Бладхаунд кивнул. Значит, кристалл был. Впрочем, это ничего не объясняет. Все это может оказаться ложью.

— Могу я ознакомиться с результатами экспертизы?

— Разумеется. Если вы подождете несколько минут…

— Я подожду сколько вам угодно.

Молодцов совершил несколько пассов над небольшим терминалом.

— Ваши координаты?

Бладхаунд молча подал ему карточку.

— Все документы я выслал на ваш адрес, — Молодцов развел руками. — Нам нечего скрывать.

— Спасибо за интереснейший разговор.

— Рад знакомству, Бладхаунд. Вы мне понравились, и, возможно, я еще обращусь к вам за профессиональной помощью.

— Буду рад.

Электронный провожатый провел Бладхаунда к выходу.

Кривцов опоздал на встречу. Бладхаунд ждал за столиком в кафе, помешивая остывший кофе, когда тот, наконец, появился. Вид у него был неуверенный. Впрочем, направляясь в сопровождении официантки к столику Бладхаунда, Кривцов преобразился — поднял голову, откинув назад начинающие седеть волосы, в движениях появилась мягкость, а во взгляде — вызов. «Дамский любимчик», — заметил Бладхаунд.

Кривцов сел, закинул ногу на ногу и закурил.

— Вы хотели меня видеть? — спросил он.

— Да.

— Зачем?

— Я интересуюсь нейрокристаллами. Это моя работа. Как и ваша.

Он наклонился ближе:

— Вы хотели бы, чтобы экстракцию личности разрешили снова?

Кривцов глянул на него недоверчиво:

— Это невозможно.

— Почему?

— Сейчас считается, что жизнь после смерти противоестественна. Это не так, но это еще надо доказать.

— Но вы ведь работали над этим?

— Работал. Но Левченко успел первым.

— Вы говорите, экстракция безопасна в ряде случаев. Прошлый опыт доказывает обратное. Выводы Левченко были на чем-то основаны.

Кривцов отмахнулся. Бладхаунд отметил, что тот стал увереннее. Похоже, интерес Кривцова к нейрокристаллам еще не погас. Стоило подбросить еще дровишек в начинающий разгораться костер.

— Левченко абсолютно прав, — сказал Кривцов, закуривая вторую сигарету. — В той ограниченной области, которую он выбрал для себя, он прав. Если человека просто взять и запихать в бессмертие, он в скором времени потребует эвтаназии.

— Значит, закон гуманен?

Кривцов покровительственно улыбнулся.

— Если вы возьмете человека с улицы и безо всяких тестов, анализов и подготовки запихаете его, ну, скажем, в космический корабль, где перегрузки в много «жэ» — что с ним будет?

— Я не специалист. Расскажите.

— Давайте, для полноты картины, представим, что не только космонавты наши не подготовлены, но и те, кто запускает их в космос, не слишком профессиональны, и не знают, в каком направлении должны действовать перегрузки… Не думайте, что это преувеличение — именно так дело и обстояло. Никто толком ничего про нейрокристаллы и жизнь после смерти не знал, а людей вовсю отправляли в бессмертие, словно в отпуск. Так вот, в нашем примере с перегрузками мы имеем: нарушения кровообращения, слишком высокое давление в одних местах, слишком низкое — в других, нарушения обмена веществ, гипоксия тканей. Как вы думаете, долго можно существовать в таких условиях?

— Думаю, нет.

— Правильно думаете, — Кривцов лихорадочным движением пригладил волосы. — А теперь подумайте, сильно ли наша с вами ситуация отличается от описанной мною. Люди бросаются в бессмертие как в омут, совершенно не думая о том, что они там будут делать. Они полагают, что, воплотившись в бессмертном теле, они будут продолжать свою жизнь как ни в чем не бывало. Упускают из виду только одно — тело это механическое. У него нет привычных человеческих потребностей, от удовлетворения которых мы привыкли получать удовольствие — от еды, скажем, или от секса. Потребностей нет ни у тела, ни у мозга, если только человек не помер голодным или со стоячим членом. Но таких нужно пожалеть в первую очередь. Итак, физические удовольствия мы исключили. То есть мы-то знаем, что в основе ощущений лежит мозг, и его можно научить продуцировать удовольствия и проектировать их на любой носитель, но это умеют далеко не все. Что же остается? И вот тут-то оказывается, что для подавляющего большинства эти условия уже несовместимы с понятием райской жизни. Не имея возможности трижды в день набивать желудок до отказа, они чувствуют себя несчастными! Вы скажете — есть еще книги, музыка и прочие нематериальные удовольствия. Этим трудно занять все время. Есть наука, есть вечный поиск смысла жизни. Но — у многих ли он есть? Многие ли живут этим настолько, чтобы ради одного этого остаться в вечности? Кое-кто, несомненно. Но и этого мало. Левченко был прав, доказав, что нейрокристаллы стабильны. Рано или поздно любой бессмертный понимает, что смерть поймала его личность в ловушку. И дальше — никуда. Это заставляет его впадать в уныние, задумываться о собственной бесполезности и приводит в конце концов к эвтаназии.

— Какой же выход?

Кривцов не спеша затянулся.

— Выход настолько очевиден, что его не видят. Надо научить мозг самодостаточности. Надо научиться быть счастливым абсолютно и постоянно, вне зависимости от тела, окружающего мира и прочих условностей. Надо понять, что все вокруг — всего лишь порождение нашего мозга, и мы сами, по своему желанию, можем менять мир. И достичь этого состояния нужно еще при жизни. А уже потом — уйти в бессмертие.

— Нирвана?

— Называйте как хотите. Нирвана, сатори, просветление. Я, я не буддист, я просто заимствую терминологию. Суть от этого не меняется.

— В институте вы пытались экспериментально получить просветленный мозг?

— В некотором роде. Вы наверняка знаете, что все наши мысли, чувства, поступки — все, что делает из нас личность — имеет химическую природу. Нейромедиаторы, гормоны, белки. Химические вещества стоят за всеми изменениями в нас, они порождают наше «я» и меняют его. Я исходил из этого, ставя опыты над кристаллами. Я вводил в них самые разные вещества и анализировал на двух уровнях — на уровне физическом, изменений фактуры, цвета, электрометрических, историографических и прочих показаний, а так же фиксировал изменения в поведении измененной личности в теле.

— Вы добились результатов?

— Очень серьезных результатов. Докторская была у меня в кармане. Пока все не обвалилось.

— Насколько долгосрочным было изменение первоначального нейрокристалла? Ведь если бы вам удалось найти формулу устойчивого совершенства, то было бы что противопоставить выводам Левченко?

Кривцов вытащил новую сигарету из пачки.

— Вы правы. Устойчивого результата не получилось. Мне удалось довести период, в течение которого кристалл остается неизменным, до двух недель. А затем он медленно начинал возвращаться в исходное состояние.

Две недели.

Бладхаунд пристально глядел на Кривцова. Знает ли он что-то о поддельном кристалле Разумовского? Если знает, то почему так свободно говорит об этом? Если не знает, то кто еще мог изготовить его?

— Кто-то помогал вам в ваших экспериментах?

— Нет, — Кривцов поморщился. — Я, я все делал сам. Даже прошивать свои образцы не доверял никому.

— Вы — прошивщик?

Кривцов махнул рукой:

— В отделении бессмертия каждый второй был прошивщиком, а каждый третий — прошивщиком высшего уровня.

Бладхаунд кивнул, хотя и сомневался.

— И после вы ни с кем не делились опытом?

На этот раз Кривцов ответил не сразу. С неожиданной злостью ткнул сигаретой в пепельницу.

— После своего увольнения я полгода безвылазно просидел дома в жесточайшей депрессии. А потом оказалось, что делиться не с кем. Все разбежались, а те, кто остался, сидели по своим норам и даже слышать не хотели о нейрокристаллах и испытаниях.

— Сейчас вы отошли от дел?

— Совершенно отошел. У меня нет ни моральной, ни финансовой возможности продолжать начатые исследования. Для меня не осталось места в современной науке.

Распрощавшись с Кривцовым, Бладхаунд поехал к Майку.