— Радж и Бал ещё слишком молоды. Поэтому Нарвар я смогу доверить только Викрамадитье.

— Почему вы прямо не скажете, что хотите отделаться от старшего сына? Сыновья Мриганаяни, разумеется, вам дороже Викрамадитьи! Они будут жить в Гвалиоре. Одному из них вы отдадите Гвалиорское княжество, а моему сыну — Нарвар или какой-нибудь другой джагир подальше от столицы!

— Зачем вы так говорите? Ведь я пока ещё жив и умирать не собираюсь.

— Дай вам бог тысячу лет жизни! Правьте княжеством! А я готова умереть хоть завтра, — вы сможете жениться ещё десять тысяч раз!

Старшую рани душили рыдания, Ман Сингха — смех. Но Суманмохини тотчас взяла себя в руки, и в глазах, из которых только что лились слёзы, сверкнули молнии.

— Нельзя откладывать до бесконечности вопрос о престолонаследии. Вы должны сейчас же сказать, кому перейдёт княжество, — потребовала она.

— Кто окажется достойней, тот и станет править. Зачем вы сеете ядовитые семена? Викрамадитья знает, как я люблю его. Вы же не замечаете этого.

— Но Викрамадитья не знает вас так, как я.

— Вы не видите и того, как Викрамадитья, Радж и Бал любят друг друга.

— Где уж мне! Я не гуджарская рани! Неужели вы хотите разделить Гвалиор на три части?

— Пока не собираюсь! — ответил Ман Сингх, пряча за улыбкой горечь и раздражение.

73

Однажды Мриганаяни позвала Ман Сингха:

— Пойдёмте, я покажу вам картину.

— Ты уже кончила её?

— Осталось совсем немного.

Они пришли в мастерскую. На картине появились две надписи: «Искусство» и «Долг». Женщины олицетворяли искусство, воин — долг. На стене, как раз над изображением воина, висело ожерелье Лакхи. Солнечный луч играл в его жемчужинах.

Мриганаяни протянула Ман Сингху записку.

«Радж Сингх и Бал Сингх не будут править ни Гвалиорским княжеством, ни джагиром. Их долг — выполнять волю старшего брата», — прочёл Ман Сингх.

Такую же записку незадолго до встречи с Ман Сингхом Мриганаяни отослала Суманмохини.

Раджа удивлённо поднял глаза.

Мриганаяни улыбалась ему.

Лаская взором её побелевшие волосы, Ман Сингх вдруг подумал, что Мриганаяни похожа на куст жасмина, усеянный белыми цветами.

«Величие женщины, её красота — в гордом спокойствии. Так, после сезона дождей и разлива, бурная, стремительная река становится спокойной и величавой, а воды её — прозрачными. Кажется, будто она неподвижна, но это лишь издали…» — подумал Ман Сингх и дрогнувшим голосом произнёс:

— Зачем ты сделала это, Мриганаяни?

Она указала на ту часть картины, где был изображён воин, и ответила:

— Я не могла поступить иначе.

Её улыбка засияла ещё ярче. Ман Сингх с трудом сдерживал слёзы.

— Ты должна закончить эту картину, — сказал он тихо.

Мриганаяни возразила:

— Воля и чувство — две чаши весов нашей жизни. Возобладает воля — опустится одна чаша, одержит верх чувство — опустится другая. Воля — это долг, чувство — искусство. Искусство не должно заслонять долг. Пока я не закончила ни левой, ни правой части картины. Чаши уравновешены. Не правда ли?

Мриганаяни посмотрела на ожерелье Лакхи.

Ман Сингх проследил за её взглядом.

— Что должен сделать я, чтобы ты закончила часть картины, олицетворяющую долг? — чуть слышно спросил он.

Окинув взором всю картину, Мриганаяни сказала:

— Народ по-прежнему не знает счастья.

Ман Сингх обнял Мриганаяни. Она прижалась к нему.

— Народ будет счастлив! — прошептал Ман Сингх.

Они снова взглянули на жемчужное ожерелье.

Оно сверкало в ярких лучах солнца.