- Верно, если речь идет о маленьком ребенке. Если среда, в которой он растет, такова, что просто немыслимо взять под сомнение эти истины. Да, они автоматически усваиваются и навсегда. Но мы сейчас говорим о тех детях, которые уже воруют, уже хулиганят, которые именно потому и попали к тебе, в детскую комнату милиции. В этом случае заповеди не действуют. Если ты хочешь, чтобы подросток переменился в корне, заставь его думать.

- Долгий путь. А результат нужен сейчас, немедленно : украл - больше красть не должен. И не будет.

- Допустим, не будет. Один - из трусости, другой изменит только форму своего поведения, вроде Волкова. Есть у меня знакомый паренек -художник,.. И время будет упущено, он вырастет, и ты поймешь: внешне благополучен, а в сердцевине труха. Научи его думать, сопоставлять. Пусть медленно, трудно, но вызреет в настоящего человека.

- И опять ты ошибаешься, Вадим. Тот же Волков. Он умеет думать, сопоставлять. Но выводы… И спорить с ним трудно.

- Значит, ты плохой спорщик.

- Он недавно перечислил мне с десяток людей, живущих не по средствам, но преступлений, наказуемых законом, не совершающих. Легко, говорит, живут. И правы.

- Плохо он знает законы.

- Знает, представь. Утверждает: такова жизнь. Поток ее подхватывает всех и несет с собой, хочет того каждый в отдельности или не хочет.

- Да, если человек не задумывается, не вмешивается в жизнь и просто дает делаться тому, что и без его ведома сделалось бы, и так делаться, как оно само делается,- для него все просто. Захватил поток и несет. А если он в этот поток хоть каплю свою и по-своему вольет, захочет влить и сумеет, ему уже нелегко: свое создавать, творить всегда нелегко, непросто. Жизнь творить. Я, ты, он… если каждый - по капле, так и поток уже будет не просто поток, нас захлестнувший, а жизнь, нами выбранная, нами учрежденная, такая жизнь, какой мы хотим ее сделать. Настоящая жизнь, жизнь, а не существование - это сознательное исполнение человеком жизни. Как музыки. Именно исполнение. Для нас самое важное, Люда, чтобы подросток научился выбирать. Особенно «трудный». Он уже хлебнул мутной водицы, а ты ему другие возможности открой, научи думать. Он должен сам выбрать добро, сам - тогда это прочно, тогда рецидивов не будет. Самое важное для общества - как можно раньше разбудить социальное чувство подростка. Подростки, юноши - они уже не дети, надо помнить об этом. Они могут, должны делать что-то нужное и важное для всех. Только осознав нужность свою на деле; они и взрослеть духовно будут быстрее. Но дело им нужно серьезное и чтобы действовали они самостоятельно - в этом смысл. Шестнадцатилетние-восемнадцатилетние не играли в революцию и гражданскую войну, а командовали полками, и главное - им доверили это. Ты знаешь, как я пытаюсь наладить работу студентов. Все сами, на свой страх и риск. Это же будущие педагоги, нельзя им давать готовые планы - выполняйте. Больше молодежи давать прав -= тогда и ответственность выше, скорее делать их равноправными и работниками и ответчиками в большой жизни, Я имею в виду и студенческое самоуправление в институтах, и молодежные бригады - сами хозяева, и выдвижение молодых в руководители. Колония Макаренко - разве не самоуправление? И когда это было! А нынешние молодежные строительные, геологоразведочные отряды? Одна Тюмень какие примеры дает!

- Решать в масштабах страны не наше с гобой дело.

- А чье же?

- Есть у меня одна мысль, помельче твоих, да зато вполне конкретная и выполнимая. Надо организовать курсы для тех, кто ушел из школы, не закончив восьми классов. Руки сильные, работать могут, пользу обществу принесут - дать им только специальность. Мы с ними нянчимся, за руку в школу тащим, а они не хотят, ну не хотят, не все и могут, не заставишь. А для галочки переводить из класса в класс - себя обманывать. Надо таким ребятам дать рабочую специальность. Я хочу в горкоме комсомола поговорить.

- И я к ним собираюсь. Один стадион пробили - это же ничтожно мало. Сейчас, где только можно, необходимо строить спортивные площадки. Да, я еще вот о чем думаю: пора строить новые районы с учетом места для спортплощадок. Строим дома, не задумываясь, что не на год, не на пять строим. Людям в этих домах при коммунизме жить. Я как-то прошел с Томой по городу, присмотрел кое-какие места, которые уже сейчас расчистить можно… Да, что у нее с Волковым? Мне эта прогулка на мотоцикле до сих пор не понятна.

- Любовь у них.

- Я серьезно спрашиваю.

- А я серьезно отвечаю. Он к нам из-за Томы ходит. Загадка разгадана. Тома его ненавидела, а сейчас приглядывается и терпит подле себя. Скоро ходить разучится - на работу на мотоцикле, с работы на мотоцикле, к нам, в детскую комнату, домой и в лес - он ее всюду возит.

- Неспокойно мне за нее,- признался Вадим.

- Виктор на нее молится. Руки ее коснуться боится. В этом отношении можешь быть спокоен. Пока… Боюсь, он ее к себе постепенно приучит, а она, знаешь, какая. Решит, что без нее он не по той дорожке пойдет, возьмет да и выйдет за него замуж.

- Что ты, Люда!

- Виктор человек жестокий, но цельный и любит ее сильно. И напористый. Уж если поставил себе цель… Да я и не уверена, что Тома к нему совсем равнодушна.

- Не может этого быть. Я ее хорошо знаю.

- Она сама себя еще не знает! Ей нравится, что Волк у ее ног. И цель, конечно, есть - перевоспитать. И тщеславия немножко - никто не справился, а я его на дорогу из леса выведу! Прибавь еще силу его чувства - не может не повлиять. Слышал бы ты, как она на него покрикивает, командует! И он подчиняется без единого слова. Да, подчиняется - пока. Я все думаю: если полюбит Тома другого,- тут-то Волк и покажет себя. Мне так и слышится его вкрадчивый голос: «Выбирай - со мной жить или вообще не жить». Ну вот, легки на помине!

К дому подкатил мотоцикл, заглох под окном. В комнату быстро вошла Тома. Сказала:

- Сумерничаете?- И зажгла свет. Была она в свитере, в спортивной куртке и брюках. Осмотрелась.- Одни? Всех поразгоняли, чтобы чьи-то косточки перемыть?- И засмеялась, довольная, что все подметила.- Не мои ли косточки?

- Подсаживайся, Томка,- сказал Вадим, щурясь на свет.- Ты угадала. О тебе говорили. О Волкове. Не понимаю я что-то вашей дружбы.

- Вот и отлично!-Она положила на стол сверток в газете.- Ешьте лучше сайки, горяченькие. А пахнут! Я даже совсем сытая не могу пройти мимо булочной^ когда свежий хлеб разгружают. Быть мне толстухой!

- Быть,- подтвердил Вадим, ломая сайку.- Ты, говорят, ходить разучилась.

- Ага,- Тома кивнула на окно.-На мотоцикле гоняю. Я уже сама вожу! Сейчас еле-еле от милиционера удрали, мотоцикл новый, номера еще нет.

- Серьезно, Тома: что это за дружба странная?

- А чего странного? В двадцатые годы сколько босяков было - из всех люди получились. Витя уже не пьет,- она загнула один палец,- спекуляции бросил, - загнула второй,-перейдет из жэка на завод.

- Однако вокруг него любители выпить да напакостить так и вьются. Хороших парней сторонятся, а вокруг него вьются. Точно комары и мошки в степи над тем местом, где грунтовые воды близко. Случайность? Или чуют его нутро?

- Я его лучше знаю!

- Душу его знаешь?

Тома бросила булку на стол, покраснела от злости, глаза сузила.

- Последние дни только и слышу: Волк да Волк! Всем наша дружба поперек горла встала! Все мне всякие ужасы предсказывают! Надоело! Никто не верит, что дружба у нас получится, а мы докажем! И не надо вмешиваться! Совершеннолетние!

- Не сердись,- огорченно сказал Вадим и закрыл ладонью Томкины пальцы.- Мы-то с тобой давние друзья.

Тома посмотрела на него жалобно, внезапно склонилась, потерлась лбом о его плечо, быстро выпрямилась и встала.

- Надо куда-нибудь съездить, Людмила Георгиевна?

- Посиди с нами, еще разговор есть. Как ты смотришь на то, чтобы в детской комнате работать?

- А я что делаю, играю?

- Я о штатной работе. Хотела бы стать инспектором?

- Хотела бы, да не получится.