Джо хрипло дышал.

Бекки шепнула:

– У него астма, и ему совсем нельзя работать на фабрике. Если б я могла пойти туда вместо него! Но меня не берут. Мне уже одиннадцать лет, а ведь нанимаются с девяти… Так бы хотелось зарабатывать! – О том, что ее не взяли из-за искривленного плеча, она умолчала.

Наконец кондуктор объявил их остановку. Омнибус опустел, они были уже в Сúти, в самом центре Лондона. Мавр сошел вместе с ними, и озадаченная Бекки спросила:

– Вы разве здесь живете?

Но Мавр повернулся к Джо, он видел, что мальчик не знает, как ему быть.

– Не беспокойся о сестре и вещах! Беги! Если повезет, еще успеешь проскочить. Всего две-три минуты седьмого! – и легонько подтолкнул мальчика, прежде чем тот успел его поблагодарить.

Джо, не оглядываясь, тут же припустил со всех ног.

Грачевник

Омнибус, громыхая, покатил дальше. Мимо Бекки спешили прохожие, раздраженно отталкивая колючую вязанку хвороста. В это время дня на всех улицах, широких и узких, царили шум и толчея. Особенно оживленно было на Оксфорд-стрит, одной из крупнейших артерий города-исполина. Тут можно было встретить людей всех сословий и состояний. Молодые клерки, кончив свой рабочий день в банковских и торговых конторах, высыпали на субботнее гулянье. Щеголи во фрачных брюках из тончайшего сукна в крупную и мелкую клетку и пожилые джентльмены в нанковых сюртуках и коротких вельветовых штанах прохаживались, обозревая горы товаров, которые Лондон, этот крупнейший торговый город Старого Света, выставляет на прилавках и в витринах магазинов для кичащихся своим богатством горожан. Скромные мещанки в темных капорах с шелковыми лентами тащили доверху набитые воскресными припасами корзинки и сумки. Они спешили, как и все, что не мешало им то и дело останавливаться и завистливым взглядом провожать элегантных дам, перебегавших тротуар, чтобы впорхнуть в собственную коляску или наемную пролетку. За этими видениями из высшего света шествовали с важным видом лакеи в белых чулках, ловя взгляды, устремленные не столько на них, сколько на корзины с тонкими яствами, букеты цветов и картонки с тортами и шляпами.

В такие минуты людской поток, будто по молчаливому уговору, замедлял свое течение. Молодые франты вытягивали шеи, женщины в ситцевых платьях и капорах таращили глаза, чтобы ничего не упустить, и с волнением прикидывали, сколько метров шелковой ленты и кружевной оборки пойдет на такую или почти такую накидку, если скроить ее самой.

Даже состоятельный человек, любуясь богатым выездом, принимался мечтать об умножении своих доходов. Но всех тут же подталкивала и уносила дальше непочтительная толпа.

Лишь изможденные работницы спешили мимо, не оборачиваясь. Мир хорошо одетых был для них так же недосягаем, как звезды на небе. Да и магазины на Окси не про них. Свои покупки они делали в других местах. За сверкающими центральными улицами прятался лабиринт тесных и грязных улочек и закоулков, где ютилась беднота. Если запоздаешь, получишь на свои трудовые гроши – хозяева, как нарочно, выдают их в последнюю минуту – самую что ни на есть заваль.

Среди зевак и покупателей сновали мошенники и воры всех мастей, крупные и мелкие, молодые и старые. Экипированы они были под стать тем, кого обирали: одни – щегольски, в подражание высшему свету, другие – вызывающе неряшливо, словно бы рисуясь своими отталкивающими лохмотьями из лавки старьевщика. Тут же мелькало и множество босоногих уличных мальчишек в латаных и перелатанных штанах. Развязно привалившись к стенам домов, слоняясь около витрин или торгуя газетами, они, однако, все время были начеку и со свойственной их возрасту зоркостью следили за тем, чтобы не упустить случая заработать пенни или поглазеть на уличное происшествие.

… Внезапно перед Бекки, озабоченно глядевшей вслед быстро исчезнувшему брату, вырос толстяк в колпаке со свисавшими на лоб пестрыми кисточками.

– Посторонись, my darling![2] Всю дорогу загородила своим мешком с дукатами! – громко, но добродушно выкрикнул он, с ловкостью жонглера пропихивая свое круглое, как винная бочка, брюхо сквозь плотную толпу.

Бекки, заглядевшуюся на невиданный колпак с кисточками, закружило и унесло, словно соломинку. Громко хохоча, красноносый забавлялся, глядя, как перепуганная девочка силилась пробиться к своим вещам сквозь людской поток.

Тут Мавр спросил:

– Чего же мы еще ждем?

– Я хочу прислонить мешок к стене и поставить там корзину, а потом я, – она мужественно пыталась улыбнуться, – подожду. Здесь проходят многие с нашей улицы, они мне помогут. Сегодня я не так тороплюсь. – Бекки знала, что хозяева с тележкой до десяти часов пробудут на рынке. Самая бойкая торговля шла у них по субботам.

– Нет, я тебя провожу. Здесь ждать нельзя. – И Мавр подхватил корзину с белыми шампиньонами. – Где ты живешь?

– В Сент-Джáйлсе, сэр, – тихо ответила Бекки. Она окинула взглядом шевровые штиблеты своего провожатого и добавила: – Но там не очень… лужи и… грязь… По субботам хуже всего. Приличные господа не ходят в Рýкери, – храбро произнесла она насмешливое прозвище, которым лондонцы окрестили район бедноты Сен-Джайлс, лежащий в самом центре Сити.

Рукери – Грачевник! Обязан ли был квартал своим прозвищем бесчисленным стаям грачей, ворон и галок, с хриплым карканьем оборонявшим от всяких посягательств кучи мусора и нечистот, которые никто никогда не убирал, или же оно относилось к тем подозрительным оборванцам, что внезапно вырастали из подвалов и подворотен полуразвалившихся зданий и так же таинственно в них исчезали? Они «грачили», то есть жили воровством и другими темными делишками.

Так или иначе, каждый охотнее делал крюк, лишь бы не проходить через Грачевник. Но провожатого Бекки, как видно, все это не смущало, во всяком случае, он не беспокоился ни за свои штиблеты, ни за добротный сюртук. Глаза его были прикованы к бледному личику девочки, на котором отражалась борьба между смирением существа безропотного и униженного и гордостью человека честного и трудового. Он спокойно ответил:

– Не беспокойся. Я бывал в Сент-Джайлсе. Там живет много честных тружеников. Они пока вынуждены ютиться в трущобах, но когда-нибудь все это будет снесено. И, уж во всяком случае, не они виноваты в своей нищете. Идем! – И, так как девочка не могла нести и мешок и хворост, он пробурчал: – Ну, а что мы сделаем с толстым кабаном, которого ты поймала в пустоши? Дай-ка я его схвачу за ухо, а ты берись за хвостик. Вот так! О, да он, оказывается, совсем легкий!

Озабоченное лицо Бекки сразу прояснилось. И она почти задорно ответила:

– Дикий кабан набил себе брюхо листьями ежевики!

После всех злоключений так хотелось от души посмеяться! Но тут Бекки заметила, как ее провожатый, чтобы нести мешок и корзину, неловко зажал под мышкой трость.

– Надо поскорее свернуть с Окси, – озабоченно сказала она, – здесь мы не сможем…

– Сможем! Предоставь это мне, у меня плечи широкие.

И невысокий, но плечистый Мавр принялся решительно и бесцеремонно прокладывать себе дорогу сквозь толпу. А за ним-то Бекки легко было шагать.

Конечно, кое-кто из прохожих насмешливо оборачивался. Да и то сказать, подобное зрелище не часто увидишь на Оксфорд-стрит. Джентльмен в цилиндре, со смуглым лицом, обрамленным черной бородой, лицом настолько незаурядным, что его запомнишь среди тысячи, джентльмен в сюртуке, пусть сшитом не по самой последней моде, однако же из тонкого сукна, словом, бесспорно «джентльмен», – и вдруг тащит мешок и корзину с грибами! Беседует с нищей девчонкой и при этом, вопреки всем приличиям, громко хохочет! Да еще останавливается посреди тротуара, мешая прохожим!

– Хэлло, милорд! Не соизволите ли чуть поживее! А то как бы вам не потерять свой посох, – с издевкой произнес молодой щеголь в голубом фраке.

Его спутники обернулись и загоготали.

Бекки не на шутку испугалась злобного гогота.