— Зачем ты, сынок, связался с этими хулиганами? Останься дома, не ходи никуда, — спокойно попросил его отец.

— Я уже не ребенок, чтобы сидеть дома по вечерам.

— У тебя отец — рабочий дружинник, — начал увещевать сына отец. — После нашей горькой житухи при старом режиме мы сейчас зажили по-настоящему, как подобает людям. Поверь мне, если ты и дальше пойдешь по этой дорожке, то попадешь в большую беду.

— Ну и пророк же ты! — отмахнулся Дьюла. — Мы просто гуляем, разговариваем, ну, в кино сходим, и только. Что в этом плохого?

— Меня уже предупредили, что ты связался с плохой компанией.

— Каждому старику, выходит, мы мешаем, стоим поперек дороги! — вспылил Дьюла. — Что же нам теперь делать? Сидеть дома и курить трубку, как они? Мы молоды, и нам можно немного пожить. Или мне прожить свои молодые годы так, как прожил ты свои? Тогда давайте переедем в наш старый барак, а если его уже не существует, то построим себе какую-нибудь развалюху. Зажжем в ней керосиновую коптилку, чтобы старики меня ни в чем не могли укорять.

Отец хотя и чувствовал свою правоту, но после таких слов немного засомневался. Он вспомнил свою молодость, голод, бедность, безработицу и подумал: «А может, сын и прав? Он хочет повеселиться, ну и что? Почему он должен жить именно так, как жили мы двадцать пять — тридцать лет назад?..»

И в то же время его беспокоило, что у сына нет серьезного занятия.

Поразительное легкомыслие Дьюлы, несерьезность и отсутствие твердой воли не без причины беспокоили старика Надя. И все же в тот вечер он не смог твердо сказать сыну: «Никуда ты не пойдешь! Останешься дома!»

Дьюла уговорил отца и ушел на встречу с дружками. В Видам-парке они увидели двух девушек и стали ходить за ними следом. Вместе с ними сели в вагончик на американских горах, становились за ними в очередь на другие аттракционы. Девушкам это не понравилось, и они решили убежать от назойливых парней.

Парни пошли на хитрость. Они сделали вид, что больше не интересуются девушками, а сами на некотором расстоянии следовали за ними.

Когда стемнело, в безлюдном уголке парка хулиганы схватили девушек и начали их насиловать.

Неожиданно Дьюлу охватило отвращение к самому себе и к своим дружкам.

Девушки защищались как могли. Им заткнули рот, но в ходе борьбы одной из них удалось громко закричать, позвать на помощь. На крик прибежали люди, схватили насильников, отвели в полицию.

Дьюлы Надя среди схваченных хулиганов не было. Поддавшись отвращению, он бросил дружков. Примчавшись домой, он, встревоженный случившимся, нырнул под одеяло, испуганно поглядывая на дверь.

На рассвете в дверь позвонили. Отец уже встал, собирался на работу. Он и встретил полицейских, пришедших, чтобы забрать его сына.

Отец, в ярости ворвавшись в комнату сына, избил его. В полицию Дьюлу увели с синяками на лице. Отец, выйдя вслед за сыном на лестницу, громко ругал его на чем свет стоит.

На следующий день Дьюлу отпустили домой, учтя, что это был его первый привод в полицию, да и в самом изнасиловании он непосредственного участия не принимал. Полиция ограничилась в отношении его строгим предупреждением.

Идти домой он не решился. Бродил бесцельно по улицам, зная, что отец его по головке не погладит. Несколько ночей он провел у знакомой женщины, а когда ему это опротивело, ушел от нее. Он искал себе комнатушку и работу, его мучил голод.

Сначала он устроился подручным каменщика. Но, проработав всего три дня, бросил все и уехал в провинцию. Судьба кидала его с одного места на другое. Дьюла чувствовал себя одиноким и никому не нужным. Впервые ему пришлось жить вдали от родительского дома, где мать всегда баловала его, а теперь он скитался неухоженный и грязный. Будущее виделось ему в самом черном свете. Повестка с призывного пункта не застала его дома. Его слали разыскивать по стране. Нашли и в сопровождении полицейского направили на призывной пункт. Чувство стыда в нем уже притупилось. Он, сжав зубы, сносил все, что уготовила ему судьба.

В первые дни службы мы, командиры, не замечали за ним ничего особенного, разве что он казался немного инертным.

И вот теперь он сидит передо мной с низко опущенной головой. Я смутно догадывался, что творится в его душе. В течение многих месяцев Дьюла Надь постепенно сгибался под тяжестью самообвинения. Но разве можно описать это словами? Как понять, каким путем он дошел до того, что вдруг потерял всякий интерес к жизни?

Выдающиеся педагоги не раз и помногу писали о том, как окружение влияет на человека. На Дьюлу Надя влияло не одно окружение, а когда он начал катиться по наклонной плоскости, то обвинил в этом не самого себя, а других. Разумеется, у нас нет никакого сожаления по отношению к тем, кто толкнул его на плохой путь… Что-то шевельнулось и у меня в груди.

Я подумал о том, что солдат вот уже несколько недель служит у меня в роте, а я не догадался протянуть ему руку помощи. Чего он ждал от нас? Почему он вдруг решил уйти и от нас? Возможно, он чувствовал себя среди нас чужим и ненужным? А быть может, именно здесь, оказавшись в обществе честных людей, он вдруг почувствовал угрызения совести?

Большинство парней, которые сбились с пути, почувствовав поддержку, решительно порывают со старой жизнью. Насколько мне известно, до такой крайности, как Дьюла, доходят, к счастью, лишь единицы. В тот вечер, сидя с Дьюлой в канцелярии, я был готов строго осудить не только тех, кто толкнул парня на скользкий путь, но и тех, кто вовремя не протянул ему руку помощи.

Родители Дьюлы тоже должны были извлечь из этой истории надлежащий урок. Мать Дьюлы рисовала сыну сказочное будущее и всячески старалась лишь ограждать свое дорогое чадо от жизненных невзгод, вместо того чтобы готовить его к жестоким житейским битвам.

Я обвинял и отца Дьюлы, который оттолкнул сына в тот момент, когда тот больше всего нуждался в помощи.

«А что сделал я сам? — размышлял я. — Просидел с ним в канцелярии до рассвета? Попытался ли я вдохнуть в него надежду, убедить его в том, что у него еще есть возможность начать жизнь с начала?»

Я чувствовал, что Дьюла теперь винил в случившемся и самого себя. Он очень переживал, нервы его были напряжены до предела. От меня он в тот момент ждал не наказания, а лекарства, которое исцелит его.

Его нужно было поддержать. Дьюла способен бороться за самого себя. Очистив душу откровенным признанием, он уже стыдился своего падения.

Ребята из отделения, конечно, помогут ему. Поможет и командир взвода лейтенант Секереш, который умеет тактично подойти к людям. И даже вечно ворчащий командир отделения ефрейтор Токоди и тот не откажет в помощи. Только вместе с ними, вместе со всем коллективом нам удастся поставить парня на ноги.

В воскресенье состоялась драматическая встреча Дьюлы с отцом. Я послал ему телеграмму и просил приехать в часть. Отец приехал, и я лично рассказал ему обо всем, что случилось с его сыном.

Старый рабочий сидел, уставившись на карту, висевшую на стене, будто хотел прочесть на ней ответы на все вопросы, которые я ему задал.

— Ума не приложу, от кого он унаследовал такой дурацкий характер? — пробормотал он наконец себе под нос.

Я промолчал. О его сыне, Дьюле Наде, мне было известно только то, что тот мне сам рассказал. Я, конечно, понимал, что по наклонной плоскости он покатился под влиянием не характера, а среды.

Я попытался уговорить отца помириться с сыном и поговорить с ним по душам, как будто ничего не случилось.

Отец молчал, разглаживая узловатыми от тяжелой работы пальцами скатерть на столе.

— Позовите этого типа! — сказал он после долгого молчания.

Дьюла вошел в канцелярию с опущенной головой и остановился на пороге.

При виде сына отец встал и влепил ему две оплеухи. Все произошло так быстро, что я не успел помешать ему. Затем старик повернулся к сыну спиной и, словно оправдываясь передо мной, убежденно сказал:

— Он это заслужил… Он знает за что… Так с ним следовало бы раньше поступить, тогда, быть может, он не дошел бы до такого позора…