Каин останавливается и встряхивает крылья от пыли.

— Ты не должен ей подчиняться, ты сильнее ее, — говорит Лилит, опираясь плечом на стену.

Они знают, что появление третьей из Теней неизбежно.

Из мрака выпалывает ее фарфоровый лик, окрашивающийся янтарным светом пламени. Трисса на мгновение замирает, перед мертвым солдатом, чья голова застряла между прутьев решетки, а затем подходит ближе, но значительно медленнее, и в ее движениях заметны опаска и интерес.

— Ты перешел грань, — равнодушно произносит Тень, а затем обращается к Лилит: — Все из-за тебя, маленькая дрянь. Но для меня это ценный урок, а для тебя — конец.

Легким кивком Трисса указывает сопровождающему ее солдату на труп:

— Вытащи его.

Солдат вздрагивает и некоторое время мешкает, а затем откладывает в сторону копье, хватает мертвого товарища под грудь и старается вытащить, но голова не пролазит между прутьев.

— Ну же! — не выдерживает третья из Теней.

И словно в ответ на приказ, Каин бьет ногой в голову трупа и тот вместе с солдатом врезаются в решетку камеры Лилит.

Фарфоровая фация Триссы остается апатичной, но гнев окружает ее почти видимым маревом. Одним коротким ударом ноги она сбивает труп с придавленного солдата, и тот шокировано взирает на Тень; он едва замечает, как одним рывком его ставят на ноги.

— Вытащи девчонку, — приказывает Трисса, смотря на Каина. — Живо!

Солдат растерянно смотрит на третью из Теней, а затем, от короткого удара наотмашь врезается в стену и теряет сознание.

— Раса пернатых куриц! — гневно процеживает она, но затем берет себя в руки, глубоко вдыхая; отпирает дверцу камеры Лилит, и та начинает быстро отползать к своему углу, но Трисса хватает ее за крыло, а затем швыряет с такой силой, что маленькая шейда кубарем катится по каменному полу.

В руке Тени вспыхивает блеск от стали. Твердой походкой она направляется в сторону Лилит, которая с трудом пытается прийти в себя после падения.

Каин замечает скальпель и с яростью бьет ладонями по прутьям решетки. Еще раз. Еще. И еще. С каждым разом поднимая в воздух все больше пыли со стены.

Рука третьей из Теней сжимает лицо Лилит; сталь скальпеля касается кожи, скользит вверх по щеке к глазу. Маленькая шейда вскрикивает, когда лезвия касается ресниц.

— Мой новый маленький манкурт, — ласково и самозабвенно шепчет Трисса.

Каин отступает, но только для того, чтобы прыгнуть и врезаться в решетку с такой мощью, что ее вырывает вместе с камнем, и та обрушивается на третью из Теней. Лилит отползает в сторону, а Каин, сжимая шею Триссы и яростно вбивает кулак в ее фарфоровый лик. Раз за разом. Только когда осколки смешиваются с кровью, Каин останавливается. Сквозь черную маску вырывается крик, что несет в себе отчаяние и злость, накопившееся за все годы пребывания здесь.

— Нам нужно уходить, — произносит Лилит, протягивая расцарапанную руку. Второй рукой она прижимает скальпель Триссы к своей груди.

Глава 14

Змеиные племена. Цааха

— Вождь оказал честь нашей семье, лично пригласив остаться в Нохано-Рааш, — с гордостью говорит Рааштор. — Он хочет и дальше наблюдать за твоими успехами, Цааха. Ты произвела сильное впечатление на вождя и на все племена шиагарр, приняв участие в Ханагана. Мы очень гордимся тобой!

Он смотрит на дочь, которая полирует свой заслуженный шааха. Более облегченный, но значительно превосходящий в размере, чем тот, что носят мужчины. Как-то Хария сказала, смеясь, мол, старинная пословица о руках женщины — одна пара — для хозяйства, а вторая — для своего мужчины, — теряет свое значение.

— Я старалась, — коротко отвечает Цааха, проверяя пальцем остроту краев. — Но я не рада, что мы покинули нашу родную коммуну.

— Под непосредственным вниманием вождя тебе будет легче делать первые шаги.

— Первые шаги уже давно сделаны!

Рааштору кажется, будто он слышит свою дочь впервые, настолько твердым и острым стал ее голос.

— Без вождя. Без его внимания и поддержки.

— Но в дальнейшем будет она необходима. Ведь ты теперь пример, которому могут последовать другие. И если в самом начале Шарахаар хотел посмотреть на твои способности из любопытства, то теперь он должен видеть, что ты развиваешься. Видеть, как ты становишься сильнее, как все воины Хаганши. От этого зависит твое будущее и будущее тех женщин, которые захотят так же, как и ты, стать воинами.

— Я никому не давала примера. Я лишь следую тому, что считаю значимым для себя. — Убедившись в остроте заточки, Цааха вешает шааха обратно на стену.

— Хочешь этого или нет, но пример ты уже подала! И если не можешь этого осознать, значит, еще не повзрослела настолько, чтобы знать цену последствиям своих поступков! — Рааштор возвышается над дочерью, думая, что сказанные слова были слишком резкими. Он шумно вздыхает и продолжает уже более мягко: — Я поддержал тебя в твоем стремлении, я научил тебя сражаться. Но это знание не делает из тебя воина Хаганши. Нужно уметь предвидеть последствия своих поступков и отвечать за них. Ты уже не ребенок, и поддерживать вечно я тебя не смогу. Хотя, буду стараться. Теперь ты на равных со всеми. А шрамированные знаки на твоем теле говорят не только о твоей принадлежности к воинам Хаганши, но и о твоей зрелости и самостоятельности. Ты не можешь делать все только ради себя. Ты часть племени, и все твои поступки отражаются на всех.

— Я знаю, — устало произносит Цааха. — Но те же тренировки даются легче, чем внимание окружающих. В Харгоно-Рааш на меня не смотрели с таким пристальным любопытством. Я волнуюсь только при одной мысли о первой Большой Охоте. Почему ты не можешь пойти с нами?

— Потому что так решил вождь. Он хочет убедиться в твоей самостоятельности, и ты должна показать себя таковой. Должна показать, что можешь взаимодействовать с другими. Это тяжело, но ты справишься. — Рааштор опускает руку на плечо дочери, но та в ответ сбрасывает ее, а затем крепко обнимает отца.

— Мама сделала то, о чем я ее просила? — Она отстраняется, и быстро оборачивается на шорох в проходе: — Ты была все это время была здесь?

— Почти… — уклончиво отвечает Хария. В руках она сжимает стальной обруч с мягкой подкладкой из кожи на внутренней стороне.

— Ты уверена, что это тебе, действительно, нужно? Эта штука будет стеснять движения головы. — Отец Цааха с подозрением смотрит на новую часть брони своей дочери.

— Нужно лишь немного изменить манеру ведения боя.

Хария подползает к дочери, и та поворачивается к ней спиной. Обруч смыкается на ее шее.

— Не слишком туго? — спрашивает Хария, затягивая ремни.

— Нет, — улыбается Цааха, ощупывая обруч под подбородком и оценивая его положение, вращает головой в разные стороны. — Но есть я в нем точно не смогу. Если он был бы на мне во время Ханагана, я не проиграла бой.

— Я могу сделать подкладку чуть мягче, тогда ты сможешь есть и пить, не снимая его.

— Ты довольно хорошо помяла своего соперника на испытании. Он был намного крупнее тебя. И крупнее всех своих предыдущих противников.

— Но, если бы на мне был обруч, его шааха не причинила бы мне вреда, прижав к земле, как какое-нибудь беззащитное животное! — Цааха постукивает кулаком по обручу на шее, с каждым разом увеличивая силу. — Спасибо, теперь меня уже будет не так просто достать.

Рааштор, тяжело вздыхает, проверяя крепления кирасы, над которой Харии пришлось весьма постараться, чтобы учесть все особенности женственных изгибов фигуры Цааха.

— Я уже проверяла. Все нормально.

— Тогда не опаздывай на тренировку, — шепотом произносит Рааштор.

Морозный ветер врезается в лицо Цааха. Темная грубая земля под хвостом и венец из гор вокруг. А ведь когда-то предки жили на земле, где растет зеленая трава, где воздух намного теплее, чем здесь, вспоминает Цааха слова матери. Странно, что именно сейчас она думает об этом. Быть может, потому что эти рассказы Цааха слушала дома, будучи еще совсем маленькой; а сейчас, находясь в чужой коммуне и в чужом доме, ее подсознание тянется к тому уюту в беззаботном детстве, ценность которого переживается только сейчас.