– Эй, смотрите-ка! Вон там! –вдруг заголосил рядовой, когда до домов оставалось идти ещё метров сто. – Свежие доски!

Он взволнованно указывал рукой по направлению к одному из домов и Стас, приглядевшись, понял, что так взбудоражило рядового. Они ускорили шаг и пошли прямиком к дому, на заднем дворе которого лежали штабелем свежеструганные доски и целая гора перемешанных со снегом жёлтых опилок. Сам дом на обитаемый вовсе не походил и своим покалеченным видом ничем не отличался от других, окружающих его. Разве, что тем, что его забор стоял на месте, хотя особой ухоженностью также не радовал.

Стас с Васей зашагали бодрее и уже совсем скоро неожиданно для себя вышли на едва различимую в траве дорогу, оставленную тяжелой машиной. Одна из полос дороги была немного шире, будто по ней ещё и регулярно ходили пешком. И вела она, петляя между бывшими огородами, прямиком к штабелю досок.

Военные едва миновали один из заброшенных домов, рядом с которым стояло несколько старых и таких же корявых, как и сам дом, яблонь, как внезапно раздался оглушительно-громкий выстрел. Ствол одного из деревьев рядом со Стасом размочалила россыпь влетевшей в него дроби. Он оттолкнул рядового за ближайшую яблоню, а сам прыжком залетел за угол дома. Вася мгновенно вытянулся вдоль дерева по стойке смирно, осторожно выглядывая из-за него одним глазом.

– Эй, вы там! – послышался с чердака соседнего домишки немолодой мужской голос. – А ну убирайтесь отсюда, фашисты треклятые!

– Слышь, дед? – закричал Стас в ответ. – Да какие мы фашисты то? Форму родной российской армии не признал? Мы свои, а ты по нам из ружья! Может мы спасатели!

Ответа с чердака на подобное заявление не последовало. Молчание затянулось на несколько секунд и Стас решил продолжить выбранную стратегию, приняв её за правильно выбранную:

– Ты слыхал, что напали на нас? Самолёты тут ещё такие странные круглые летали. А мы вот от своих отбились, да ещё и топливо у нас закончилось.

– Дезертиры небось! – снова раздалось с чердака. – Убирайтесь отсюда подобру-поздорову! А не то в полицию позвоню!

– Да какая полиция, если связи нет совсем!? Или у тебя телефон работает?

После этого на чердаке что-то загрохотало, повалилось, со звоном посыпалось и голос громко и с чувством выкрикнул: «Ай, да чтоб тебя к лешему!». Стас подал рядовому знак рукой, и они перебежали поближе к дому, из которого стрелял неизвестный и встали по бокам от закрытой изнутри двери.

– Дед! – снова закричал Стас. – А ну бросай свою пулялку! А то у нас тоже из чего пострелять есть! Слышишь? Выходи давай!

Сперва с чердака не доносилось ни звука, потом снова что-то начало грохотать и падать, а затем послышалось недовольное кряхтение и бурчание. Через несколько секунд за дверью раздались шаркающие шаги, и тот же голос сказал:

– Я выхожу, не стреляйте.

Дверь распахнулась, и из неё, словно чёрт из табакерки, с воинственным криком выскочил седой бородатый мужчина в многократно залатанной и изрядно выцветшей куртке. Он попытался навести своё ружьё на первого попавшегося на глаза «дезертира», коим оказался остолбеневший от неожиданности Вася. Стас подскочил к старику сбоку, вырвал из у него рук двустволку с деревянным прикладом и из этой же двустволки взял мужчину на мушку.

– Ишь ты, резвый какой! – сказал мужчина, поднимая вверх обе руки.

– Это ты, дед, больно резвый, – ответил Стас. – Ты чего в людей стреляешь? Да ещё и в военной форме!

– Да разве ж теперь разберёшь, где свои, а где чужие? По новостям такие страсти рассказывают, что волосы, значит, дыбом встают! Хорошо, что я и так уже седой, а то ещё пуще поседел бы. Телевизор то у меня, вишь, сломался недавно. Только радио осталось, по нему новости и слушаю.

– У тебя радио ловит?

– Теперича уже нет. Успели передать, что на Москву бомбы какие-то полетели, а потом только, значит, шипение одно. Ну, я и решил, что фашисты опять на нас напали. А раньше, значит, рассказывали в передаче в одной, что теперь эти самые фашисты везде есть, даже у нас.

Мужчина опустил руки вниз, а потом сказал извиняющимся тоном:

– Вы уж простите старика, если что. Водку будете, сынки?

– Будем! – кивая ответил Стас и протянул старику назад его ружье со словами: – На, держи назад свой агрегат.

– Вот теперь точно верю, что свои, – ехидно улыбаясь ответил мужчина и побрёл через заросший сорняками сад, пригласив военных взмахом руки следовать за ним. – Меня, значит, Василием Петровичем кличут. Можно просто Петровичем.

– Тёзки будете? – Стас показал на молча идущего сзади рядового. – Вот этого малого, которого ты пристрелить только что пытался, тоже Васей зовут.

– Да извинился я уже. Не серчайте на старика-то…

Василий Петрович довёл гостей до калитки накренившегося забора и открыл её, пропуская их внутрь. Потом он вошел в дом, обтерев ноги о лежащий перед дверью коврик, снял ботинки и аккуратно поставил их на полочку, попросив остальных последовать его примеру. Военные в точности повторили действия старика и только после этого он открыл вторую дверь и позволил всем войти внутрь.

– Садитесь за стол, сынки, я сейчас, – сказал Петрович, направляясь вглубь дома.

Стас с Васей сели за большой стол, рассчитанный по меньшей мере человек на шесть, и стали ждать хозяина сего жилища, облокотившись локтями на столешницу, накрытую немного посеревшей от времени, но тщательно выглаженной скатертью. Старик откинул угол лежащего на полу коврика и открыл притаившуюся под ним дверцу в подвал. Затем он спустился вниз по лесенке и позвякивая банками принялся копаться там на полках, поочередно извлекая и ставя прямо на пол трёхлитровую банку с огурцами, затем маленькую баночку с грибами, и, наконец, пол-литровую бутылку водки.

Гости же в это время не упустили возможности детально рассмотреть внутреннее убранство дома. Сказать, что царящая вокруг обстановка была старой – значит, не сказать ничего. Обстановка просто источала дух старины. Вся мебель была деревянной, прочной, на толстых круглых ножках. В углу напротив стола расположилась царица всех старых русских домов – большая, выложенная из кирпича печь с полатями, на которых лежали подушки и цветастые лоскутные одеяла. На стене висели старые резные деревянные ходики, ритмичными постукиваниями отсчитывающие секунды. У Стаса с Васей сложилось впечатление, будто они провалились лет эдак на сто назад. Единственное, что выбивалось из интерьера, это стоящий на комоде ламповый телевизор, накрытый сверху скатертью с ручной вышивкой.

– У меня тут не роскошно, – сказал Петрович, расставляя на столе поднятые из погреба банки, – но, как говорится, чем богаты, тем и рады. Привык я ко всему этому, вросло оно внутрь меня, словно дерево вростает корнями в землю.

Затем старик направился к стоящему возле стола большому буфету, открыл скрипящую деревянную дверцу, и начал доставать оттуда белые тарелки с цветочным рисунком, гранёные стеклянные стаканы и начищенные столовые приборы. Посуда также была очень старой на вид, немного потрескавшейся и потерявшей былые краски, как и всё окружающее.

– А как Вы тут, Василий Петрович, оказались? – спросил Стас. – Мы решили, что здесь всё заброшено давно.

– Я тут один живу уже, значит, лет двадцать. Все постепенно в город перебрались, после того, как колхоз наш прикрыли. И жена моя с детьми. А я, значит, тут остался, не смог бросить это всё. Родился я тут, и вырос, вся жизнь моя в Труженике прошла. Даже помню, что раньше здесь был вовсе и не Труженик, а деревня Зайцево, – сказал старик с грустью и взялся за бутылку. – Давайте-ка по одной за знакомство, значит, а потом вы мне расскажете, что за вражина на нас нападать решилась.

Петрович уверенной рукой разлил в три стакана грамм по пятьдесят водки и первый схватился за один из них, а во вторую руку взял маринованный огурец из тарелки. Стас повторил действия старика и пристально посмотрел на рядового. Тот сидел и грустно гипнотизировал предназначенный ему стакан, не решаясь притрагиваться к нему.