— В замке найдем тебе свой плащ, — сказал он. Он кивнул вслед Арлену и Сорче. — Идем внутрь.

Мы пошли по снегу. Последние работники шли с нами к главной дороге. Они касались шапок и груди, проходя мимо Кольма, как делали с Арленом. Он кивал, приветствуя многих по имени.

Я искала безопасную тему, люди вокруг нас услышали бы.

— Зачем ты пришел сюда? Ради занятия?

— Ради полезного занятия, — сказал он. — Мона надеется удвоить флот к весне, так что собирали всех способных. И приятно строить что-то осязаемое.

— Что за песню все пели?

— У нас много таких, когда один запевает куплеты, а все присоединяются в повторениях. Они меняются от работы или погоды, поются снова и снова. Сейчас сложно найти тихое место.

— Потому что мой народ запрещал пение, — сказала я, решив, что это нужно признать.

Он склонил голову, мы догнали Арлена и Сорчу.

— Да, видимо.

— Все было проще в моей голове, — сказала я. — А теперь я вижу миллион мелочей, которые не учла.

— Все проще, пока оно не случается, — согласился он.

Мы оказались ненадолго без работников вокруг. Я понизила голос.

— Элламэй рассказала мне о петроглифах в Частоколе, — сказала я.

Он бросил на меня взгляд.

— Да?

— Вчера, — сказала я. — Она думает, стоит рассказать Моне.

— Мм, — он смотрел вперед. — Я не был уверен, стоит ли говорить Элламэй. Но иначе я не смог бы отправить письмо.

— Я его не получила.

Он выдохнул, дыхание собралось облаком.

— Мы особо и не надеялись, это не удивительно. Может, это даже к лучшему.

— Не знаю, но мы нашли другие петроглифы, — сказала я. — Мы с Селено по пути сюда. Потому мы и пошли в пещеры. Говорили, там другое Пророчество.

Он повернул голову ко мне.

— И?

— И… они были почти бесполезными, — сказала я. — Так размылись, что едва можно было увидеть что-то новое. Они не дали нам способ изменить Алькоро.

— Лишь дали понять, что была копия.

— Да, кроме этого, полагаю. Но будет сложно сделать из этого выводы. Потому мне нужно увидеть петроглифы в Частоколе, — я посмотрела на Арлена и Сорчу впереди. Мы почти их догнали. — Я просила Элламэй отвести меня туда как можно скорее.

Кольм посмотрел на мрачное небо.

— Придется ждать, если погода ухудшится.

— Это не может ждать, Кольм, — сказала я. — Мы не хотим, чтобы Алькоро послало отряды в Пароа или уничтожило при этом Сиприян.

Сорча оглянулась, держа Арлена за руку. Я притихла. Мы шли за ними, слушая обрывки их разговора. Стена Черного панциря приближалась.

— Новая классификация цикад, — сказал Кольм.

Я посмотрела на него из-за резкой смены темы.

— Ты смогла это сделать? — спросил он.

— Ты о моей работе? — спросила я.

— Да. Она закончилась только предположениями, что цикад нужно отличать от кузнечиков и сверчков. Ты смогла добиться изменений?

— О, да. Они теперь стали отдельным видом, — сказала я. — Полужесткокрылые, а не прямокрылые.

— Из-за природы их песни?

— Не совсем. Но это заставило меня задуматься об их классификации. Кузнечики и сверчки трещат крыльями для их звуков, но цикады используют тимбальные органы на брюшке для этого Другой механизм.

— Ясно, — сказал он, удовлетворенно кивая. — Умно с твоей стороны.

Я ощутила немного гордости — находка была умной, и я ее обосновала. Я подавила голоса, что были убеждены, что цикады — вид саранчи. Но они не могли перечить моим доказательствам. Я улыбнулась, вспомнив радость той победы, когда я увидела изменение таксономии и новые изучения. И все благодаря моему исследованию.

Я с трудом подавила улыбку.

— Это удовлетворило комитет, — я приподняла край его плаща, он ускользал. — А ты не писал диссертации?

— У нас другая система образования, — сказал он. — Дети получают основы у родителей, а потом ходят в школу до пятнадцати. У Моны, Арлена и меня были учителя, но у нашего народа нет научных журналов и публикаций. У нас есть только два переплетчика на двенадцати островах и несколько писарей.

— Что ты изучал бы, если бы мог?

— Историю культуры, — тут же сказал он. — Историю людей. Верования, и почему мы делаем нечто снова и снова. Как менялись убеждения и поведение, и как культура сохранялась при этом.

— Это поразительно, Кольм, — сказала я, не шутя. — Ты много работал. Какие источники ты используешь? Я могу некоторые знать.

— Мм, вряд ли, — сказал он. — Я нашел мало книг по теме. Остальное — мои заметки после трех лет путешествий, — его голос не переменился, не напоминал, что из-за меня он был не дома. — Я слушал музыкантов и торговцев в Виндере и Пароа, обменивался историями с Мэй, сравнивал баллады и колыбельные в разных местах… и все это вдохновило меня. У нас годами было много историков и философов, но история сохранилась в словах — в песнях, историях. Я добавил нашу литературу, но немного, — он кивнул страже у ворот, мы миновали стену Черного панциря. — Я всегда думал, что попаду как-нибудь в Самну и увижу университет.

Я вздохнула.

— Я тоже всегда туда хотела. Мы с Селено хотели. Мы думали, что на это много времени.

Но его отец умер. Его мать отравила себя. Его короновали. Мы поженились.

Озеро Люмен.

— Я слышал, вода там такая чистая, что видно дно моря, — мы приближались к ступеням дворца. — И там игуаны, что отдыхают на деревьях как птицы.

Я улыбнулась.

— Я слышала, они растут до пяти футов в длину и могут нырять как выдры.

— Нырять… в воду?

— В воду.

Он дернул головой.

— Они не могут!

Я вскинула руку.

— Я такое читала.

— Это ящерицы!

— Как и аллигатор, — я издала смешок. — И многие змеи плавают.

Он покачал головой, улыбаясь.

— Народ озера воспевал всех зверей, что могут плавать, даже когда мы еще не умели плавать сами. Я никогда не слышал о плавающих игуанах.

— У вас их и нет! — я смеялась.

— Как и аллигаторов! — он открыл тяжелую дверь после Арлена и Сорчи и придержал для меня. — Уверен, если бы игуана могла плавать, это было бы в «Балладе о ныряющем зверинце», которую хор поет шесть часов, или в моей копии.

Я замерла перед ним на пороге, уперев руки в бока.

— Я поспорю. Надеюсь, у тебя есть копия книги.

Он посмотрел на меня с тенью улыбки — не как у Моны, а как тихое, но искреннее выражение.

— А если я выиграю?

Я задумалась на миг. Я не взяла с собой ничего, чем можно было торговать.

— Я нарисую для тебя игуану, — сказала я. — Радостно сидящую на дереве, а не в воде.

— Так и будет.

— Вряд ли, — ответила я.

Он рассмеялся, почти случайно. Его смех удивил и его, и меня. Он тут же подавил это, опустил взгляд на порог под нашими ногами. Я была ниже, так что видела, как его щеки округлились, пока он пытался подавить улыбку.

Через миг он поднял голову.

— Ты не такая, как я думал, — сказал он.

— На бумаге я точно смелее, — сказала я, думая о своей диссертации.

Он склонил голову.

— Даже не знаю.

— Я ощущаю себя смелее на бумаге.

— Как и я, — признал он.

— Сэр, — сказал голос.

Мы оглянулись, и я поняла, что мы так и стояли на пороге двери в замок. Снег пролетал мимо нас на плитку пола.

Слуга в зале прикрывал свечу от ветра, влетающего в дверь.

— Просто… жар…

— Конечно, прошу прощения, — мы быстро пересекли порог, Кольм закрыл за нами дверь. Стало тускло, слуга поспешил зажечь лампы. Другие проходили мимо, некоторые закрывали окна, другие носили хворост, чтобы запастись на ночь бури.

Внутри и среди людей я тут же подавила беспечное поведение. Откуда оно взялось? Я посмотрела на Кольма. Он уже не улыбался, оглядывал тусклый зал.

— Где мы можем поговорить? — тихо спросила я. — По-настоящему?

Он кивнул на главную лестницу.

— В библиотеке.

— Сейчас?

Стук острых каблуков отразился от стен. Кольм повернул голову раньше меня, узнав шаги сестры.

— Я-то думала, куда ты делась, — Мона подошла к нам. — Селено проснулся, но не говорит со мной или Мэй, — она окинула меня взглядом. — Это снова плащ Кольма?