К счастью, Гияс-уд-дин был занят приготовлениями к походу на Нарвар. Правда, когда ему донесли, что Бегарра собирается оставить Ахмадабад и двинуться на Мэнди, он стал медлить с выступлением. Но потом выяснилось, что Бегарра пошёл на юг, против султана Кхандеша[165], который не желал признать своей зависимости от Гуджерата. И всё же Гияс-уд-дин решил выждать. Он опасался, что Бегарра неожиданно двинется на Мальву. К тому же было рискованно оставлять столицу на попечение неопытного шахзадэ. Уж лучше выждать, пока Бегарра уйдёт далеко на юг.
Однако евнух Матру был уверен, что султан всё же пойдёт походом на Нарвар, и стал искать встречи с шахзадэ.
Когда наконец они встретились, Насир-уд-дин, оглядевшись, спросил Матру:
— Говорят, вино — дурная вещь. Тогда зачем же люди пьют его?
— Повелитель! Ещё предки наши назвали вино греховным напитком, но люди не хотят помнить об этом, потому и пьют, — осторожно ответил Матру.
— Но раз вино называют плохим, наверное, и пить его противно?
— Повелитель, когда плохого касается рука падишаха, оно перестаёт быть плохим! И потом я слышал, что некоторые пьют вино, как лекарство.
— А сам ты пробовал хоть глоток?
— Было бы непристойностью с моей стороны рассказывать повелителю подобные вещи.
— Зачем ты пришёл ко мне?
— Когда падишах покинет столицу, бразды правления возьмёт в свои руки повелитель. Я пришёл молить, чтобы он всегда помнил о своём верном рабе и не отстранял его от себя. Если когда-нибудь повелитель пожелает приказать что-либо рабу, раб будет счастлив. А не выполнит приказа, — тогда пусть повелитель отсечёт ему голову.
— Мне очень хочется поглядеть на мир. Я прочитал много книг, но жизни совсем ещё не знаю.
— Да здравствует повелитель! Ваш раб поможет вам узнать жизнь! Не отвергайте же своего раба! Он готов принести себя в жертву, чтобы раскрыть перед вами весь мир!
— О! Если б это было так!
— Я говорю правду, господин! Стоит лишь приказать, и любое ваше желание сбудется! Но раб боится за свою шею: муллы и маулви давно косятся на него.
— Они ни о чём не узнают. По ночам я остаюсь один. Можешь заходить ко мне время от времени.
— Господин очень добр к своему рабу! Но лучше бы господин передавал свои распоряжения через какого-нибудь доверенного слугу. Раб выполнит любой приказ. Но он боится, как бы старший господин не узнал об этом. А если узнает, тело раба бросят на растерзание собакам, а с повелителем станут обращаться ещё более жестоко.
— Ты прав, конечно. Со мною очень жестоко обходятся. Порой даже умереть хочется. Пусть же будет по-твоему. А теперь скажи по правде, есть в вине хоть какая-нибудь прелесть?
— Повелитель, если бы в вине не было никакой прелести, зачем бы касались его губы падишахов?
— Тогда принеси мне вина! Только немного, совсем чуточку, а то могут узнать. И ещё… Ты сам понимаешь.
— Воля повелителя для меня закон.
— Пока я ничем не могу одарить тебя, но придёт время, и ты получишь награду.
— Это время не за горами, господин, — да поможет вам бог! Повелителю, конечно, известно, из-за чего затевается поход на Нарвар?
— Раджа Гвалиора ведёт себя очень дерзко.
— Нет, господин, всё дело в том, что в княжестве Гвалиор живут две дивные пери. Только вы никому ни слова. Не то раба раздавят, как червя.
— Что ты! Зачем я стану болтать? Но, Матру, сам посуди, справедливо ли это: для меня — оковы, для него — вино, Ширин, Лейла[166], и кто знает, сколько ещё красавиц?! Ему всё дозволено, а мне ничего! Но, может, правда, всё переменится! Я и сам не знаю, что хуже: предаваться роскоши и наслаждениям или проливать кровь ни в чём не повинных людей. Эта мысль не даёт мне покоя… Иди же, да помни, о чём мы говорили с тобой.
— Господин очень милостив! У раба его от счастья крылья выросли!
30
Махмуд Бегарра не пошёл прямым путём на Мэнди, а продвинулся далеко к югу в сторону Кхандеша. Теперь Гияс-уд-дину самое время было выступить против Нарвара. Он провозгласил сына временным правителем Мэнди, фактически передав власть визирю. Затем приказал субедару Чандери Шер-хану присоединиться к походу. Шер-хан, занятый в то время прокладкой новой дороги, распорядился продолжать начатое строительство и двинул своё войско на Нарвар.
Правители мелких индусских княжеств приветствовали султана, оказывали ему всевозможные почести и всячески выражали свою верность. Крестьяне вначале испугались, но, увидев, что враги не тронули пи одной деревни, успокоились и жили по-прежнему, как велят им кастовые законы и установления панчаятов: работали на полях и в поте лица добывали хлеб свой.
Гияс-уд-дин провёл армию равниной Мальвы, пересёк горы и наконец достиг леса, лежавшего к югу от Нарвара. Это был огромный дремучий лес. В чаще его свободно бродили стада слонов, тигры, буйволы и носороги. Леса окружали Нарвар и с восточной стороны, но ни один из них не подступал так близко к городу. Лес прорезали реки и речушки, кое-где виднелись озёра и поляны.
Крепость стояла на реке Синд, которая огибала город, извиваясь, словно змея. Нарвар был расположен как бы в её кольце.
К юго-западу от Нарвара проходила дорога на юг. И чем дальше от этой дороги, тем гуще становился лес, а на горизонте начинали вырисовываться очертания холмов.
Султан окружил Нарвар цепью постов. Затем выбрал в лесу поляну и расположился на отдых, в ожидании субедара Чандери с его войском.
Комендант Нарварской крепости узнал о приходе Гияс-уд-дина, когда все дороги были уже перекрыты. И он не смог послать в Гвалиор за помощью. Теперь ему приходилось рассчитывать только на собственные силы. Комендант распорядился запереть ворота крепости и решил обороняться.
Начала готовиться к защите от врага и деревня Магрони. Обнесённая каменной стеной, она стала прибежищем для многих жителей окрестных селений.
Луна собиралась скрыться за горизонтом и посылала на землю свои последние холодные лучи. В лагере султана не спали. Здесь парило оживление. Горели костры. Несли службу сторожевые посты, стояли часовые. В центре лагеря высился роскошный шатёр. Часть его была отведена под гарем. Рядом находились приёмная и личные покои султана.
Звери, вспугнутые шумом, ушли в глубь леса. Но время от времени вместе с порывами ветра до лагеря долетал рёв слона, а иногда и рычание тигра.
Чем дальше от шатра султана, тем явственнее слышались эти лесные звуки. И воины бросали в костры одно дерево за другим. Яркие языки пламени помогали бороться со страхом. Дальние холмы походили на тёмные, причудливо изрезанные тучи. Стволы деревьев, огромные и толстые, высились, словно стены. Каждый шорох пугал воинов. Когда же раздавался рёв слона или рычание тигра, они ещё ближе подходили к кострам и поглядывали на оружие. Огонь вспыхивал ярким пламенем, и деревья не казались страшными в его бойко пляшущем свете. Но когда пламя становилось слабее, тёмные стволы казались мертвецами, вставшими из могил, о которых писали в сказках. Ни стен, ни крыши — только костры и небо над головой.
Зато в покоях султана было, как всегда, уютно. Горела жаровня, стояли кувшин с вином и золотые, в драгоценных каменьях чаши. Служанок не было, их прогнали. Гияс-уд-дин сидел на мягком троне, а внизу, на дорогом толстом ковре — евнух Матру. Рёв слона и рычание тигра не мешали им вести разговор.
Лазутчики сообщили из Гвалиора, что продолжают поиски натов и сбежавшей из деревни Раи девушки.
Султан был убеждён, что красавица Лакхарани ушла вместе с натами. Возможно, лазутчики и найдут её, но скорее всего, думал Гияс-уд-дин, наты сами приведут девушку в лагерь. Ведь рано или поздно они узнают, что султан напал на Нарвар.
— Повелитель, пусть осаду Нарвара ведёт субедар Чандери Шер-хан. А на Гвалиор вам лучше двинуться самому. Наверное, Лакхи сейчас там вместе с Мриганаяни.