— На стенах храма есть ещё изображения Ганеши[188] и едущего на павлине Картикеи[189].

— Махараджа, это уже придумали вишнуиты!

— Но ведь храм — совместное творение вишнуитов Севера и шиваитов Юга.

— И вы тоже хотите допустить подобное смешение традиций?

— Я хочу, чтобы резцом была создана поэма в камне, хочу, чтобы дворец зазвучал дивной музыкой. Но как, какими средствами достичь этого? должны мне подсказать такие знатоки, как вы. Сам я давно ломаю над этим голову, но придумать пока ничего не смог.

— А не помогут ли в этом деле здешние мастера и зодчие?

— Мастера для строительного искусства примерно то же, что лексика и грамматика для поэмы. И вот каким образом использовать лексику и грамматику, чтобы создать поэму, придётся решать нам с вами.

— Вы и впрямь собираетесь высечь на камне поэму?

— Вы сами говорили как-то, что перед жизнью, если сделать её счастливой и прекрасной, отступит сама смерть. Вот я и хочу, чтобы в камне была выражена эта всепобеждающая радость жизни.

— Махараджа, я всегда повторяю слова своих учителей о том, что главное в жизни — труд, он основа веры и святой долг каждого человека. Но как это отразить в архитектуре и отделке дворца?

— Мне кажется, ваш принцип должен найти своё отражение в грандиозности самой постройки.

— А не отпугнёт это людей?

— Грандиозность отнюдь не в размерах. Искусство — не пальма, которая чем выше, тем изящнее и стройней!

— Не хотите ли вы, чтобы люди, глядя на дворец, испытывали вдохновение и неугасимое стремление трудиться?

— Я хочу, чтобы, глядя на этот дворец, и мы, и потомки наши испытывали восхищение и радость, которые можно выразить лишь в песне. Эти прекрасные чувства дадут людям силу трудиться, в труде обретут они смысл жизни.

— Это чудесная мечта! И надо хорошенько подумать над её осуществлением.

45

В тот вечер Ман Сингх и Мриганаяни вдвоём сидели у окна. На улице было так темно, словно луна и не поднималась в небе. Лил ливень, время от времени слышались раскаты грома.

— Кажется, что дождям конца не будет, — задумчиво произнёс Ман Сингх.

— А вы что, боитесь, как бы не погиб урожай на полях крестьян? — со смехом спросила Мриганаяни.

— Раджа должен заботиться о крестьянских полях, как о своих собственных. Но сейчас меня больше волнует другое: я не знаю, как дальше строить дворец.

— Однажды ночью, — это было ещё в Раи, — мною овладело странное желание.

— Сочинить стихи или новую песню?

— Нет. Что понимала я тогда в поэзии и в музыке? Я просто мечтала.

— О чём же?

Мриганаяни застенчиво взглянула на раджу своими огромными глазами и улыбнулась.

— Расскажи, не то силой заставлю!

— Ну, хорошо, — улыбнулась Мриганаяни, — расскажу. Однажды мне захотелось собрать в край сари и перенести в другое место сверкающую в лунном свете реку, и дремлющие колосья джвара, и вздымающуюся к небу гору. Я окружила бы их стеной из огромных деревьев с решётчатыми окнами из веток и листьев, а сама села бы у окна и пела речным волнам, убранным в жемчужные ожерелья… Вот о каком великолепном дворце мечтала я. Мы с Лакхи даже сделали из глины маленький игрушечный домик, но он простоял недолго. Вы же строите дворец — большой и красивый!

— А что за песню хотела ты спеть волнам?

— Да так… Уже забыла…

— Вспомни, не то…

— «Ты ли, милый, меня разбудил?»

— Спой!

— Я уже пела.

— Ну и что же? Ещё раз спой.

Мриганаяни исполнила его просьбу. Ни разу в жизни не приходилось ей ощущать такой радости от собственного пения.

— Ну вот, теперь я, кажется, знаю, как строить дворец, — сказал Ман Сингх, когда она кончила.

Ливень прошёл, и на землю брызнул омытый дождём лунный свет. Вдали ясно обозначилась ближняя гряда гор. За нею, словно в тумане, виднелись другие горы, казалось, погружённые в сладостную дремоту.

— Дворец станет храмом красоты, изящества и веры. Он будет обителью нежных чувств, претворением твоих желаний, символом величия и силы. Созданные твоим воображением стены из высоких деревьев, окна из ветвей и листьев и сверкающие волны реки украсят наш новый дворец. В его величественной красоте зазвучит твоя песня «Ты ли, милый, меня разбудил?», и её при свете луны будет слушать ночное небо.

— Но разве камни могут петь?

— Да, могут! Ведь пели же в твоей Раи деревья, горы, дремлющие колосья джвара и речные волны.

«Придёт время, и я стану жить в новом дворце, — подумала Мриганаяни. — Рядом со мной будет Лакхи… А Суманмохини? Она ведь тоже поселится в Ман-Мандире и по-прежнему будет насмехаться надо мною. Неужели и в этом храме красоты мы останемся такими же мелкими и ничтожными?.. Я постараюсь не отвечать на её насмешки, и тогда, быть может, она перестанет донимать меня… О, её браслет?! Как могла я забыть о нём! Верну ей сейчас, и зачем только я положила его в нишу? Суманмохини, наверное, думает, что это я или одна из моих служанок украли его!.. Может, выбросить его потихоньку?.. Нет, нельзя!.. Но что же делать? Вернуть Суманмохини?.. Да, только так! Иначе меня замучает совесть…»

— О чём задумалась, Мриганаяни? — спросил Ман Сингх. — О том, может ли петь камень?

— Я сейчас! — сказала Мриганаяни и вышла из комнаты.

Когда она вернулась, Ман Сингх увидел у неё в руке золотой браслет.

— Это браслет Суманмохини. Я совершенно забыла, что он у меня.

— Как он попал к тебе? — удивился Ман Сингх.

И Мриганаяни рассказала всё, как было.

— А почему ты только сегодня вспомнила о нём? Ведь прошло уже несколько месяцев.

— Сама не знаю.

Помолчав немного, Ман Сингх спросил:

— И что ты думаешь с ним делать?

— Вернуть его старшей рани.

— Это очень опрометчиво с твоей стороны, могут быть большие неприятности.

— Но я не могу оставить его у себя.

— Ты, видимо, думаешь, что Суманмохини оценит твоё благородство? Послушайся моего совета, забрось браслет подальше. Иначе Суманмохини всем расскажет, что ты украла его.

— Пусть говорит что угодно, лишь бы совесть у меня была чиста!

— Ну что ж, поступай как знаешь! Но помни, что я предупреждал тебя!

46

На следующий день Ман Сингху доложили, что с юго-запада на Гвалиор движется Сикандар Лоди. И радже, к великому его огорчению, пришлось отложить на неопределённое время и музыку, и постройку дворца.

Горожан охватила паника. Те, кто побогаче, забрали детей и имущество и перебрались в крепость. Крестьян же и мастеровых в крепость не пускали, поэтому одни из них остались в городе, другие ушли в леса.

Хотя лет десять назад Ман Сингх сумел дать достойный отпор падишаху Дели — Сикандару, и падишаху, как и его отцу Бахлолу, пришлось ни с чем вернуться восвояси, гвалиорцы совсем пали духом.

— Раджа всё своё время тратит на танцы и музыку, а на подготовку к войне у него не остаётся ни минуты, — говорили одни.

— Где ему думать о тюрках, — поддакивали другие, — когда по ночам он развлекается, а днём спит!

— Он не заботится об охране границ! — возмущались третьи.

— Для него главное — новый дворец, как будто старого ему мало.

— В Гвалиоре не осталось хороших лучников!

— Захватят тюрки крепость и сделают всех нас своими рабами.

— Томары курят опиум.

— Женившись на новой рани, раджа потерял всё своё мужество. Единственная надежда теперь на Нихал Сингха!

— Если сам раджа ни о чём не думает, чего ждать от его приближённых.

Но нашлись среди горожан и такие, которые верили в победу.

— Нет, раджа не станет сидеть сложа руки! Вот увидите, он сумеет встретить врага как надо, тюркам снова придётся повернуть назад! — говорили они.

Все прибывающие толпы беженцев заставили Ман Сингха всерьёз взяться за дело. Отправив в горы и ущелья конные отряды и повелев им во что бы то ни стало задержать Сикандара на подступах к Гвалиору, раджа проверил склады с оружием и увеличил войско. Его посланцы ходили из дома в дом и заверяли оставшихся в городе, что враг получит достойный отпор.