48

Кала подолгу стала бывать у Суманмохини, — научилась у неё чему-нибудь старшая рани или нет, оставалось пока в тайне.

— Любит тебя рани-гуджарка? — как-то раз спросила Суманмохини.

— Ко мне все милостивы, но особую милость оказываете мне вы! — осторожно ответила Кала, зная, что старшая рани терпеть не может Мриганаяни.

— Скажи, она так же сильно любит тебя, как и Лакхи, которую все зовут теперь Лакхарани? — поинтересовалась старшая рани, в упор глядя на девушку.

— Так сильно, как Лакхарани, гуджарская рани никого не любит! — без тени лукавства ответила Кала.

— А ты любишь меня?

— О махарани, я почитаю вас! Разве могут уста простой служанки произносить слова любви?

— Я хочу, чтобы ты стала моей подругой. Не бойся: Мриганаяни не узнает об этом.

— До самой смерти не забуду я вашей доброты!

— А что ты получишь за те картины, на которых изображена чуть ли не вся крепость?

— Ничего, махарани, ничего! Ведь я рисовала их для себя, и всё больше храмы.

— А писала её портрет? Мриганаяни?

— Писала и не раз! И ещё сделала несколько портретов раджи.

— А обо мне почему забыла?

— Я часто думала о вас, но боялась, что вы не позволите себя рисовать.

— Почему же? Рисуй, я буду рада!

— О, я напишу с вас много портретов!

— А что ещё ты можешь делать? Или ты способна только рисовать, петь и играть?

Кала внимательно взглянула на старшую рани.

Та загадочно улыбнулась в ответ.

— Скажи, выполнишь мою просьбу?

— Выполню!

— Поклянись Гангой, что не выдашь меня!

Кала, не задумываясь, поклялась, потому что ей ничего не стоило нарушить любую клятву, кроме клятвы, данной Радж Сингху.

— Дело опасное! Справишься — награжу!

— Непременно выполню!

— Я дам тебе порошок. Всыпь его Мриганаяни в еду или питьё и ни о чём не беспокойся: она не умрёт, но никогда не сможет иметь детей.

— Хорошо! — ответила Кала и, взяв порошок, ушла.

«Едва ли это средство против зачатия, — решила девушка. — Скорее всего Суманмохини решила отравить Мриганаяни. Но её смерть не принесёт мне никакой пользы. Если же тайна раскроется, меня лишат жизни. Не лучше ли подсыпать яд Ман Сингху? Обещала же я Радж Сингху сделать для него всё, что в моих силах… Но стоит ли рисковать? Ведь я даже не знаю точно, яд это или нет. Я и так много сделала. Зарисовки крепости могут сослужить Радж Сингху неплохую службу… Рано или поздно он нападёт на Гвалиор. А мне оставаться здесь бессмысленно. Но, может, это действительно яд?.. Не раз я пыталась отравить Ман Сингха, и всё безуспешно. Надо, пожалуй, собрать картины и уехать поскорей, пока Гвалиор не осаждён. Ман Сингха всё равно убьют… Как жаль, что Нихал Сингх не остался в крепости! Мне наверняка удалось бы перессорить их между собой. А теперь даже неизвестно, вернётся ли он!»

Выйдя из дворца. Кала опасливо огляделась по сторонам и выбросила порошок.

49

Как только Сикандар Лоди переправился через Чамбал, жители Раи и соседних деревень бежали в леса. Бодхану, который так и не дождался спокойных времён, чтобы отправиться в паломничество по святым местам, пришлось искать прибежища в Гвалиоре, где было значительно безопасней, чем в горах и долинах вокруг Раи.

Узнав, что Бодхан в городе, Ман Сингх позвал его к себе и, встретив с почётом, ещё раз заверил, что, как только установится мир, он выполнит своё обещание и построит в Раи новый храм. Кроме того, раджа приказал отвести ему в крепости отдельный дом — очень чистенький и удобный.

Бодхан был доволен оказанным ему приёмом.

«Раджа плохо разбирается в кастовых законах, но я помогу ему встать на путь истинный, — думал Бодхан. — Интересно, как живётся здесь Мриганаяни? Наверное, хорошо. Ведь она рани. А Лакхи? Она ведь тоже здесь. Это очень печально. Как много ещё в мире грешников! И этот Виджая Джангам, который смущает раджу. Ничего, когда-нибудь я вразумлю его».

К ночи тучи заволокли всё небо. Разразилась гроза. В комнате, едва освещаемой тусклым пламенем светильника, на пушистом ковре сидели Байджу и Кала. Вот уже много дней певец сочинял новую мелодию. Известия о войне тревожили его не больше, чем укус комара. Он считал, что каждый должен делать своё дело: воины — сражаться, а он, Байджу, — искать то прекрасное, что заставит по-новому зазвучать дхрупад.

— Дха-кит-кит-дха, дха-кит-дха-кит-дха! — спел Байджу» ударяя пальцами по пакхаваджу, и остановился.

Кала, которая до этого молча сидела с танпурой на коленях, сказала:

— Махараджа, не достаточно ли?

— Нет, надо ещё поработать, — ответил Байджу, даже не взглянув в её сторону, и снова запел: — Дхакит-дхакит-дха, дхакит-дха-китдха!.. — рука сама отбивала такт.

— Некоторые говорят, что плакать и петь может каждый! — неожиданно сказал он, скрипнув зубами и сжав кулаки. — Ну не глупцы ли! Эти несчастные наверняка не умеют ни петь, ни плакать! Пение и так вещь трудная, а бог Шанкар сделал его ещё трудней.

— Пора! — повторила Кала.

Байджу посмотрел на неё отсутствующим взором и вдруг улыбнулся:

— Пора! Пора! Конечно, пора! Теперь уж я непременно найду что искал!

Певец обвёл глазами комнату и задержался взглядом на двери. Кала испуганно оглянулась. Но там никого не было, и она облегчённо вздохнула.

— Теперь недолго осталось ждать! — воскликнул Байджу, тряхнул головой и, взяв в руки вину, запел.

Кала стала аккомпанировать ему на танпуре.

— Прекрати! — крикнул Байджу.

Кала положила танпуру на ковёр. Отставив вину в сторону, Байджу закрыл глаза и запел, отбивая рукой такт.

«Сочиняет», — подумала Кала.

Прошло ещё с полчаса. Вдруг Байджу вскочил и расхохотался:

— А-ха-ха! О-хо-хо!

«Совсем обезумел», — подумала Кала.

— Дхакит-дхакит-дхи-кит! А-ха-ха-ха! А-ха-ха-ха! Дело сделано! Да здравствует бог Шанкар! Да здравствует Натарадж![191] — Байджу подошёл к вине. — «Приглашаю тебя танцевать…»

Затем взял пакхвадж и стал отбивать такт за тактом, потом снова потянулся к вине.

— Махараджа, пора уже! — сказала Кала.

— Конечно пора, глупая девчонка! — ликовал Байджу. — И я уже почти всё сделал! Из дхрупада проступили контуры хори[192], наметилась мелодия, которая будет исполняться в стиле дхамар! И слова песни я уже придумал! Если бы не дождь, тотчас побежал бы к радже! Но контуры надо заполнить красками. Да, да, непременно нужны краски! И тогда хори зазвучит! Верно, Кала?

— Да, махараджа, верно. Только я не о том говорила вам.

— Если не о том, потерпи немного: сейчас у меня нет времени.

— Но я не могу ждать: дело очень важное.

— Важнее, чем дхрупад и хори? Да чему только училась ты у меня столько времени?

— Махараджа, я полагаю, не забыл, что мы приехали сюда из Чандери?

— Да, да, не забыл! Раньше мы были в Чандери, а теперь в Гвалиоре! Что я, ребёнок, чтобы не понимать такой простой вещи?!

— Мы должны вернуться.

— Зачем?

— Помните, что говорил перед отъездом наш господин?

— Чтобы я вышел победителем на состязании и тем самым возвеличил Чандери. Я исполнил его волю, а теперь хочу прославить Гвалиор.

— Но он говорил не только это!

— А что ещё? Напомни, я как будто всегда внимательно слушал господина.

— Он дал нам много разных наказов. Велел, например, разведать, какова военная сила Ман Сингха, и всё прочее, что может интересовать противников Гвалиора, и сразу же, как только городу будет грозить опасность окружения, вернуться в Чандери и передать полученные сведения. Я уже зарисовала всю крепость.

— Всю крепость? Да зачем это Радж Сингху!

— Он передаст мои зарисовки кому-нибудь из врагов Ман Сингха, чтобы тот мог вести осаду Гвалиорской крепости, а сам тем временем нападёт на Нарвар и вернёт землю своих отцов.