Изменить стиль страницы

Измененных созданий и женщин, с которыми он спит, Рив держит в той части замка, куда вас не пустили. Только не подумайте, что я его ревную к этим бедным девушкам! Вовсе нет. Я никогда его не любила, даже более того, он не понравился мне с первого дня нашего знакомства, и это его изрядно удивило. Сейчас-то я знаю почему, а тогда я приписала его изумление невероятным самомнению, самоуверенности и самодовольству. Впрочем, и этих качеств и многих не менее неприятных у него вполне хватает. Но на меня никогда не действовал его зов, и возможно именно это, на мое несчастье, заинтересовало его во мне.

Мои родители тоже были дворянами — лордом и леди, как и Рив. Отец получил в эту пору наследство от своего почившего дядюшки, вступил в него, и мы все вместе поехали осматривать доставшиеся нам дом и земли. И на обратном пути нас застала ночь в этом проклятом месте. Трактира мы не нашли, да его здесь и не было отродясь. Вернее не совсем так. Когда-то он тут был, но потом, после того как лорд Эгмонд задумав продлить жизнь и молодость, начал делать со своими крепостными эти нечестивые опыты, о которых я вам рассказывала и добился успеха, он выкупил трактир и приказал своим слугам сломать его. Это случилось еще задолго до рождения деда моего прадеда, так что, когда на той дороге поздно вечером появились мы, ни о каком трактире там и слыхом не слыхивали. А никто из крестьян не захотел пустить нас в собственный дом, предложив поехать в замок лорда на холме, хотя мы предлагали неплохие по тем временам деньги за ночлег.

С вами ведь случилось тоже самое, не так ли? Это выпадает всем, кого ночь застает в этом недобром месте. Много времени спустя, я узнала, что лорд под страхом сурового наказания ослушников, запретил жителям деревни пускать путников в свои дома, велев им направлять их в его крепость. Риверус каким-то образом всегда знает, когда здесь появляются люди. Причем те, кто здесь едет днем, проезжают мимо, их он к себе не завлекает. Ему вполне хватает тех, кто припозднился. Тем более, что таких не так уж мало. Крестьяне снабжают нас провизией, но в замке никогда не бывают. Все, что они приносят, забирают у ворот слуги Рива. Но все равно, хотя селяне ничего толком не знают, среди них ходят недобрые слухи о том, что путники в доме господина пропадают. Поэтому некоторые из них жалея людей, пусть и не открывают для них свои двери, но и не направляют их в пасть к демону в надежде, что они уберегутся, хотя, все же, не предупреждая их о возможной беде.

А вообще, мой муж очень боится, что по округе разнесутся вести о том, что происходит в его замке. Ему очень повезло, что он живет на отшибе. Так было и в те времена, когда я впервые оказалась здесь, и задолго до моего появления, и сейчас. Из-за своего страха он перестал для своих нужд брать крепостных, тем более, что должен же кто-то на него работать, обрабатывать его поля. Не может же он всех их извести. По этой же причине мы живем очень замкнуто. У нас почти нет соседей. Вернее они есть, но их замки и усадьбы стоят далеко, и они никогда здесь не бывают. Мой муж никого никогда не приглашает к нам и другие лорды и леди даже обижены на него за это. Но мы сами изредка у них бываем, и там он очень бдительно следит, чтобы я никому ничего лишнего не сболтнула. Не отпускает от себя ни на мгновение. А наши соседи полагают, что он поступает так из ревности и любви. Глупцы! Хотя, что еще они могут думать? Но между нами с самого начала никакой любви не было, да она и не могла возникнуть — слишком уж мы разные и желания наши полностью различны, даже противоположны.

Я хочу того, чего, наверное, хотят большинство женщин — обыкновенного семейного счастья с любимым человеком и детьми, а в дальнейшем и внуками. Хочу стариться, как все люди, а потом тихо и спокойно отойти в мир иной в кругу семьи. А мой муж, кроме того, о чем я уже рассказала, жаждет власти, но он для ее достижения слишком большой трус. И, слава богу! Если бы такой, как он пришел к власти, он бы таких дел наворотил! Я ненавижу и презираю его всей душой — так цепляться за жизнь и делать с людьми такое!!! Меня он тоже мучает, не так, как их, но мне здесь также очень плохо.

— Но почему вы не уедете отсюда?

— Уедете?! Неужели вы так ничего и не поняли? Не уедете надо говорить, а сбежите! И знает бог, я несколько раз пыталась это сделать, и Риверус всякий раз возвращал меня и жестоко наказывал. Он посылал за мной слуг, и они, как собаки-ищейки, везде меня отыскивали, куда бы я ни пряталась, или раньше успевали перехватить по дороге. Есть у него такие слуги с особой выучкой из измененных людей. Страшные существа!

— Но зачем лорду Эгмонду понадобилось жениться на вас, если вы друг друга никогда не любили? Ради наследника?

— Что вы, наследник ему и даром не нужен! Зачем ему растить соперника, который став взрослым, решит убить его и единолично завладеть всем, что вас окружает? Риверус ведь всех судит по себе. По этой причине за столько сотен лет я ни разу не была беременна! А я так мечтаю о ребенке! Но мой муж, каждый раз перед нашим с ним соитием, которые к моему облегчению случаются не часто, заставляет меня пить какое-то зелье, которое он составил и варит собственноручно, как и все свои снадобья, не доверяя никому на свете. Более того, года через четыре после моего несчастного замужества, я узнала, что до меня у него была жена, но за год до нашей с ним свадьбы, он ее тайно, так, что никто и не прознал об этом, убил за то, что она обманула его и забеременела. Он сам сказал мне об этом в назидание и добавил, что со мной будет то же самое, если я посмею ему не подчиниться. Тогда я еще хотела жить и устрашилась.

Сейчас-то меня поют насильно, и приходится пить, как бы я не сопротивлялась. А в то время, когда моя семья попала сюда, мне было всего четырнадцать лет, и я еще вполне могла бы пожить со своими родителями два-три года, но они, очарованные и самим лордом — его любезностью и прекрасными манерами, и его богатством, дали согласие на нашу свадьбу. Что не помешало ему сделать с ними то-же, что и со всеми, ведь они, разумеется, остались погостить в его доме. Хотя я узнала об этом не скоро. А как мне завидовали все приглашенные на свадебный обряд женщины! Знали бы они, за какое чудовище я выхожу замуж! А жена ему нужна, по весьма прозаической причине — кто-то ведь должен приглядывать за хозяйством, вести его дом? У него есть управляющий, который занимается всеми делами, касающимися его собственности, а я вроде экономки, но не чужой человек, пришедший со стороны, а потому опасный. Он может узнать секреты хозяина, сбежать и разнести об этом молву. Другое дело, что сбежать отсюда столь трудно, что это почти невозможно, по крайней мере, простому человеку и уж тем более слабой женщине.

Но Рив решил, что будет лучше перестраховаться. Жена должна быть кровно заинтересована как во всем том, что имеет отношение к замку, так и в том, чтобы сохранить тайну. Ведь как его супруга, я тоже отвечаю за все, что здесь происходит. К тому же, он считает, что я должна радоваться своим богатству и долголетию, хотя это, как вы, наверное, уже поняли, совершенно мне не нужно. А кроме того свою роль, наверно сыграло раненое самолюбие. Ведь я единственная не поддалась его очарованию, и он захотел хотя бы так подчинить меня себе. Это стало для него вызовом. Он долго меня воспитывал. Поначалу я протестовала, бунтовала против его деспотии. А он оказался очень сухим, жестким мужем. Хотя тогда я еще даже не знала, что за ним стоит, чем он занимается. А когда узнала, попыталась сбежать, и ведать-не ведая о смерти моих родителей. Из них он не стал делать зомби, всего лишь велел сжечь их трупы. И не из жалости ко мне.

Просто он испугался, что я, увидев родных людей в качестве умертвий, в отчаянии могу натворить каких-нибудь глупостей, последствия которых ему придется долго исправлять. Я сбегала от него несколько раз, и не убил он меня, наверное, только потому, что ему лень было возиться с новой женой с самого начала. А сейчас мне и идти некуда. Все, кого я когда-то знала, уже сотни лет как мертвы. Своего дома и земли у меня нет. Все, чем раньше владел мой отец, перешло в собственность его родственников, вернее их потомков, и вообще Рив все равно отыщет меня хоть под землей.