Холден в ужасе посмотрел на Джемму, отказываясь верить тому, что она говорит. Она этого не сделает. Боже мой, она не сделает.

Заглянув ей в глаза, он не увидел в них ни капли милосердия, его сердце бешено заколотилось, дыхание стало частым и прерывистым.

— Джем, — задыхаясь, проговорил он. — Ч-что ты д-делаешь?

— Что я д-д-делаю? — передразнивая его, спросила она. — Я, бл*дь, не хочу, чтобы во мне рос твой ребенок, Сет. Я его вырежу, — она повернулась к Клинтону. — Ты меня отвезешь или нет?

— Клинтон, даже не думай вставать с этого гребаного кресла, — прорычал Холден, шагнув вперед и пытаясь перевести дыхание. Его душила подступившая к горлу желчь. — Это мой малыш. Ты не убьешь моего р-ребёнка.

— Твой малыш! Иди на х*й, Сет, — сказала Джемма, уперев руки в бока. — Мне решать, что делать со своим телом. У тебя нет права голоса.

Было что-то неправильное в том, что он ничем не может ей возразить, и все же ему пришлось признать, что это правда: не может. Она могла поехать в любую клинику и через пятнадцать минут выйти оттуда, оставив его ребёнка в мусорном баке. От этого страшного мысленного образа у него похолодело внутри и чуть не вывернуло.

— Джемма, — произнес он, не в силах сдержать мелькнувшие в его голосе нотки страха. — Я умоляю т-тебя, не делай этого.

— Ты можешь умолять меня, о чем угодно, — ответила она. — Но я не позволю шлюхе растить моего ребёнка. Да я лучше…

— Я уеду!

Внезапный голос Гризельды заставил его вздрогнуть. Она стояла рядом с ним, судорожно сжимая перед собой кулаки, её грудь поднималась и опускалась от прерывистого дыхания, глаза блестели.

— Я уеду, — тихо повторила она надломленным голосом. — Я не буду мешать.

— Н-нет, — произнес он, потянувшись к ней. Она отошла, подняв руки в защитном жесте.

— Холден, — проговорила она, ее глаза были такими отрешенными, что от одного только взгляда на нее у него сжалось сердце. — Правильнее будет мне уехать.

— Я не хочу тебя потерять. Я н-не могу.

— Тогда ты потеряешь ребёнка, — слезы побежали у неё по щекам, и она покачала головой. — Нет. Я не могу этого допустить.

Выпрямив спину, она перевела взгляд на Джемму.

— Я уеду завтра. Как только договорюсь, чтобы меня забрали.

— Сегодня же вечером, — сказала Джемма.

— Завтра! — проревел Холден, ярость и отчаянье исказили его голос до неузнаваемости. — Ты, эгоистичная с-сука!

— Не груби мне, Сет Вест. Я еще не отменила свой прием у врача…

Холден сжал челюсть. Всё его тело так напряглось от ярости, что ему отчаянно захотелось кому-нибудь врезать, причинить кому-нибудь боль, чтоб кто-нибудь избил его до полу смерти, до полной отключки, а потом он проснулся бы и обнаружил, что это был лишь чудовищный кошмар.

— Хватит, Джем, — произнес Клинтон. Он встал и, выйдя из-за стола, направился в дом. Прежде, чем за ним захлопнулась дверь, он оглянулся на нее. — Я никуда тебя не повезу.

— Отлично, — сказала она и, скрестив руки на своей полной груди, повернулась лицом к Холдену. — Завтра. Мне так даже лучше, поскольку мне ещё нужно собрать свои вещи. Я переезжаю к тебе, Сет. Мне надоело жить в доме моей матери, и я бросаю свою работу в «Дэйри куин». Теперь ты должен обо мне позаботиться.

— Не дави на меня, Джем.

Она пожала плечами, последний раз бросила на Гризельду победный взгляд и пошла в дом вслед за Клинтоном.

Холден схватил Гризельду за руку и потащил ее вниз по ступенькам, мимо гаража, назад к своему грузовику. Как только они сели в машину, он повернулся к ней. Каждый удар его сердца причинял ему страдания, его жизнь вдруг превратилась в сущий ад, в котором от него уходила женщина, которую он любил.

— Гри, ты никуда не поедешь. Н-нам нужно поговорить.

Глава 26

На долю Гризельды выпало достаточно горя. Мать ее не любила и, в конце концов, бросила, отца она никогда не знала, ее переводили из одной приемной семьи в другую, и едва ей удавалось привыкнуть или найти с кем-то общий язык, как ее снова выдергивали и перебрасывали в новое место. Её похитили, держали в темном подвале и избивали. Она сбежала из ада и тут же снова вернулась в систему патронатного воспитания. Став взрослой, она позволяла пользоваться ее телом без любви и не протестовала, когда с ней жестоко обращались. Горе. Она знала о нём не понаслышке. Знала гораздо больше, чем многие другие.

Но ей никогда не приходилось чувствовать ничего похожего на боль, свалившуюся на нее от осознания того, что она стоит между Холденом и его ребенком. Жизнь его ребенка полностью зависела от ее отъезда, и ее решение было быстрым и окончательным, потому что она любила Холдена, более того, она уже любила этого ребенка, так же сильно, как и он.

Она лучше всех на свете знала о его сокровенном и давнишнем желании быть отцом.

И она знала, что он никогда ей не простит, если, в конечном итоге, вместо своего ребенка выберет её.

Слова «Я уеду!» были вырезаны из ее разбитого сердца тем же самым ножом, которым врач той клиники собирался опустошить живот Джеммы. Жизнь за жизнь. Счастье Гризельды в обмен на ребенка Холдена. Это была честная сделка. Но, Боже, это ранило до глубины души.

Они возвращались в его дом в гнетущем молчании, звуки их шагов отдавались на лестнице зловещим маршем смерти.

Две недели, пока Гризельда была с Холденом, слезы свободно лились у нее из глаз — это был признак любви, доверия, веры, надежды — но сейчас у нее в глазах не было слез. Много лет назад она научилась сдерживать их, чтобы избежать наказания. Она научилась их глотать, соль разъедала ее внутренности, пока она не начинала корчиться от боли. Как сейчас. Прямо как сейчас.

Холден закрыл за ними дверь квартиры и притянул ее в свои объятья. Он долго прижимал ее к себе, и она неподвижно стояла рядом с ним, безвольно опустив руки вдоль тела.

Наконец она прошептала:

— Мне нужно воспользоваться твоим телефоном.

— Зачем?

— Мне нужно позвонить Майе и попросить её приехать за мной.

— Нет! — воскликнул он. — П-пожалуйста, нет.

Затем выдохнул:

— Г-гриз…

Отстранившись от него, она почувствовала невозмутимое и необъяснимое спокойствие.

—Да, — мягко сказала она.

— Ты оставляешь меня.

— Да.

— Мы можем всё уладить.

— Нет, не можем. Не сейчас, когда она всё ещё может навредить твоему ребёнку.

Гризельда протянула руку, в ожидании телефона.

Неожиданно Холден опустился на колени и, взяв в руки её ладонь, взглянул на неё покрасневшими, какими-то стеклянными глазами, в которых читались боль и отчаянье.

— Я умоляю т-тебя, не уезжай.

И все те слёзы, которые она только что с таким трудом глотала, вырвались у неё изнутри и пролились потоками горя.

— Холден, пожалуйста. Пожалуйста, не делай это для меня ещё сложнее.

— Не уезжай, — взмолился он, неотрывно глядя на неё, и она увидела, как у него по щеке пробежала слеза. — Она передумает.

— Ты не можешь знать наверняка.

Она опустилась на колени перед Холденом и коснулась ладонью его щеки.

— Мое пребывание здесь только усугубит ситуацию. Думаю, мне следует уехать. Тебе нужно всё с ней уладить, а нам с тобой нужно… подождать.

— Я ждал тебя десять гребаных лет! — закричал он, уронив голову ей на плечо. — П-пожалуйста, Гриз.

— Не могу. Я не встану между тобой и твоим ребенком. Холден, если она причинит вред этому ребенку, чтобы насолить тебе, ты меня возненавидишь. Это нас погубит. Сейчас мы должны сделать так, как лучше для этого ребенка. Мне нужно уехать. Хотя бы, на время.

Наклонившись, он протянул к ней руки и обхватил ладонями ее лицо.

— Я люблю тебя. В-всем своим сердцем, всем своим существом, я тебя люблю. Б-без тебя у меня нет будущего. Н-нет семьи. Н-нет любви. Н-нет жизни. Я снова умру. Я умру без твоего сердца, бьющегося у меня в груди, Г-гриз. Н-не д-делай этого. Д-дай ей д-день или д-два, ч-чтобы ус-спокоиться!