Сикандар, верхом на коне, объехал всю крепость. Шиваитских и вишнуитских храмов было немного, зато джайнистских не перечесть. Скульптуры джайнистских святых действовали на людей умиротворяюще, такое исходило от них спокойствие. Но что за дело было Сикандару до улыбки Вишну, несущей благословение, до неугасимой энергии Шивы и умиротворяющего облика святых джайнов?

Сикандар оставался в Нарваре шесть месяцев. Никто не поверил бы, глядя на груды развалин и обломков, что прежде на их месте стояли храмы со статуями дивной красоты. Не смог султан победить Ман Сингха, так хоть разрушил дорогие его сердцу храмы!

Зато сетхов и торговцев Сикандар не тронул. Он не смог обойтись без них, — ведь они держали в своих руках всю торговлю. А им, в свою очередь, нужны были деньги султана. В положении крестьян тоже ничего не изменилось: они по-прежнему платили подати и как прежде жизнь их зависела от панчаятов, обладавших неограниченной властью в деревне.

Однажды Сикандар позвал к себе Радж Сингха. Султан передал ему в джагир Нарварскую крепость с городом и прилегающими к нему землями, а сам двинулся на Гвалиор.

Более полутора лет прошло с тех пор, как Сикандар покинул Дели. Султан успокоился, разрушив Нарвар, и, кроме того, чувствовал сильную усталость. Со своей надеждой захватить Гвалиор он почти расстался. Поэтому, соединившись с войском, стоявшим у Гвалиорской крепости, султан сиял осаду со столицы Ман Сингха и повернул назад, в Дели.

Получив Нарвар, Радж Сингх возликовал. Сколько времени прошло с тех пор, как предки его потеряли этот город. И вот наконец настал день, когда он может вернуться в свои исконные владения!

Нарвар был безлюден и мёртв. Лишь в одной части, там, где расположились воины Радж Сингха, было оживлённо.

Как только Радж Сингх известил Калу, что отныне он — правитель Нарвара, она тотчас приехала к нему.

Радж Сингх повёл Калу по своим огромным владениям.

Первая, северная часть, которую он показал Кале, называлась Дхола-Бара[236].

— Дхола — наш предок, — сказал Радж Сингх. — Спасаясь бегством, он был вынужден спрыгнуть с этих ворот. Потому-то и стали называть эту часть крепости Дхола-Барой.

У Дхолы было ещё одно имя — Дулха[237]. А вот теперь я, через столько столетий, привёл сюда свою невесту. Видишь зубцы над воротами? Когда раджа Нал покидал Нарварскую крепость, они склонились в печали и с тех пор так и стоят.

Потом Радж Сингх провёл Калу во дворец.

— Посмотри, это трон раджи Нала и циновка, на которой он сидел. Нал — наш очень дальний предок.

«Неужели раджа Нал был настолько беден, что сидел на таком грубом троне и гнилой циновке?» — подумала Кала.

Когда они вошли в следующую часть крепости, Кале стало не по себе. Их окружали одни развалины. На земле валялись груды камней и обломки статуй.

— Что это? — спросила Кала.

Радж Сингха терзали угрызения совести. Ему казалось, будто повергнутые статуи посылают ему молчаливый укор за то, что он не спас их.

Радж Сингх рассказал Кале о том, как Сикандар расправился с храмами и статуями индусских богов и святых.

Глаза Калы наполнились слезами. Прерывающимся от волнения голосом она воскликнула:

— И вы позволили Сикандару сделать это? Надо было помешать ему!

Радж Сингх почувствовал стыд и растерянность.

— Моей вины здесь нет. В те дни меня не было в крепости. — попытался оправдаться он.

— Но вы знали ведь, что здесь творилось?

— А что я один мог сделать? И потом, ради тебя я вынужден был молчать. Но что без пользы сокрушаться? Прошлого не вернёшь! Дай срок, и я построю здесь новые дворцы и храмы.

«Как, однако, безжалостно разрушил Нарвар этот тюрок! Но искусство нельзя убить. Даже от обломков статуй веет величием…» — думала Кала, идя рядом с Радж Сингхом.

Шло время, но Мриганаяни по-прежнему была хороша собой. Годы не изменили её прелестного лица. Зато душа Мриганаяни с каждым днём становилась всё прекраснее и светилась в её удивительных глазах. Как и раньше, она усердно занималась искусствами, хотя давно уже достигла совершенства.

Байджу к тому времени создал несколько новых песен дхрупада. Он часто советовался с Ман Сингхом, однако Мриганаяни помогла Байджу больше, чем раджа. Наконец-то дхрупад был доведён до совершенства! Он состоял теперь из четырёх частей: стхаи, антара, санчари и абхог. Мриганаяни не только вдохновила Байджу на создание рагини-гуджари, мал-гуджари, бахул-гуджари и мангал-гуджари, но и помогла ему своими советами.

Виджая по-прежиему занимался физическим трудом.

— Труд — это главное, — говорил он. — Лишь тот, кто трудится, выполняет свой долг перед богом, и ему открыт путь в рай.

Ман Сингх соглашался с ним, но тут же добавлял:

— Всё это верно. Труд — великое, благородное дело. Даже тот, кто трудится в одиночку, испытывает радость. Однако подлинное наслаждение приносит человеку совместный труд.

Как-то раз Ман Сингх и Мриганаяни сидели на крыше Гуджари-Махала. Окутанная дымкой, луна струила мягкий свет.

— Спой мне, — попросил Ман Сингх.

— Что тебе спеть?

— Одну из песен дхрупада. Я так люблю слушать тебя, ещё больше, чем наяка Байджу. Твой голос приятнее, нежнее.

— Я всего лишь ученица наяка.

— Учеников у него много — они несут его новые песни по всей стране. Но тебя я ни с кем не сравню: ты единственная!

— Мне не хочется петь дхрупад, я спою что-нибудь другое.

Мриганаяни взяла в руки танпуру и с чувством запела:

Когда Мриганаяни кончила, они, словно зачарованные, долго молча смотрели на звёздное небо.

Появление служанки нарушило очарование.

— Пришёл наяк Байджу, — доложила она.

Ман Сингх и Мриганаяни спустились вниз.

— Вы стали уделять музыке значительно меньше внимания, — упрекнул Байджу Ман Сингха.

Мриганаяни вступилась за мужа:

— Я делаю это за него. А он пусть занимается войском и делами страны. Кстати, вашей школе, по-моему, не отказывают в помощи? Но, может быть, что-нибудь нужно?

— Да, нужно, — сказал Байджу. — Нужно, чтобы раджа почаще слушал моё пение. Раджа — тонкий ценитель музыки. И когда он слушает меня, у него, да и у меня возникает много новых мыслей.

— А кто будет заниматься войском? В любой момент могут нагрянуть враги, и мы должны быть готовы оказать им достойную встречу, — сказал Ман Сингх.

— Какие ещё враги! — воскликнул Байджу. — Все наши враги давно разбиты, а новые, по милости Сарасвати, не появятся. А если и появятся, вы всё равно обратите их в бегство.

— Не настаивайте, наяк-джи, — умоляюще произнесла Мриганаяни.

— Но я не могу примириться с тем, что раджа так редко слушает меня, — ответил Байджу.

Мриганаяни решила переменить тему разговора.

— Ачарья Виджая Джангам говорит, что вы сделали уже всё, что могли, и не создадите больше ни одной новой рагини, ни одной песни. Это верно? — спросила она.

— Виджая Джангам городит всякий вздор!

— А некоторые считают, что тори-гуджари была создана ещё до вас в Гуджерате, а вы её только переработали.

— Какой глупец сказал вам это?! Как-то раз, исполняя рагини-тори, вы, сами того не замечая, позволили себе сделать небольшое отступление. Мне понравилась ваша импровизация, я запомнил её и, придя домой, стал над ней работать. Взяв за основу новое звучание тори, я создал самостоятельное произведение — тори-гуджари. Но разве глупцы что-нибудь смыслят в этом?!

— Когда же вы думаете подарить нам новую рагини? Или, может быть, вы устали творить?