— Сколько у тебя?

— Да трое — Толька, Андрюха и Сергунька. Мужики!

— У, смелая ты! — Водитель с любопытством поглядел на нее.

— Так чего бояться-то? К мужу ехала.

— Понятно. Ты как с работой-то?

— Никак. Говорю тебе, только приехала, нигде не бывала. Топить печь нечем. Ничего не знаю, парень, как в лесу. Тебя вот первого увидела, с тобой первым говорю.

— Ох, деушка, надо помогать тебе. Ну, угля я сейчас привезу. А утром бабу свою пошлю. Столкуетесь. Она у меня боевая. Распорядится. Ты спать иди. С лица спадешь — мужики не будут заглядываться.

— Подь ты к чомору! — отшутилась Елена и как-то успокоилась. — Эй, а как звать тебя? — крикнула она, прорываясь сквозь рев заведенного вездехода. — Звать тебя, говорю, как?

— Степан! — тоже крикнул он. — А жену зовут Надеждой. Жди ее, никуда не бегай. Уголь я сброшу тут — перетаскаешь со своей ребятней куда тебе надо.

— Ой, спасибочки тебе, Степан! Ой, спасибочки! — прижала к груди руки с лопатой и почувствовала жжение в глазах. Шла обратно среди гор снега по обе стороны и вытирала слезы.

Уголь они перетаскали с ребятами ни свет ни заря. Весело забулькала вода в котле. От плиты потянуло запахом вареной картошки, которую Елена предусмотрительно прихватила, хоть и немного, но на неделю хватит. В вагончике запахло совсем по-домашнему.

— Вот контейнер придет, так мы вообще заживем, — приговаривала Елена. — Кадушка капусты, да всякая всячина там. Много ли нам надо? Заживем. Только вы далеко не бегайте. Мне думать надо, не отвлекайте меня.

Старший ни о чем не спрашивал. Андрей осторожно спросил про отца. Елена промолчала в ответ, а Сергунька все утро канючил: скоро да скоро папка придет?

— Папа уехал в командировку, — твердо сказал Толя. — Тут же Север. — Подхватил Сергуньку на руки, посадил к себе на колени и украдкой поглядел на мать. Взгляды встретились, и она молча кивнула головой: так, сынок, так. Потом подошла к старшему и поцеловала в раздвоенную макушку. Не говорила она ему ничего про то, что он теперь за старшего в семье, а сердцем поняла — Толя сам принял такую обязанность на себя.

— А я, ма, вчера с мальчишками здесь познакомился, — похвалился Толя. — Мы и школу сбегали посмотрели. Тут она, недалеко.

— Вот и хорошо, Толенька, вот и хорошо, — обрадовалась Елена. — Возьми свои и Андрейкины документы, да идите в школу. Заявление я напишу. Если надо — сама схожу. Только потом. Скоро одна женщина должна прийти. Дождусь ее. А вы прямо сейчас и бегите: чего тянуть, еще отстанете. Север не Север — жизнь идет. И нам надо поспевать за ней.

Женщина по имени Надежда действительно пришла. Все это было как сон — и уголь, и Степан на вездеходе, и приход женщины.

— Тепло у вас. Совсем жилым пахнет. Я думала, вы как на необитаемом острове, — весело удивлялась Надежда, оглядывая вагончик. Щелкнула выключателем. — И свет есть, кто-то всерьез занимался — электричество пробросил. Тебя как звать-то?

— Елена, — протягивая руку, улыбнулась хозяйка вагончика.

— Мы, Лена, тоже с вагончика начинали. А где в Омске жила? — Она уже деловито опустошала сумку, с которой пришла. — Вот тебе тушенка, сама готовила из лосятины, Степан-то у меня охотник, лицензию на двоих брали, вот и отоварились в тайге. В Кировском районе жили? В Кировском у меня возле рынка родители живут. А вот тебе грибочки сургутские, мы со Степаном грибники заядлые, припасли столько, что и в Омск посылали, сама знаешь, что из Омска по грибы далеко надо ехать. Ну, землячка, ну, землячка, и в историю же ты попала! — Она все выставляла баночки, выкладывала кулечки. Елена хотела было остановить ее — куда столько, а Надежда твердо отвела ее руку в сторону и улыбнулась: — Трое, говоришь, вот и подберут все. Помнишь, как раньше говорили: дают — бери, бьют — беги.

— Да спасибо тебе, Надя, спасибо и тебе, и Степану твоему! — Елена метнулась к газовой плите, поставила чайник. — Сейчас чайку попьем, посиди со мной, ради бога!

— Конечно, посижу, раз пришла, — спокойно согласилась Надежда. — А где парни-то твои?

— Толя с Андрюшкой пошли в школу записываться, Сергунька за ними утянулся.

— Ты подумай только! Уже и в школу направила! Еще не впряглась, уж напахала! Другая бы пала на пороге да проревелась сперва!

— Так и порога-то тут нет! — зашлась в смехе Елена.

— Ну баба, ну баба! С тобой не соскучишься! Верно говорят: бабу сломать — самому намучиться.

Они поговорили о жизни в Омске, о жизни в Сургуте. Елена вспомнила женщин, с которыми работала в бригаде.

— Отделочников, конечно, и здесь надо — вон, кругом объявления. Только ты погоди, тебе бы посменно работать, чтоб ребята тоже не болтались без надзора, — сказала Надежда. Ты хоть знаешь, что твой вагончик возле завода стоит?

— Да откуда? Правда, что с неба упала и глазом не метнулась в сторону, вижу, что целина да какой-то забор.

— Тут же новый завод построили, трубы в одежку заворачивают, я сперва смеялась, как узнала про такой завод, а устроилась, не нарадуюсь — зарплата хорошая, дело несложное. А людей туда надо.

— Ой, да я хоть на какое дело найденная! — встрепенулась Елена.

— Оно и видно! — расхохоталась Надежда. — Не оробела на Север с тремя пацанами махнуть!

— Так некуда было деваться, — развела руками Елена.

— А если твой-то одумается да придет? Не выгонишь?

— Раз приходил — не выгнала, думала, что понял чего. А теперь и зло берет, и жалко его. Пес его знает, как сердце повернется? По всякому уж передумала. В теперешней жизни многие с мужиками живут как без мужиков, бабы на завтра боятся загадывать. Прибеги бы он сейчас да пусть и без слов останься с нами, я бы и укорять не стала. Но уж, видно, крепко ему шлея под хвост попала, унесся как угорелый. Оно ведь, чем дальше убежишь, тем трудней обратно возвращаться. Он вчера, как нас встретил, все поверх ребятишек глядел. Уж год, как поверх нас глядит. Я бы ничего, кабы он этот год так при себе и оставил. Я же год провернулась без него. И дальше провернусь.

— А ты на алименты-то подавай, подавай, нечего на него, бугая, смотреть! — решительно сказала Надежда.

— Алименты? Я и не думала о них. А на что они нам, его алименты? Он ребятишкам слова доброго не сказал, отрекся от них. Будет кусок, на его деньги купленный, поперек горла вставать. Нет уж, обойдемся! Высматривать да выглядывать эту подачку! А он потом приползет да права на ребят потребует! Нет уж! — рубанула рукой Елена.

— Вот это ты зря! — неодобрительно покачала головой Надежда. — Дети его? Его! Нечего ему потакать! Он совсем себя свободным почувствует. Так и будет петухом по Сургуту ходить. Как припечатают пятьдесят-то процентов, так подумает еще, крылышки-то опадут. Сам прибежит!

— А на что он мне через такое принуждение? Не-е-ет… Я угорю на работе, а от него не приму ни рубля! Ты, Надя, сведи меня на завод этот. По-честному сказать — увидела утром уголь этот и сразу успокоилась — не дадут пропасть люди. Не в пустыне, поди. К своим омским знакомым идти неловко, будут смотреть как на брошенку, а я не брошенка. Еще в Омск напишут, слава пойдет нехорошая. Слушай, а где тут можно ящик почтовый купить? — вспомнила Елена о своем ночном решении повесить на дверь ящик.

— Да на что он тебе пока что? Сюда знаешь сколько письма идут? Ого! Вроде авиа, а как по ямщицкой веревочке. Успеешь еще!

— Нет, Надя, надо сперва ящик. Я уж год, наверно, ящик этот на двери вижу, голубенький такой. Все думала, что наши с мальчишками письма в него падают. Сергунька старательно ручонку свою обводил — папе на память.

— Чудачка же ты! Ну и характер! Другая бы на твоем месте к начальству его пошла жаловаться или выследила, с кем он. Сколько живу, впервые такую встретила. — Надежда удивленно покачала головой.

— Пойдем, покажи, где ящик продают, — настаивала Елена.

— Да я и сама толком не знаю где. Мы сколько лет живем, всё из ручки почту вынимаем. Сперва думали, что временно живем, к чему мелочами обзаводиться? А потом все забывалось, да так и привыкли без ящика.