В прокуратуру Вера пришла рано.

У себя в кабинете застала ревизора местного торга. Он молча положил перед ней большую ведомость. Вера просмотрела мелко исписанный лист, пожала плечами:

— Здесь все в порядке.

Отечное лицо старика дрогнуло.

— Видимость порядка, товарищ следователь. Вот выборки, за неделю одна и та же бочка водки трижды отфактуровывалась. Только придет в магазин, ее передали уже столовой, я туда, бочка на складе.

— С директором торга вы говорили?

— У Сажевского, извиняюсь, рыльце в пушку, вот я и решил к вам.

— Ну что же, — подумав, сказала Вера. — Завтра к восьми жду вас.

— К прокурору просят! — мелькнула в дверях Шурочка.

Климов сидел спиной к окну, солнце золотило его обширную лысину, лицо было в тени, но все равно по его сонным глазкам ничего не узнаешь. Возле стола стоял Шарапов, засунув руки в карманы галифе, постукивая подошвой ярко начищенного сапога.

— Конец месяца, — не отвечая на приветствие, сказал Климов.

Вера выжидающе молчала, Климов шумно вздохнул:

— Дело Карасева кончай, приконвоируй его сюда и… чтоб сегодня.

— Я его не арестовала.

— Так я и знал! — взвился Шарапов. — Сейчас же вызывайте его, если только этот тип не сбежал.

— Исполняй, — кивнул на дверь Климов.

— Либералка, барышня, любой дурак разжалобит! — кипятился Шарапов. — Следователь должен о государственных интересах думать, а с такими настроеньицами мы дойдем…

Вера не стала слушать, до чего дойдем, и пошла в канцелярию звонить в Березовку. В канцелярии Лучинников, теребя льняной чуб, просматривал почту. Лукаво покосившись на Веру, спросил:

— Молнии не видел, а гром большой, что такое?

— Шарапов боится, что не успеет всех арестовать, — упрямо ответила Вера. До Березовки дозвониться непросто, но вот наконец председатель у телефона. Сквозь помехи и свой собственный кашель он прокричал:

— Карасева нет, вчера ушел.

— Куда?

— К следователю. Карасиха целый день воет. Что еще?

— Все.

Неужели Шарапов прав и Карасев сбежал? Лучинников тронул ее за плечо:

— Дайте гляну дело.

— Пойдемте в кабинет.

Полистав протоколы допросов, он взял карандаш и стал писать прямо на обложке.

— Смотрите сами: недостача 200 килограммов молока за 547 дней, итого двести граммов в день. А Карасев собирал в день по 25 фляг, в каждой по 40 килограммов. Недостача сто граммов на 80 килограммов пустяк. Плюс болезни, дети и ваша жалость.

— Все так. Плохо другое.

— Что именно?

— Карасев сбежал.

— Это он от Шарапова, — расхохотался Лучинников.

— Я же серьезно, Алексей Ильич.

— А если серьезно, так он вам больше не нужен.

— А семье?

— Вот вы какая, — удивленно покачал он головой.

— Что ж, буду писать постановление о прекращении дела Карасева.

Впорхнула Шурочка, передала тонкую розовую папку. В ней всего один листок с резолюцией прокурора: «Следователю Ивановой».

— Это интересное дело. — Шурочка прижмурила заблестевшие глазки: — Там главный инженер — красавчик!

— Смотри, Шурок, напишу твоему лейтенанту, — улыбнулась Вера.

— Которому? — деловито осведомилась Шура.

— Уже смеетесь, — констатировал Лучинников, подняв голову от своих бумаг. — Забыл сказать, ждет вас этот красавчик.

— Шурок, пригласи, — скомандовала Вера.

— Вот, сам явился, — не успев войти, заявил «красавчик». Взъерошенный, небритый, в мятом костюме, но действительно красивый парень.

— Садитесь, — кивнула ему Вера.

На просозаводе погиб рабочий, затянуло между валов просорушки. Сидящий перед нею главный инженер знал, что именно он отвечает за технику безопасности. Уловив ее изучающий взгляд, он пролепетал:

— Что мне… по какой статье?

— Сто тридцать третья статья уголовного кодекса имеет в виду…

Не дослушав, он закрыл лицо руками, Вера оторопела: — Так браво начали, и вот…

— Сделайте что-нибудь, умоляю, жена не перенесет, скоро роды… — захлебывался слезами инженер.

Лучинников посмотрел на широкие трясущиеся плечи, брезгливо процедил:

— Возьмите себя в руки, Окша, как вам не стыдно!

— Какой может быть стыд, когда тюремная дверь открыта! — выкрикнул Окша. — Будь вы на моем месте…

— Эк вас разобрало. — Лучинников налил стакан воды. — Нате-ка.

— Ничего еще не известно, а вы в тюрьму собрались, — пыталась Вера ободрить Окшу. — Был погибший проинструктирован? Как он попал в машину? Есть ли ограждение?

— Инструктировал… ограждение как раз сняли для ремонта… он сам, сам!

— Напишите объяснение, да не торопитесь, подумайте, — поморщилась Вера, стараясь не смотреть на его жалкое, покрасневшее лицо.

— Малый трусоват, — заметил Лучинников, когда Окша ушел. — А вам предстоит завтра боевой денек, не отступайте, дела вроде Карасевского твердости требуют.

— Поднимаете боевой дух?

Следующий день выдался шумным. Кричал Шарапов, цыкнул и Климов, отказываясь утвердить постановление о прекращении дела Карасева.

— Я пошлю дело в следственный отдел, — выпалила выведенная из себя Вера.

— Что? Грозить? Девчонка! — смуглые щеки Шарапова покрылись багровым румянцем. Климов перевел тусклые глаза с Шарапова на Веру, крякнул и подписал постановление. Дело Карасева на этом кончилось, но у Веры оставалось какое-то томительное чувство вины перед этим незадачливым человеком. Где он?

Неожиданно для себя в этот же день Вера обрадовала Шарапова. Ревизор торга, как она просила, пришел ровно к восьми и получил постановление на проверку сразу в трех местах: магазине, столовой и складе. Тут-то бочка и отыскалась, но пустая. А это — недостача двухсот литров водки. Не пустяк.

— Теперь веревочка потянется, — ликовал Шарапов. — Я давно подозревал неладное, Сажевский старый мошенник, это факт. Уважила, Верочка Сергеевна, взамен карася кита поймала!

— Недостача у кладовщика, при чем же тут директор торга?

— Это вы бросьте, не пройдет. Директор в торге владыка. Кладовщика арестовать, Сажевского на поруки, в торге ревизию.

— Погодите, Сажевский партийный, надо сначала в райком сообщить.

— Придется мне самому. Вот видите, нужно серьезно вступать вам в партию, Верочка Сергеевна.

Чудак Шарапов, как будто можно вступать в партию несерьезно!

— Кто пойдет со мной к Сажевским? — уклонилась Вера от разговора.

— Ваш любимый Федоренко. Да вот и он.

Вера протянула руку. Широкое обветренное лицо Федоренко расплылось в улыбке.

К Сажевским она шла с великой неохотой. По дороге Федоренко рассуждал на свою любимую тему:

— Без детей жизнь пустая. Мне бы их пяток, а судьба оделила, одного дала, да и то взамен мать отобрала. А мать нам ох как нужна.

— Женитесь, Иван Лукич, — в который раз советовала Вера.

— Нелегкое это дело в пятьдесят лет, и опять же нам мать нужна, а не кто попало, вот в чем штука. Володька у меня нервный, намыкался в детдомах, пока я воевал, не больно-то примет чужую тетку.

Вера знала его десятилетнего парнишку, быстрого глазастого неулыбу. Трудно им обоим, отцу и сыну.

У Сажевских встретили ее, как всегда, радостно. Женя, точно назло, была дома. Узнав, зачем к ним явился следователь с участковым милиционером, Сажевские примолкли. Женя не сводила с Веры своих черных глазищ, однако объясняться с подругой было некогда и не к месту. Денег у Сажевских не оказалось, зато вещей много, добротных, дорогих.

Когда понятые ушли, подписав акты описи имущества, Сажевский сказал вполголоса:

— Я понимаю, вы — исполнитель, и хочу предупредить, что иду в райком партии.

— Внезапную ревизию назначила я.

— Вот как? — он посмотрел на Веру такими же черными, как у дочери, глазами. — Тем более нужно мне поспешить.

— Не расстраивайтесь, товарищ следователь, — подбадривал ее на обратном пути Федоренко. — Вам бы отказаться от этого дела, все ж подружка…

Как он прав! Но сделанного не вернешь.

В прокуратуре ее ждала судмедэксперт Смирнова. Передав Вере акт вскрытия трупа погибшего на просозаводе рабочего, она присела на край лавки, достала кисетик и стала скручивать «козью ножку».