Где ошибки? В чем? Не хотелось оправдывать себя, тешить мыслью: дескать, самые великие умы делают самые большие ошибки. Это страусиная логика. Какие б ни были ошибки, большие или малые, их нужно находить и исправлять. Не спотыкаются только безногие.

Не скажет ли советский народ своему правительству, ему, Сталину: «Вы, товарищи, не оправдали нашего доверия, наших надежд, уйдите прочь!..» Нет, не скажет этих слов советский народ своему правительству. Потому что ни одно другое правительство, ни одна другая партия не сумели бы сплотить вокруг себя народ так, как правительство советское, как партия Ленина. И потому цель у них была единая: сделать страну могущественной, непобедимой. Начинали практически с нуля. Только к 1928 году народное хозяйство страны достигло довоенного, 1914 года, уровня. За следующие 12 лет 5 месяцев и 22 дня бывшая Россия царей и нищеты забыла о деревянной сохе, о лаптях, об ужасных голодовках, уносивших в могилу десятки тысяч жизней. Ныне голод может лишь заглянуть в дом, но войти не решится. На пустом месте выросли целые отрасли народного хозяйства, такие, как машино-, тракторо-, станко-, самолетостроение.

Для кого сейчас секрет, что валовая продукция промышленности СССР лишь за последние десять лет выросла в пять раз? Только для слепого это секрет.

Сталин приостановился, вопросительно двинул бровью, как бы желая увидеть того, кто хочет возразить ему. Вновь медленно, очень медленно начал прохаживаться.

Кто не видит, что по объему промышленного производства СССР уже к 1938 году занял первое место в Европе и второе — в мире? Только слепой этого не видит. Кто осмелится ругать колхозы и совхозы? Только враг осмелится ругать, ему не нравится, что коллективизация укрепила сельское хозяйство, создала огромные резервы продовольствия, его может хватить на несколько лет войны. Кто решится говорить, что Советский Союз не готовился к нападению империалистических держав? Только недруги и злопыхатели могут говорить это. Они умышленно забывают цифры, которые СССР определял на оборонные нужды: 25,6 процента государственного бюджета в 1939 году, 32,6 — в 1940 и 43,4 процента в нынешнем году. Что сумели сделать за два, два с половиной года, которые удалось выкроить благодаря германо-советскому пакту о ненападении? Удалось произвести 17 тысяч боевых самолетов, около 8 тысяч танков, свыше 80 тысяч орудий и минометов, резко увеличить тоннаж Военно-Морского Флота. За эти же два, два с половиной года численность Красной Армии возросла более чем втрое. Кто этого не видит? Политический слепец не видит и злопыхатель, враг советского строя не видит.

Сталин на секунду замедлил шаг, сильно пыхнул трубкой. Расстегнул верхнюю пуговицу куртки.

Значит, здесь не было ошибок? Значит, советские люди не могут упрекнуть здесь свою партию, свое правительство? Но тогда почему, могут сказать, Красная Армия отступает? Менее мудры и талантливы стали ее командиры? Не результат ли это, может спросить советский народ, недавних чисток в армии? Отчасти, возможно, да. Но на пороге жесточайших войн Красной Армии нужно было освободиться от вражеских элементов!

Сталин сделал движение трубкой, точно хотел поставить большой восклицательный знак в конце этого утверждения. Он оставался верным своему ошибочному тезису, считая, что по мере дальнейшего развития социализма в советской стране внутренняя классовая борьба будет обостряться. Он не мог забыть, сколько вреда социалистическому строительству принесла явная и подпольная подрывная деятельность троцкистов, сколько времени, сил, нервов отняла у партии борьба с оппозицией, с капитулянтами, не верившими ни в возможность быстрой индустриализации СССР, ни в успех коллективизации сельского хозяйства. А тут контрреволюционные действия «шахтинцев», едва не парализовавшие угольную промышленность страны. А тут кулацкий террор — убийства, поджоги. Только по Российской Федерации в 1929 году ежедневно пылало в среднем около сотни пожаров. А тут сообщение Бенеша о том, что группа высших советских военачальников сговаривается с немецким генеральным штабом о правительственном перевороте в СССР[16].

«И все равно, так нельзя, Коба!»

Чей это голос опять? Сталин досадливо качнул головой: этот голос нет-нет да и напоминал о себе.

Лгут люди, когда утверждают, что им-де безразлично мнение современников и, тем более, потомков. Даже самый пропащий тип таит на донце своей души надежду на то, что кто-то да вспомнит о нем, помянет добрым словом, ну — хоть полусловом. Для людей незаурядных память и мнение потомков трижды дороже: что они скажут? Современникам легче доказать желаемое тобой, особенно, если у тебя есть нажитый ранее авторитет, а все твои деяния льстецы пишут с заглавной буквы. Перед лестью и самый сильный беззащитен. Потомки же судят по свершенному, по фактам, а иные факты даже мертвых убивают, и та смерть страшнее физической. Потому что мертвые живы до тех пор, пока их чтут живые. Не случайно говорят, что жизнь великих людей начинается с момента их смерти.

Да, неважно, кем родишься, очень важно — кем помрешь. В шестьдесят два об этом задумываешься чаще, чем в двадцать два и даже в сорок два. Суд потомков — праведный суд. Очень важно — жить и умереть человеком…

Беспокойство не оставляло Сталина. И мысленно он пристально оглядывался назад, взвешивал настоящее, всматривался вперед, оценивал себя и свои поступки как бы со стороны, глазами тех, кто придет позже, кто вправе будет спросить: что и как вы сделали, наследники Ленина, что оставили нам? Это и страшило, и вынуждало критичнее относиться к себе. Велико ль удовольствие критиковать себя, самокритика — что собственный плевок против ветра. Хочется ли то и дело вытираться, когда у тебя уже есть большое имя. «Имя не безделица, — утверждал Гёте, — недаром же Наполеон, чтобы получить великое имя, вдребезги расколотил чуть ли не половину мира…»

Вспомнившееся иронично-назидательное высказывание великого немца вновь подняло настроение Сталина. Конечно же, когда море безветренно, за штурвал может любой встать. Но когда шторм!.. Шторм оправдывает любые действия кормчего, лишь бы корабль не сел на мель и не был разбит в щепки.

Несомненно, в борьбе с внутренними врагами были перегибы и даже злоупотребления. Пришлось кое-кого одергивать, поправлять, а самого наркома НКВД Ежова предать суду. Нечто подобное было ведь и в период коллективизации, тогда ему тоже пришлось по поручению ЦК партии выступить со статьей «Головокружение от успехов».

«Ну, а ты, Коба, ты об этом не ведал? Ты узнал все в самый критический момент? Ты не причастен к перегибам?..» Допустим, что-то знал, о чем-то ведал. Но ведь плохим веником избы не подметешь! Если б у Фемиды не было меча, ее забросали бы чашами от весов. Что стало, если бы Красная Армия, страна в целом не выявляли своих врагов со всей решительностью? Сейчас Гитлер имел бы в СССР мощную «пятую колонну», ее нож уже торчал бы в спине сражающегося народа. Вот что могла принести беспечность.

«Даже так?! Стало быть, бдительность помогла нам за одну неделю драпануть до Минска и далее? А не просчет ли здесь твой, Коба? Вспомни-ка заявление ТАСС, оно еще свежее, ему всего 14 дней от роду…»

О эти мысли! Сколько их приходит в нынешние дни и ночи! Цепляются к тебе на каждом шагу, точно репьи к штанам…

Как бы там ни было, нужно еще и еще раз заявить народу о необходимости повышать бдительность. И самым жестоким образом бороться с ротозейством, расхлябанностью, дезертирами, паникерами. Вспомнилось: в гражданскую войну под Царицыном один паникер едва не увлек к бегству целый полк. Паника заражает, как насморк, и при ней людей гибнет больше, чем в сражении. Поэтому, безусловно, одними увещеваниями и призывами тут не обойтись. Вон попы: с богом на дружеской ноге, а громоотвод над церковью не забывают ставить. Важно, разумеется, не перешагивать границ, чтобы борьба со злом не оказалась хуже самого зла. У моряков есть правило: если корабль дал большой крен, перенеси часть груза на противоположный борт, но не более требуемого, дабы корабль не перевернулся.