ну, нет, вы надо мной смеялись, теперь я посмеюсь! Так вот, — продолжал Александр Егорович, — дождь хлещет, а зайти некуда. Смотрю — на Шуре платье становится короче и короче. Думаю: «Черт возьми, что же это такое?..» А оно все выше и выше поднимается — коленочки видно. Боже мой, что же дальше будет!.. Александра Федоровна, бедняжка, глядит, куда бы ей спрятаться, а «Степан Разин» уже гудки подает, швартуется. Александра Федоровна чуть не плачет. Хорошо, я такси поймал и отвез ее… домой…

Илларион Ерофеевич, наполняя рюмки, изрек удовлетворенно:

— С тех пор она импортные платья не носит — деньги целее!

И начались рассуждения о нашем и заграничном. Шумели так, будто за столом сидело не пять человек, а все двадцать.

Вечер прошел незаметно. В двенадцать электрический свет погас. Зажгли лампу, но при ней было уже не так празднично. Наталья Ивановна подтолкнула меня, шепча: «Спроси насчет Крылова». Но я и сама решила заговорить о нем.

— Илларион Ерофеевич, правда ли, что Крылова судить будут за катер?

— Кто это сказал?

— Все говорят.

— А вы не слушайте. Он ни при чем. Я как раз сегодня по этому поводу толковал с начальником порта. Булатов убеждал меня, что на Камчатке нужен не диплом, а практика, и что он к штурвалу будет ставить только практиков.

— Ну а ты? — вмешался Александр Егорович.

— Что я? Я заявил, что существует кодекс торгового мореплавания, который распространяется на все моря и океаны…

— А как же все-таки с Крыловым? — не унималась я.

— Вот его начальник, — кивнул он на Бакланова, — с ним и говори.

Недоумевая, я спросила Александра Егоровича: зачем же тогда он звал меня к капитану порта?..

Александр Егорович рассмеялся, обнял меня и прошептал:

— Хотел, чтобы ты встретилась со связным Лазо, старым большевиком, пенсионером, не побоявшимся Камчатки и по зову партии приехавшим сюда. Понятно?

Понятно-то понятно. Но ведь хочется и об этом услышать. Я заявила, что не уйду до тех пор, пока не узнаю всего.

— Потом как-нибудь! — улыбаясь, протянул мне мое пальто Бакланов и помог одеться…

ГЛАВА XXII

Мои подшефные получили радиоприемник в премию за чистоту. Я рада вместе с ними. А чистота и порядок у грузчиков действительно безукоризненны — ни к чему не придерешься. Степан ввел дежурство, и ребята сами моют полы, создают в комнате уют. Лешка дал мне для них гитару, я натащила в общежитие книг и журналов и уже ходила к грузчикам не ежедневно, а раз в неделю. Но зато мы часто виделись в порту, и все новости из жизни моей большой семьи я знала. Шторм как-то сблизил нас, породнил. И потом еще нашей дружбе помог случай с нарядом по перескладировке бочкотары. А было это вот как.

Помощник заведующего лесным складом, когда оформлял документы, почему-то он указал в наряде оплату за ручную сортировку бочек, а написал, что работали грузчики с помощью механизмов. Кириллов пожаловался мне. Я была у причала, зашла в нормировочную, сняла копию наряда и пошла в складскую группу. На мое счастье, дежурил как раз тот же помощник заведующего складом.

— Слушайте, Соколов, кто вас учил так заполнять наряды?

— А что?

— А то, что к вам на работу больше никто не пойдет.

— Оно и правда, никто не идет. Хоть в петлю полезай, — огорченно сказал Соколов.

— Вы указываете, что перескладировка бочкотары была механизирована, а сколько времени приходится тратить грузчикам на то, чтобы отделить вручную партию одной марки от другой, сколько им приходится катать эту бочкотару без помощи автопогрузчика? Вы же в наряде это не отражаете, да и расстояние по перекатке груза не указано.

— А ведь и правда…

— Потом, почему вы не пометили в наряде, что грузчикам, прежде чем складировать бочкотару, приходилось разбирать ее по маркам? Может, вы сами, складские работники, занимаетесь этим делом?

— Что вы, у нас некому!

И действительно, складских работников не хватало. Груз летом сваливали как бог на душу положит, и теперь с ним много было возни. Придет пароход — уж тут некогда искать нужную партию бочек в этой каше. Из-за недосмотра при выгрузке тары получился перерасход средств, и все потому, что в порту не было знающих людей.

Я опять сказала Соколову:

— Вам надо вызвать бригадира грузчиков и сходить с ним к начальнику района. Посоветуйтесь, разберитесь, ведь нельзя же обижать народ.

На другой день Соколов встретил меня улыбкой.

— Спасибо, Галина Ивановна, за то, что нашли причину, почему к нам никто не шел работать. В самом деле, зарабатывали хлопцы буквально копейки, а уставали больше, чем при погрузке леса. Вчера сразу разобрались с начальником района, бригадиром и нормировщиком, внесли в наряды поправки, заработок у грузчиков теперь увеличился вдвое.