Изменить стиль страницы

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

— У меня плохие новости, сынок, — сказала однажды Сита, войдя в комнату Нарендера.

Он повернулся к ней с горькой усмешкой на губах.

— Для меня уже не может быть плохих новостей, если только ты здорова, мама, — вздохнул юноша. — Самое худшее уже случилось со мной.

Ситу бросило в жар — так бывало теперь всякий раз, когда что-нибудь напоминало ей о том, что они с Джаем сделали с Нарендером. Она пыталась успокоить себя, без конца повторяя, что все сказанное сыну — правда. Ведь Ганги нигде нет, она не подает о себе весточки, никто не видел ее с того момента, как она ушла из деревни с маленьким сыном на руках. Она наверняка мертва, она должна быть мертва, или… Или она, Сита, совершила страшный грех, которому нет и не будет прощения!

— Ратха заболела, — сказала мать, с трудом вспоминая, что именно хотела сообщить сыну. — Ей очень плохо, и Чанхури просто не знает, что предпринять.

— Вот как? А что с ней? — встревожился Нарендер. — Это опасно?

— Очень! — ответила Сита, радуясь тому, что весть о болезни Ратхи не оставила сына равнодушным.

Это было больше, чем она надеялась, — возможно, ей удастся уговорить Нарендера навестить девушку, а там… Кто знает, что случится между двумя молодыми людьми, которых теперь ничто не разделяет. Почему бы им не пожениться и не стать друг для друга опорой в это непростое время их жизни.

— Ратха тает на глазах. У нее тяжелое нервное истощение, полная апатия и даже… — Сита замолчала, раздумывая о том, как поточнее выразить то, что творится с Ратхой. — Мне кажется, она не хочет жить.

— Ратха? Да что ты говоришь, мама? — удивился Нарендер. — Ратха такая веселая, жизнерадостная. Ей все нипочем, она сильнее любой беды. И что могло довести ее до такого стресса?

Сите показалось, что сын притворяется, выказывая свое непонимание причин болезни девушки. Она внимательно поглядела на него, ища свидетельства притворства в выражении его лица, но оно было совершенно искренним. Нарендеру, и правда, не приходило в голову, что же довело Ратху до нервного истощения.

— Мальчик мой, разве ты не понял, что Ратха любит тебя и страдает теперь, когда ты не обращаешь на нее совершенно никакого внимания? — спросила Сита. — Твое равнодушие — вот причина болезни.

— Ты хочешь сказать, что Ратха умирает из-за того, что я не люблю ее? — Нарендер даже встал, пораженный словами матери. — Это не так, уверяю тебя. Ратха вовсе не придает такого значения нашим отношениям и всем этим разговорам о свадьбе. Она мой друг и доказала это — ведь это она помогла мне тогда бежать, ты знаешь? Дала денег и проводила.

— Ратха любит тебя, — с улыбкой повторила ему, как несмышленому ребенку, мать. — Она благородный человек, потому и помогала тебе, хотя ей было больно, я не сомневаюсь в этом. Она относится к тебе не так, как к другу, — уж я-то знаю. И теперь только от тебя зависит, возродится ли ее измученная душа, или Ратха окончательно откажется от жизни и медленно угаснет.

— Нет, это не зависит от меня, даже если все так, как ты говоришь, что это я довел Ратху до края пропасти. — Нарендер почти кричал, ведь каждое слово матери острым ножом терзало его сердце. — Я больше не могу никого сделать счастливым! Понимаешь ты это или нет? У меня нет никаких сил! Не может спасти утопающего тот, кто сам уже утонул!

Внезапно ему показалось, что во взгляде матери мелькнула какая-то тень презрения к его слабости. Он замолчал и отвернулся.

— Поступай как знаешь, — сказала Сита. — Только я думаю, что недостойно видеть, как погибает человек, и не попытаться помочь ему, даже если ты знаешь, что не сможешь вытащить его. Прыгни и попытайся!

Она быстро вышла из комнаты и сделала над собой усилие, чтобы напоследок не хлопнуть дверью. Сын был ей неприятен в эту минуту, несмотря на все сочувствие, которое она испытывала к его горю. Мужчина должен оставаться мужчиной при всех обстоятельствах, как бы сурово ни обходилась с ним жизнь, всегда считала она. А быть мужчиной — значит, брать на себя ответственность за всех, кто живет рядом, кто связан с тобой, кто нуждается в тебе, кто любит тебя.

Оставшись один, Нарендер издал тихий сдавленный стон — его боль рвалась наружу, как серная кислота, выев все внутри: и любовь, и желания, и жалость к другим людям. Иногда ему казалось, что от прежнего Нарендера не осталось ничего, кроме пустой оболочки, и по непонятной прихоти судьбы сохранившей способность двигаться, понимать обращенные к нему речи и даже улыбаться при необходимости.

И вот теперь от этого подобия живого существа требовали человеческой реакции на чужое несчастье — сочувствия, желания помочь, искреннего участия. Как странно, что можно всерьез на это рассчитывать и верить, что он способен кому-то принести облегчение, дать надежду!

Бедная Ратха! Так трудно было представить ее себе страдающей, больной, отвергающей жизнь. В общем-то он не верил в ее великую любовь. Что может знать о любви эта девочка, избалованная шалунья, привыкшая получать все, о чем мечтает? Но отчего тогда она в таком состоянии — ведь мать не ошиблась бы в постановке диагноза, она слишком хорошо знает Ратху, да и вообще разбирается в таких делах, и ее мнению можно доверять.

А что, если Сита права, и Ратха действительно умирает потому, что слишком любит его? Чего только не бывает на свете! А вдруг своевольная птица — любовь — коснулась своим крылом и лба сумасбродной дочки Чанхури?

Одну женщину он уже погубил, так стоит ли рисковать другой? Нет, он должен, он обязан повидаться с Ратхой и убедиться в том, что мать не преувеличивает степень серьезности положения. И чем быстрее это произойдет, тем лучше.

Его все еще держали под замком — отец не знал, что этого уже не требуется. Теперь Нарендеру некуда бежать, не к кому стремиться. Хотя, может быть, однажды он и поддался бы искушению уйти из этого дома куда глаза глядят, стать одной из песчинок вечно бушующей над Индией бури нищеты и бездомности.

Нарендер постучал в дверь — и тут же, как будто этого ждали, по коридору раздались тяжелые шаги отца, и удив ленный голос Джави спросил снаружи:

— Что нужно великому отшельнику?

— Я хочу навестить Ратху, мама говорит, она больна.

Несколько секунд длилось молчание, потом в замке заскрежетал ключ.

— Тебя отвезти? — спросил отец не глядя ему в глаза.

— Возьму такси, — коротко ответил Нарендер и стал спускаться вниз.

— Деньги не забудь, — напомнил Джави, поспешив за ним следом.

Нарендеру было неприятно видеть, как засуетился отец, обрадованный тем, что намерения сына наконец-то совпали с его собственными. Он обернулся, взял пачку рупий и, поблагодарив, вышел на улицу.

«Удивительно все-таки, — подумал он, сев в такси и убедившись, что отец не едет за ним следом, — что он доверяет слову своего сына, которого считает чуть ли не воплощением зла: неблагодарный, ленивый, своевольный, что там еще? Почему бы человеку с такими наклонностями не соврать и не скрыться с материнскими драгоценностями в чемодане, убедив родных, что едет нанести визит своему будущему тестю?»

Чанхури дома не оказалось, но дворецкий, отлично знавший Нарендера, взял на себя смелость провести его к Ратхе. Юноша подождал в гостиной, пока дворецкий не вышел к нему и не сообщил, что госпожа примет его несмотря на то, что нездорова.

Ратха полулежала на диване, куда ее перенесли из спальни. Нарендеру хватило одного взгляда, чтобы понять: мать не преувеличивает — с Ратхой происходит что-то ужасное. Она так похудела, что ее некогда розовые щеки ввалились и стали прозрачными. Веки налились тяжестью, лоб блестел испариной слабости. Ратха хотела протянуть ему руку, но не смогла — рука плетью повисла в воздухе и тут же упала на подушки, выронив крошечный кружевной платочек, оказавшийся для нее непосильной ношей.

— Что с тобой происходит? — спросил Нарендер, решив обойтись без предисловий и сочувственно-обнадеживающих бессмысленных слов. — Откуда взялась твоя болезнь? Скажи мне правду, это слишком важно для меня.