— Песню!

Примерно на середине пути я остановился, решив пропустить мимо себя все взводы и посмотреть, как выглядят солдаты.

К тому времени немного рассвело, и я хорошо видел залитые потом лица солдат и их мокрые спины, от которых шел пар…

Когда солдаты замечали меня, они подтягивались, старались выглядеть бодрее. Некоторые из них сдвинули шапки на затылок. Мне пришлось сделать замечание. Шапки тотчас же поправили, вещмешки — тоже.

Рядовой Юхас плелся в самом хвосте взвода. Я еще издали заметил, что он отстает. Он расстегнул шинель. Когда он поравнялся со мной, я крикнул:

— Кто давал команду расстегнуть шинели?!

— Мне жарко… я весь потом изошел… — пролепетал запыхавшийся солдат.

— Немедленно застегнитесь! — приказал я Юхасу.

Он что-то хотел сказать, но, встретившись с моим взглядом, промолчал.

Я ходил вдоль роты, приглядываясь то к Юхасу, то к Карикашу, то к Шевелле и другим молодым солдатам.

Чем дальше мы шли, тем больше растягивалась колонна. То там, то тут плелись отставшие солдаты, поглядывая с нескрываемой завистью на проезжавшие мимо машины, в которых сидели бойцы технических подразделений.

Наконец Юхас вышел из строя и подошел ко мне.

— Товарищ капитан, — попросил он, — разрешите мне снять шинель. Мне жарко, я так больше не могу идти.

Вид у него был настолько несчастный, что мне стало жаль его. Красивые тонкие руки, уверенно извлекающие по вечерам из скрипки волшебные звуки, теперь дрожали, сжимая оружие. Дышал он тяжело, а от шинели на утепленной подкладке валил пар.

Я невольно вспомнил утренний разговор с солдатом и подумал: «Пусть это явится для него хорошим уроком».

Я уже хотел было разрешить ему снять шинель, как вдруг увидел, что Шевелла тоже вышел из строя и направился ко мне. Быстро оценив обстановку, я строго сказал Юхасу и Шевелле вместе:

— Встаньте в строй. Никаких поблажек я никому делать не собираюсь.

Шевелла довольно бодро встал в строй, а вслед за ним поплелся Юхас.

Я видел, что оба они, да и остальные солдаты изнемогают от жары, но остался непреклонным.

Во время привала Юхас снял с себя два теплых пуловера, привезенных из дома, но что он мог сделать с ногами, которые он натер, плохо навернув портянки? Кроме него ноги сильно натерли Шевелла и еще человек шесть молодых солдат.

За ротой медленно ехал грузовик, однако я никому не разрешал сесть в него.

Вскоре пришли на учебное поле. И хотя до него, как я уже говорил, было всего лишь десять километров, для молодых солдат этот небольшой марш явился серьезным испытанием на выносливость.

Весь день солдаты работали, отрывая траншеи и убежища для личного состава. Вечером, когда я дал команду прекратить работу, выяснилось, что сделано даже больше намеченного. Я приказал построить роту.

Солдаты, устав от марша и работы, мечтали отдохнуть и выспаться в стогах сена, которые стояли недалеко от дороги. Обратного марша они боялись, да, откровенно говоря, и я его немного побаивался.

Я даже подумал, что, видимо, придется разрешить нескольким парням, у которых были сильно стерты ноги, сесть на машину, как вдруг меня осенила одна мысль.

Встав перед строем, я громко сказал:

— В казарму пойдем по отделениям. Разрешаю идти любой дорогой. Отделение, которое придет в казарму первым, будет поощрено.

Настроение у солдат сразу же поднялось, они заметно оживились. Не дожидаясь приказа командиров отделений, солдаты начали готовиться к обратному маршу.

Барати, Токоди, Герьен и другие засновали между солдатами. Несмотря на поднявшийся шум, я отчетливо слышал советы, которые старослужащие давали молодым:

— Ты вот так держи карабин!..

— Почаще поглядывай на меня и делай то, что делаю я…

— Если пойдем по пахоте, ставь ногу на след впереди идущего…

Рота быстро тронулась в обратный путь.

Отделение Барати пошло по шоссе. Герьен повел своих подчиненных напрямик через поле. За ними двинулись и другие отделения. Солдаты шли настолько быстро, что я и командиры взводов с трудом поспевали за ними. Казалось, что от недавней усталости не осталось и следа.

Наш скрипач, Юхас, так оживился, что не только сам шел впереди, но еще и других подбадривал. Шевелла тоже шел в числе первых. Он так бодро переставлял ноги, будто они у него не были стерты и нисколько не болели. Правда, на привале потертые места перевязали, но чего стоит перевязка, когда свежая рана саднит, а портянка давит до боли ногу!

Каждому отделению хотелось прийти в казарму первым. И разумеется, воодушевились они не из-за обещанного поощрения или премии, а в первую очередь ради духа соревнования и спортивного, так сказать, интереса.

Молодые парни лет двадцати — двадцати двух не хотели признаться себе, что есть кто-то сильнее и выносливее их. Они не искали никаких уловок, а полагались целиком на свои силы, которых не жалели.

Мне хотелось бы рассказать о каждом отделении, но я расскажу лишь о подчиненных ефрейтора Герьена.

Солдаты этого отделения в тот вечер полюбились мне. Говорят, что командир должен одинаково относиться ко всем подчиненным, не деля их на любимых и не особенно любимых. Может, я и плохо поступаю, но, когда я смотрю на солдат из отделения Герьена, меня охватывает чувство гордости и сердце мое начинает биться сильнее.

Отделение двинулось напрямик, через поле. Я пошел за ним и все время наблюдал за солдатами. Местность была сильно пересеченной, и идти, да еще быстро, было нелегко.

Через несколько километров солдаты вдруг заметили, что параллельным путем их догоняет отделение Барати. И оно не только догнало, но через несколько минут даже опередило их на несколько сот метров.

Оба отделения как раз вышли к берегу широкого, хотя и неглубокого ручья, покрытого льдом.

Выйдя к ручью и оглянувшись, Барати решил вести отделение в обход, через мостик, тем более что у его отделения было несколько сот метров форы.

Когда к ручью вышло отделение Герьена, солдаты тоже остановились. Ефрейтор вытер вспотевший лоб и по очереди оглядел солдат. Рядовой Шуйок поправил за плечами вещмешок и стал смотреть вслед отделению Барати, которое приближалось к мостику. Несколько солдат потоптались на одном месте, а затем пошли было вдоль ручья. И лишь один командир отделения стоял неподвижно, а затем, еще раз окинув солдат взглядом, громко крикнул:

— Ребята, за мной!

И смело ступил на тонкий лед, который, стоило ему сделать два шага, с треском провалился, а сам ефрейтор мигом оказался по колено в ледяной воде. Ломая лед сапогами, он, не оглядываясь, шел к другому берегу. Казалось, что его нисколько не интересует, идут за ним солдаты или нет.

А солдаты растерянно топтались на берегу, стараясь не смотреть друг на друга, и все еще не решались вступить в воду.

Первым вошел в ручей Юхас, слабый, уставший солдат. Он шел, смело ставя ноги в воду, от него во все стороны летели ледяные брызги.

Не успел он добраться до берега, как за ним последовали все остальные солдаты. Они даже не вошли, а, скорее, вбежали в воду, стараясь побыстрее догнать своего командира. А тот, так и не оглянувшись назад, продолжал идти, уже чувствуя и даже слыша, что вслед за ним идут Юхас, Шевелла, Коромпаи, все солдаты. В сапогах хлюпала вода, брючины липли к ногам, но солдаты ничего не замечали, идя к цели.

Отделение ефрейтора Герьена пришло в казарму первым.

ПОД ГРУЗОМ САМООБВИНЕНИЯ

Был поздний вечер. Горнист уже протрубил «Отбой», и постепенно казармы затихли. В жилых комнатах погас свет, и только окна канцелярии были освещены. Было получено специальное задание, разработкой которого занялся я и еще несколько офицеров. Я так ушел в работу, что даже не заметил шума, доносившегося из-за двери, и поднял голову только тогда, когда в комнату, сильно хлопнув дверью, вбежал дневальный по роте.

— Товарищ капитан! Товарищ капитан! Идите скорее!

— Что такое? Вы что, не знаете, как положено обращаться к командиру?! — оборвал я его. — Говорите так, чтобы было понятно!