— Писали, писали, помалкивай знай! — огрызнулся Сашка.
Потом все расселись на топчанах, усталые, голодные. Кое-кто стал раскладывать постели.
У Прасковьи Федоровны не было ни подушки, ни одеяла. «Как же ты будешь спать, чудак?» — подумала я. Но что с него взять — студент, только что окончил техникум, гол как сокол. Костюмчик да пальтишко — и ничего больше.
— Прасковья Федоровна, — сказала Лена, — спать-то на голых досках негоже. Возьми вот чистую дорожку, авось пригодится.
— Да вы не беспокойтесь, я к Аллочке пристроюсь, у нее перина есть, — отшутился парень.
Аллочка бросила в его сторону гневный взгляд.
Мама потрепала балагура за вихор и сказала мне:
— Галинка, отдай ему подушку и шерстяное одеяло, а мы как-нибудь обойдемся.
Пашка отказывался, не брал, но мама все-таки уговорила его.
— Ведь временно, пока не обзаведешься…
Мама и тут молодцом.
— Вот что, друзья, голову вешать нечего, разжигайте печку, надо что-то придумать насчет горячего, — проговорила она.
А я как села на топчан, так и повалилась. Мне все еще казалось, что качает в океане. Голова сразу стала тяжелой, и я заснула.
Пока я спала, сварили компот, положили в него уйму сахару, а компот все равно оказался невкусным. У супа тоже вкус не тот. Вода-то соленая! Все ели молча. Аллочка горько вздыхала.
И лишь Сашка, наш веселый Сашка, не унывал, придумывая всякие рецепты, как сделать воду несоленой: попросил достать противогаз, насыпал в вату древесного угля и начал пропускать через этот фильтр воду. Но она не делалась пресной. Зато всем понравилась рыба. Прасковья Федоровна оказался хозяйственным человеком и за полдня перезнакомился чуть ли не со всем поселком. Он принес утешительное известие: пресная вода в реке бывает один-два раза в сутки, и отсюда вывод — надо по очереди сидеть на берегу и пробовать воду. От этого предложения всем стало весело. Но еще веселее стало, когда он объявил, что зимой здесь с пресной водой легче, нужно только выходить на берег океана и собирать воду в мешки.
— То есть как это в мешки? — оживилась Аллочка.
— А так, очень просто: океан выбрасывает на косу лед — иди и собирай себе да клади в мешок.
— Вот и наберешь соленую, — заметил Лешка.
— А надо иметь молоток или топор: отколол кусочек, лизнул — и порядок!
Все опять рассмеялись, довольные находчивостью Паши. Кроме новостей Прасковья Федоровна принес огромную чавычу, около нее уже возились мама и Лена.
Перед ужином выпили за новую жизнь по рюмке спирту и, порешив, что утро вечера мудренее, легли спать.
Утром проснулась я — хлопцы тихонько поют песню. Настроение у всех приподнятое. Позавтракали и пошли в отдел кадров. С работой уладилось сразу, каждый из нас получил назначение по своей специальности. Меня послали в коммерческий отдел.
Как только получили направления на работу, нас собрали в кабинете начальника порта Булатова. Человек он был, судя по всему, прямой и немножко грубоватый.
Говорил с нами Булатов откровенно, признался, что с жильем плохо.
— Коттеджей пока не ждите. Кто боится трудностей, пусть заявит сразу — Камчатка трусов не любит. Вам наговорят много страшного — не верьте. Тут все, мол, будет: зимой в дни штормов песчаную косу, на которой расположен порт, заливает волна, бывают, мол, и землетрясения.
Положим, изредка и тряханет, честно говорю, но смелым это не страшно. Я здесь живу вот уже седьмой год, а до этого за пятнадцать лет исколесил Камчатку вдоль и поперек. Люблю ее, матушку, — богата и неизведанна. Гордиться вам надо — ведь вы зачинатели!
Мне Булатов понравился сразу: народ только прибыл, а он уже нашел время поговорить с нами, поставить задачи, подбодрить и в то же время не умолчал о трудностях. И сразу захотелось работать, скорей работать!
Но оказалось, что не все так думали. Аллочка вдруг расплакалась и заявила (хотя заранее знала, что ее просьба невыполнима), что если ей не предоставят отдельную комнату, она уедет, а пока на работу не выйдет.
— Не для того, — заявила она, — я училась, чтобы жить в палатке вместе с мужчинами и портить свое здоровье соленой водой!
Мне понравился ответ Булатова:
— Можете уезжать, держать не будем. Соленой воды без ваших слез достаточно. Жаль, голубушка, что на вас деньги тратили, не в прок ученье.
— «Божественно! Восхитительно!» — скривил лицо Сашка, напоминая о первых Аллочкиных восторгах. — Уматывай, пока цела! А в Панино дадим телеграмму, чтобы все знали, что ты трусиха и плакса.
Дней через пять поехала я в райцентр, расположенный на том берегу реки Гремучей, — надо было стать на партучет. Райцентр мне не понравился: две длинные деревенские улицы тянутся от реки к тайге, к сопкам, — вот и все. Зато сама река!.. Когда я вернулась из райкома к катеру, небо очистилось от облаков, и я была поражена красотой Гремучей. Вся она горела в трепетных солнечных бликах, в чистой-чистой сини, с чайками, которые неутомимо, как гребцы веслами, помахивали над самой водой крыльями.
Вокруг меня стояло много народу, всем хотелось сесть на катер, идущий в порт. Кого-то ждали. Я вошла в рубку, спросила у капитана:
— Скоро пойдем?
Он посмотрел в сторону райцентра и немного погодя ответил:
— Хозяина жду… Да вон, никак, он идет.
На сходнях появилась грузная фигура Булатова.
— Заводи машину, — донесся его осипший голос.
Слышу, стоящие на берегу люди просят Булатова взять и их. Он молча прошел в кубрик. Капитан махнул кому-то рукой, из толпы сразу выделилось несколько хлопцев, они стали прыгать с дебаркадера на катер. Очевидно, им не захотелось идти в кубрик, где находился Булатов, и они расселись на канатных связках на носу катера.
Как только отошли от берега, мне тоже захотелось выйти на воздух — с носа катера лучше видны и река, и прибой океана. Только взялась я за ручку двери, как ручка сама послушно повернулась, — оказывается, на нее нажал с той стороны Булатов.
— Ты куда? — спросил он у меня, входя в рубку.
— Хочу посмотреть бары.
— Посмотри, посмотри. Как на учет-то, стала?
— Ага.
Мне хотелось, чтобы он поговорил со мной. Я до сих пор была под впечатлением первой встречи с начальником порта. Понравился он всем нам за деловитость и откровенность. «Вот мировой дядька!» — восхищались им все приехавшие со мной панинцы. Но сейчас Булатов, столкнувшись со мной в дверях рубки, не попытался даже пошутить.
Я вышла на палубу, стала у леерного ограждения. Рядом сидели ребята. Я невольно прислушалась к их разговору.
— Так будешь переходить в порт?
— Я уже тебе сказал — подумаю. — Слишком долго думаешь.
— Приходится…
— Знаешь, ты не мудри, — скоро зима, на рыбе много не заработаешь, а в порту твердая ставка; потом курсы будут разные — крановщиков, шоферов, судоводителей.
— Хватит заливать-то.
Я хотела поддержать первого парня и подтвердить, что курсы действительно будут, но что-то остановило меня, я решила выждать и послушать разговор дальше.
— Никто не заливает, сам хозяин обещал.
— Хозяин! — с ехидцей проговорил другой. — Хозяин мягко стелет, да жестко спать. Знаю я его. На техбазе заворачивал, а потом перешел в порт. Ишь ты, напялил мичманку, нацепил краба — пожалуйста, моряк!
Я сразу поняла, о ком идет речь. Ведь директором техбазы до организации порта работал Булатов. Видать, булатовские косточки перемывают хлопцы.
— И чего ты невзлюбил его, чего взъелся? Хозяин он и в самом деле неплохой.
— Хозяин! — не унимался желчный, чем-то понравившийся мне парень. — Он тут, поглядишь, действительно хозяин: что хочет, то и делает.
— Ну, это ты брось! Как будто сам не работает он: и днюет и ночует в порту, и когда только спит! С пяти утра уже носится по причалам, ни один диспетчер не угонится за ним. А потом возьми другую сторону — как старается он насчет заработка для работяг. Кровь из носу, а грузчика не обнесет рублем.
— Вот-вот, ты прав, — еще ехидней сощурился хлопец. — У него, брат, легко ничего не отколется. Действительно, кровь из носу — по ночам заставляет гнуть спину. На износ берет. А все из-за рубля. Ты скажи: есть у тебя сознание, ради чего ты ишачишь?