— … и не надо! — Рокка показывает язык Сэйми, и та делает то же самое.

— Два ребенка, — шепчет Лераиш, вставая со стула.

— Сам ребенок! — в унисон отвечают Рокка и Сэйми, а затем улыбаются друг другу.

Лераиш молча подхватывает шерстяной плащ и едва делает первый шаг, как ощущает легкое сопротивление — ручки Рокка сжимают камзол и оттягивают к себе.

— Принеси мне подарок.

Взгляд Лераиша на мгновение соскальзывает с лица Рокка на лицо Сэйми, и бровь последней изгибается, выражая интерес к возникшей ситуации.

— Обязательно, — обещает Лераиш.

— Уж я прослежу за тем, как принц выполнит свое обещание. Один раз он смог. Но сможет ли и второй?

Последние слова Сэйми произносит шепотом, а затем проходит в такой близости от Лераиша, что он ощущает запах ее кожи.

И уже позже, когда свет от восходящего солнца разлился по линии горизонта, когда десять пар крыльев собрались на высочайшем выступе горы Адамант, Лифантия громко произносит, обращаясь к собравшимся:

— Пока погода позволяет — передвигаемся по воздуху. Короткими перелетами. Так будет быстрее, чем непрерывное шествие пешком. Но чем дальше мы будем продвигаться, тем холоднее станут воздух и земля. А Белый праздник, который можно наблюдать столь редко в наших краях, там же — превратится в повседневность. — Лифантия поворачивается лицом к горизонту, из-за которого продолжает выплывать солнце, а затем раскрывает крылья. — Я не могу сказать, сколько рассветов мы увидим, прежде, чем окажемся на земле змеиных племен. Но начиная с этого момента, каждый новый день приближает нас к тому времени, когда народу шейдим не придется прятаться. Не придется закрывать глаза на то, как мучается и погибает наш народ в стенах Эрриал-Тея. Из-за слабости одних пернатых и узколобости других. У нас есть силы бороться, и скоро — сил станет еще больше. Все виновные понесут тяжелое наказание.

Речь Лифантии звучит в кромешной тишине за исключением шороха крыльев, в которых путается ветер. В следующий момент он вдыхает и прыгает с выступа, отталкиваясь крыльями от воздуха. И каждый из группы следует за ним.

— Хвастунишка, — с насмешкой произносит Сэйми после того, как крылья Лераиша раскрываются.

— Большой размер крыльев что-нибудь компенсирует? — спрашивает она уже в воздухе. — Ведь такое самозабвенное любование собственными крыльями… это наталкивает на определенные мысли.

— Когда вновь обретаешь то, что потерял против своей воли, то начинаешь ценить еще больше.

Поняв, что шутка не удалась, Сэйми замолкает.

С высоты полета Лераиш взирает на долину, где продолжают разворачивается поля и огороды. Где на пастбищах пасется скот. Шаг к самостоятельному хозяйству, к независимости. Хотя и очень рисковый, как думает, Лераиш. Но Лифантия считает иначе. По его мнению, хегальдины прекратили разведывательные вылазки много лет назад, а если такие и произойдут, то долину отделяет горный кряж, который Лифантия называл Дланью Адаманта. С высоты полета кряж, действительно, напоминает исполинскую руку, которая обнимает и прижимает долину к основанию горы, словно ребенка.

Даже спустя столько лет, Лераиш ощущает разницу между тяжелыми пернатыми крыльями, которые у него когда-то были и теми, которые он имеет сейчас. Легкие, гибкие, с ними можно совершать такие маневры, которые хегальдинам и не снились.

Баббар подлетает к сестре, что-то говорит ей, но слова теряются в шуме встречного ветра. Пристальнее всматриваясь, Лераиш видит, как пот срывается с лица Сэйми черной дымкой. Кажется, ей тяжело лететь с полной сумкой на груди, и Баббар предлагает помощь.

Отказ.

Но надолго ее не хватит.

И на первой же остановке Сэйми едва не обрушивается на землю; окруженная взвесью из черного пота, она падает на колени, и плечи ее вздымаются от глубокого дыхания.

— Еще непоздно вернуться домой, — Лифантия обращается к дочери. — Таких путешествий ты еще не совершала, а оно будет не из легких. Самое тяжелое из тех, что тебе доводились.

— Я справлюсь.

— Быть может…

— Я смогу, — медленно, сквозь острые зубы, выдавливает слова Сэйми.

— Хорошо, — соглашается Лифантия, после чего время он отдает команду к взлету.

И снова в небо, ближе к облакам.

По правую руку тянется горная гряда, название которой Лераиш вспомнить не может. Возможно, у нее и нет имени вовсе. Лифантия предпочел сделать крюк, потеряв несколько дней и обогнуть ее, считая, что лететь через горы опасно.

Долина остается далеко позади, а земля теперь прячется под густыми кронами дубов.

— Эй!

Лераиш поднимает взгляд и видит Лиганта, летящего лицом к небу.

— Маневр не для новичков! — самодовольно восклицает он, после чего прижимает крылья к телу и закручивает себя руками. Сделав полтора оборота, снова раскрывается, но уже лицом к земле.

— Для тебя это простая прогулка? — спрашивает Лераиш так громко, чтобы Лигант мог услышать.

— Я просто взволнован! Шиагарры! Земля Роганрааш! Мы увидим поселения змеиного народа! Я всегда мечтал увидеть настоящего шиагарра. Разве этого мало, чтобы взволновать кровь внутри? — улыбается Лигант; за его спиной развивается толстая коса, сплетенная из светлых волос.

— Меня больше волнует, как сказать тем, кого никогда не видел, чтобы они начали проливать кровь в войне, которую начинаем мы. Чуждый им народ, с чуждыми обычаями и…

— У нас одна цель! — белоснежная улыбка Лиганта становится еще шире. — Свобода. Месть. Вера хегальдин убивает нас. Она же когда-то погубила многих шиагарр. И змеиный народ помнит. Ты же знаешь, что они ощущают ложь, как нечто, что можно потрогать? У них нет сказок, нет придуманных историй, нет веры. Они рассказывают детям лишь те подвиги, что совершили сами или их предки. Они поклоняются той силе, которую видят, и воплощение ее — их вождь. И подлость хегальдин отражается в каждых устах для того, чтобы дети помнили своих врагов.

Лераиш помнит те наставления, которые давал Лифантия перед полетом: при разговоре с представителем змеиного народа нужно смотреть ему только в глаза. Если отвести взгляд, или же обратиться, смотря в сторону, это может восприняться, как слабость или неуважение. Границу между первым и вторым могут чувствовать только шиагарры. Женщина змеиного народа, имеющая пару, не может смотреть в глаза мужчине, когда к ней обращаются или когда обращается она. Это считается фривольностью, которая доступна лишь свободным девам. Говорить шиагаррам можно только то, что видел сам. И говорить только правду. Любая ложь воспринимается, как выпад, после которого можно потерять их расположение навсегда, или, более того, потерять свою жизнь.

— Наша цель — это война. И она…

Начинает Лераиш, но Лигант его перебивает:

— Ошибаешься, друг. Наша цель — это победа в войне. Наша цель — перестать прятаться в горах и с опаской смотреть в небо, боясь увидеть пернатых летунов. Я бы хотел, чтобы мои дети росли свободными, не опасаясь того, что кто-то их считает демонами из Хтонии. Не опасаясь, что их могут за это убить. — Лигант перестает улыбаться. — Некоторые только поэтому не хотят иметь детей. Только потому, что их могут убить. Желанная перспектива для своего народа и своей семьи? Не думаю. Каждая жертва в нашей борьбе сделает будущее поколение только сильнее. Сигнал! — Рука Лиганта указывает на Лифантию, который начинает снижаться к земле. — Кажется, сегодня в небо мы больше не поднимемся.

Лераиш переводит взгляд в ту же сторону, куда смотрит Лигант — на запад, где солнце начинает походить на затухающее пламя. В тот же момент Лигант делает мощный взмах крыльями, а затем сразу складывает их и устремляется к земле с такой скоростью, что его силуэт превращается в размытую черную черту. Лишь у самых крон Лигант раскрывается и первым приземляется на прогалину.

— Медленно, — улыбается он, омывая лицо водой из ручья.

— Не для всех дорога является развлечением. — Лераиш смотрит в сторону Сэйми, которая старается не показывать усталость, но молчаливость и отсутствие острых высказываний выдают ее подавленное состояние.