Кто-то взял ее за руку. Она вздрогнула и обернулась. Это был давешний сосед из вагона — слепец в черных очках.

— Вы тоже отстали? — удивленно спросила Ганга.

— Отстал? — старик тронул свои длинные висячие усы, будто раздумывал над ее вопросом. — Ну, в общем, да… Да ты не плач, сядем на следующий. Ты молода, и поездов в твоей жизни будет еще много.

— У меня больше ничего нет, даже адреса человека, к которому я ехала, — Ганга снова заплакала. — Он остался в вагоне, в платке. И где я возьму денег на билет?

— Денег? — слепец залез в карман и вытащил оттуда увесистую пачку рупий. — Этого хватит?

Ганга с сомнением пожала плечами:

— Не знаю… Я не знаю, сколько стоят билеты…

— Ладно, глупенькая, — рассмеялся старик. — Я довезу тебя, куда надо. Не бойся, со мной не пропадешь.

Он повернулся и с удивительной для слепого человека уверенностью пошел назад, к полустанку. Ганга, поколебавшись, последовала за ним. Выбора у нее не было, оставалось только держаться этого старика, раз уж он пообещал помочь ей.

— Вы кто, дедушка? — спросила она, усаживаясь рядом с ним на ступеньки дома, освещенное окно которого было единственным ориентиром во мраке.

— Я-то? — отозвался старик, доставая из кармана ширвани пачку сигарет. — Я баул.

— Это вас зовут так? Странное имя, — удивилась Ганга.

— Ах ты, дикарка, — ласково усмехнулся он. — Баул — это певец и музыкант. Я из Бенгалии, а там баулами называют тех, кто посвящает себя Богу и уходит из касты для того, чтобы петь, прославляя Кришну и Ратху, и учить музыке других — тех, кто хочет учиться. А вообще-то «баул» по-бенгальски значит «безумец».

— Да? — опасливо сказала Ганга, едва заметным жестом отодвигая от старика ребенка.

— Да не бойся, это только так, прозвище для тех, кто ничего не желает знать о кастах, политике и прочих глупостях, — успокоил ее старик. — Хотя, конечно, безумие петь и танцевать в этом мире, где столько горя и слез.

Ганга тяжко вздохнула, думая о том, сколько ей еще придется пережить и того, и другого, прежде чем она снова увидится с Нарендером, если, конечно, это когда-нибудь произойдет.

— Так, значит, теперь тебе некуда ехать? — с интересом осведомился старик, закуривая сигарету и пуская в женщину струю отвратительно пахнущего дыма, к которому она никак не могла привыкнуть. — Что же ты намерена делать?

Ганга опустила голову и печально ответила:

— Не знаю…

— Ладно, я помогу тебе. Поедешь со мной в Бенарес, отдохнешь там у моих друзей, а потом, если захочешь, собравшись с силами, продолжишь свой путь. Согласна?

Ганга посмотрела на своего ребенка, сладко спавшего у нее на руках. Если кому и нужен отдых, так это ему. Еще несколько таких ночей, как эта, — и его здоровье может пошатнуться. Конечно, неплохо отдохнуть где-нибудь в тихом и спокойном месте и набраться сил перед новой дорогой. Хотя куда она теперь поведет их с сыном? Ведь адреса больше нет, а Калькутта, как говорят, огромный город.

— Согласна, — кивнула Ганга и крепко прижала к себе малыша, как будто боялась, что кто-нибудь отнимет у нее самое дорогое, что может судьба подарить женщине.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Следующий поезд пришел довольно скоро. Старик даже не стал покупать билет — просто сунул проводнику несколько рупий, и тот с радостью проводил их в вагон и даже шуганул какого-то мальчишку с деревянной скамьи, заставив его уступить место новым пассажирам.

На рассвете Ганга шла по Бенаресу, любуясь «вечно блистающим божественным огнем» городом, слух о котором докатился даже до их глуши.

— Останови-ка такси, — приказал ей слепец. — Что, не знаешь, что это такое? — спросил он, догадавшись о причине ее замешательства.

Он поднял вверх свою палку, и около него почти сразу же остановилась машина с сигнальным фонарем на крыше. Ганга с опаской уселась в нее, и крепко прижала ребенка, — кто знает, как поведет себя эта странная штука, вдруг в ней трясет или дверца распахивается во время движения, так что недолго и вывалиться.

Когда же машина выехала на широкую бенаресскую набережную, Ганга забыла о своих страхах и во все глаза смотрела на белокаменные гхаты — широкие ступени, по которым спускались к Гангу богомольцы, чтобы совершить омовение. Тысячи мужчин и женщин пришли этим утром поклониться реке здесь, в старинном центре паломничества, обязательного для каждого индуса. Тот, кто хочет достигнуть «мокши» — освобождения от присущего людям цикла перерождения, должен постичь ощущение конечной реальности. Лучшим местом для этого и считается Бенарес, расположенный там, где Ганг описывает широкую дугу примерно в шесть километров. «Приезжай в Бенарес, чтобы умереть», — гласит древняя заповедь индуиста. Тот, кому удастся отойти в иной мир здесь, может избавиться от новых воплощений, от новых рождений и смертей, ведь этот город — «ворота в небеса».

На самом берегу Ганга или чуть отступив от него стояли, тесно прижавшись один к другому, украшенные затейливой резьбой храмы. Их было так много, что у Ганги разбегались глаза — она не успевала оглядеть один, как уже выплывал впереди другой, еще более прекрасный. И над всем этим парил, увенчанный башней, куполом и острым шпилем, сияющий золотом фантастически изысканный архитектурный ансамбль храма Вишванатха, посвященного богу Шиве.

— «Золотой храм», — с гордостью сказал слепец, снимая очки и указывая рукой на заставившее Гангу разинуть рот от удивления здание. — Вот погляди, как сияет на солнце, точно глыба золота!

— Как? Вы видите? — опешила Ганга. — А как же…

— Моя слепота? — рассмеялся старик, оставив всякое притворство. — Чтобы на виду у всех украсть такой алмаз, как ты, стоит притвориться слепым, не правда ли?

Ганга, не сводя с него испуганных глаз, быстро отодвинулась в угол сиденья.

Такси остановилось у ворот большого каменного дома. Старик вышел и кивнул Ганге. Она заколебалась, но все-таки не решилась оставаться в машине и последовала за своим спутником. Они поднялись по ступеням, покрытым ковром, и вошли в незапертую дверь.

За ней оказался огромный зал, в углу которого сидели люди с музыкальными инструментами в руках. Оки едва взглянули на вошедших и вернулись к своей беседе. Старик решительно направился через зал и, отдернув парчовую штору, попал в коридор, ведший в овальную комнату, в которой сидела и читала газету седая женщина в коричневом сари с серебристой каймой.

— О, Манилан! Наконец-то! — воскликнула она, обернувшись. — Где тебя носило столько месяцев? Совсем забыл меня!

— Если бы забыл, не вернулся бы к вам, почтенная госпожа Нима, — улыбаясь, ответил старик. — И, как видите, не с пустыми руками.

Он подвел к хозяйке упирающуюся Гангу и чуть подтолкнул ее, как бы заставляя отвесить поклон пониже.

— Это не девушка, а настоящий бриллиант! — похвалил он свое приобретение. — Если вы хоть раз услышите ее голос, то никогда уже не позабудете его.

— Да? — недоверчиво протянула хозяйка. — А кто ее учил? Ты сам?

— Ее и учить не надо — природный дар. Устами этой девушки поет сама богиня Сарасвати. — Манилан явно гордился достоинствами своей спутницы, и ему было приятно превозносить их до небес. — А поглядите, как хороша! Одни глаза чего стоят, вы видите, они голубые!

Нима подошла поближе и с интересом заглянула в лицо Ганги.

— Ты и вправду прехорошенькая, — ласково улыбнулась она. — Надо же, голос, как у Сарасвати, хороша, как Ратха — прекрасная жена Кришны, а если научишься танцевать, то и Лакшми — богиня богатства не оставит тебя своей милостью.

— Танцевать? Зачем мне это? — спросила Ганга, которую начали терзать нехорошие подозрения относительно того, куда ее привел мнимый слепец.

— Как зачем? Развлекать наших гостей, а это все очень богатые люди, умеющие наградить девушку, которая подарила им удовольствие, — объяснила Нима. — Ты что, Манилан, не сказал ей, куда привел? Все никак не бросишь своей привычки заманивать дурочек?