— Как маленьких похвалила, только что по головке не погладила!
Толя перебил, велел найти доску с гвоздями, чтобы гвозди вытащить и прибить на дверь ящик. Молоток, валялся в тамбурочке возле котла. Елена подумала: обрастаем хозяйством!
А вечером возле вагончика послышался смех, женские голоса. Елена выглянула в окно: по прогребенной ею дорожке к вагончику шли какие-то женщины. Успокоилась, признав среди них Надежду.
Женщины ввалились в вагончик и стали по очереди знакомиться с Еленой.
— Ну вот, это наша бригада, и ты с нами будешь работать, — весело сказала Надежда. — Ну, девчата, давайте будем новоселье справлять!
Елена и глазом моргнуть не успела, как женщины заполнили стол принесенной снедью. Кто-то требовал у Толи гвоздь, чтобы прибить умывальник, кто-то бросал в новенький принесенный таз чищеную картошку, кто-то искал место для фотоэстампа. Женщины кашеварили у плиты, веселили ребят и Елену рассказами про Север и не сразу услышали, как у вагончика зарокотал вездеход. Надежда кинулась к двери:
— А вот и Степа!
Женщины высыпали из вагончика, а Степан, взобравшись в кузов, подавал им стулья, кастрюли, тарелки и прочую утварь. Кликнул Толю и осторожно передал ему телевизор.
— Ой, да ты что это, Надя! — дернула Елена за рукав Надежду. — Неловко как-то, столько всего навезли, да еще и телевизор, у нас же в контейнере свой идет.
— Да ведь не новый, — успокоила ее Надежда. — Мы цветной давно купили, а этот стоит без дела. Пока-то ваш придет, ребятишкам хоть веселее будет.
— Ой, девочки, ой, спасибочки! — приложив к груди руки, кланялась всем Елена. — И тебе, Степан, спасибо! Что бы я тут без всех вас делала? Ой, люди добрые, век вас не забуду!
Женщины отшучивались, Степан вновь и вновь начинал рассказывать, как увидел он ночью Елену, работавшую словно снегоочистительная машина, только снежная пыль во все стороны летела, и он думал, что тут смерч завился. Елена молча стояла и слушала, одна-единственная мысль билась благодарно: «Господи, как бы я тут без этих людей?»
В вагончике, когда все расставили по своим местам, стало уютно. Степан обещал вывести антенну для телевизора, завтра же привезет знакомого мастера, который на все руки от скуки.
Сергунька сразу взобрался на колени Степана и весь вечер не слазил. Так и уснул на его руке, прижавшись к крепкому мужскому боку.
Надежда тихонько вздыхала, поглядывая на мальчонку. О Василии за весь вечер никто не спросил. Говорили женщины в основном о работе, ругали поваров, которые суп варят из одних жил, а им приходится в заводской столовой обедать, потому что больше обедать негде. Говорили о жуликах вообще, а все равно к заводу вернулись.
Все ушли, мальчишки угомонились. Поднималась пурга, в стены вагончика уже наносило ветром разряды снега, вагончик подрагивал. Елена оглядела похорошевшую половину вагончика, где сидели гости. Ее обрадовала даже аккуратная горка окурков, оставленных Степаном. У нее были гости! У нее — дом!
Елена порадовалась теплу, которое по-хозяйски держал вагончик, не уступая его расходившейся пурге, поставила к печке валенки Сергуни и улыбнулась: у нее на Севере появились друзья!
Деньги получила немалые и трудовой договор на пять лет подписала с легким сердцем — северные льготы гарантированы и ей, и детям.
Поездку свою в Старый Сургут решила отложить до весны — к подъемным еще деньжат подкопит, мать, даст бог, продаст в Омске домишко, приедет, вот тогда и затеют дело с покупкой дома.
На заводе Елене понравилось, и освоилась она быстро, рядом работали такие же женщины, как и она. Одни приехали раньше, другие позже, кто с Волги, кто из Белоруссии, кто с Украины. За всю свою жизнь не узнала Елена о людях столько, сколько узнала за последние месяцы своей жизни на Севере. В обеденный перерыв о чем только не успевали переговорить! Одна принесет пироги с пасленовым вареньем, удивится Елена: сколько его видела, когда убирала картошку, паслена этого, маслянистого, неприхотливого, думала — сорняк, а из него вон какое варенье, оказывается, варят в Белоруссии! Другая к блинам столовским выставит на стол баночку меда арбузного — вон, оказывается, из арбуза какую сласть варят на Волге! А уж если кто порежет домашней украинской колбасы, так все запахи столовские перешибет запах той колбасы!
Раздумается который раз Елена и удивится: сколько народу разного понаехало на Север! И не страшно — рядом тоже не басурманы какие, не сторонятся, выдернулись всем семейством с насиженного места, рискнули, поехали. Как не жаться друг к другу?
Просто и легко было Елене среди этих женщин. Мало кто из них прямиком из деревни в Сургут прикатил. Всех к белорусскому ли, к городу ли на Волге прибило из деревень, как Елену к Омску. Закоренелого горожанина вряд ли выковырнет из города да на Север переметнет.
Были у Елены товарки по прежней бригаде, не знали, кто их предки, из какой они родовы. Елену удивляло это. Вроде они сами по себе, вроде так и жили в своих каменных коробках веки вечные. Ну разве коробки эти так уж давно поднялись?
— А к чему? — смеялись такие над Елениными расспросами. — Кому это надо? Живем, и ладно.
— Да как же ладно? — снова дивилась Елена. — А если внуки потом спросят: ну, мол, как наши прадеды и прапрадеды жили, как они в те давние годы с царем жили, как власть Советскую встретили? Не стыдно ли плечиками будет пожимать?
— Ну, ты прилипнешь, так тоска задавит, — отмахивались от Елены такие.
А она еще долго думала про это: разве деда Андрея, коммунара, забыть можно, если он и жизни-то как следует не видел, так и пал за нее вот, за Елену, за троих ее пацанов? Да как не гордиться тем, что из крестьян вышли? В войну про сибиряков писали в газетах: надежные, мол, люди. «Да ежели из крестьян человек, — говорила бабушка, — так его оглоблей не перешибешь, скрутит, перекрутит его жизнь, а он все равно выживет и еще сильней станет».
Конечно, думала Елена, теперь мода пошла выискивать благородное происхождение: мол, в лаптях не ходили, пимы за колено не носили, овчинных полушубков не носили, одно слово — тонкая косточка по наследству досталась! Елене даже смешно становилось при этой мысли. Куда же спрячешь от прабабки доставшиеся ручищи и ножищи, работой да босотой разбитые, скулы широкие, ветрами хлестанные, солнцем паленные, и всю фигуру с утробиной, готовую хоть кажинный год вынашивать по ребятеночку? Откуда в Сибири-то косточке тонкой взяться? — хотелось Елене спросить неведомо кого. Неурожайных годов, чтоб хоть чего-нибудь не уродилось, хоть тресни, не вспомнишь. Из сурепки, конопли, подсолнечника масла надавят. Не хлеб соберут, так картошку. На голбце всю жизнь пахло сушеными грибами, а в погребе в корчагах да лагушках грузди задавлены, сроду и капусту запасали не две, так одну кадушку. Отчего косточке-то шибко истончиться? В Сибири надо было каждый год выживать, потому и работали шибко, отчаянно.
Елене нравилось, что женщины про свои родные места рассказывают, у кого там мать с отцом остались, у кого могилы. Об отпуске заговорят — каждая свою деревню вспомнит.
«Без выкрутасов бабы на заводе, — тепло думала Елена. — Надежду возьми. Сколько раз за смену подбежит спросит, все ли ладно».
Хоть и механизированная линия по накладыванию гидрофобной изоляции, а страшно сперва было. Даже барабан с крафт-бумагой, которая сверху трубы запеленывает, вертелся перед глазами во сне. Потом ничего, привыкла, на работу бежала с радостью, ребятишкам рассказала, как одежду на трубы надевает, а потом и взяла с собой их в вечернюю смену, показала свою работу. Сергунька не захотел уходить, заупрямился, раскапризничался. Толя хотел силой увести — Сергунька убежал и спрятался. Все засмеялись, и остался Сергунька с матерью, скоро сморило его, и уснул на куче ветоши, а слесарь Григорий Иванович заботливо накрыл его своим полушубком.
Григорий Иванович вместе со Степаном изладил над вагончиком антенну, это про него говорил Степан, что он от скуки на все руки. Приходил после Григорий Иванович еще, пристроил к вагончику из досок сени. Елена деньги предлагала, так он обиделся, она по-крестьянски хитро обрадовалась: даром сени себе заимела, ну и слава богу! Слесарь, уходя, сам напросился: «Если чего надо будет, я всегда приду и помогу». Возле вагончика появился ящик для угля, углем их снабдил Степан. Елена вовсе успокоилась: перезимуют!