— Что же вы узнали?

— Это случилось в те дни, когда, спасаясь от погромов, индусы бежали из Восточной Бенгалии[12]. Я как-то встретил Бхупоти Чаттарджи, нашего человека. И он спросил меня:

— Ты ничего не слышал о Шугондхе Рай?

— Нет, а что?

— Страшно сказать, во что она превратилась. Глаза провалились, лицо осунулось, словно она явилась с того света.

— Где ты ее видел?

— Она лежала на скамейке в Калигхат-парке и харкала кровью. Собралась толпа. Полицейский вызвал скорую помощь. Чахотка!

— А что она делала в Калькутте?

— Приехала за книгами для школы. Странная девушка, скажу я тебе. Совсем извела себя во имя идеи…

Бхупоти, видимо, намеревался говорить еще долго, но я повернулся и ушел.

— А дальше? — спросил я.

— Остальное тебе известно.

— Нет, уж расскажите все до конца.

— Это было уже совсем недавно. Ты ведь помнишь, что стало твориться после раздела Бенгалии. Раздел произошел в июне, а второго июля я получил письмо от Шугондхи. Оно странствовало дней двадцать, прежде чем дошло до меня. Шугондха писала, что она лежит при смерти и ей не на кого оставить детей-сирот, что я должен обязательно приехать. Я не мог не откликнуться на ее зов и восьмого числа пустился в путь.

— Значит, нарушили свою клятву? — сказал я.

— Да, брат мой, нарушил. Но нарушил потому, что чувствовал к ней глубокое уважение. Мы тогда творили революцию. А Шугондха? Она отдала всю свою жизнь этому же делу. Она была стойким борцом. Сам знаешь — это нелегкая борьба. Несмотря на все невзгоды, унижения и клевету, она осталась верна заветам своего учителя Шубхашчондро. Где найдет он другую такую помощницу? — говорил я себе, отправляясь в дорогу.

До деревни, где жила Шугондха, я добрался к вечеру в маленькой лодке. Шел дождь, все кругом было погружено во тьму. Лодку бросало по волнам. Мусульманин-лодочник с трудом нашел глухую деревушку, затерявшуюся в ночном мраке.

— Господин, все индусы бежали, не хотят оставаться в Пакистане… — сказал он мне. — А вот учительница наша — индуска, а осталась…

— Вот как…

— Да их и было-то всего три семьи, — добавил он, помогая мне сойти на берег.

Хорибилаш умолк, задумался.

— И что же, удалось вам найти ее? — опросил я.

— Лодочник указал мне дорогу. Я рассчитывал увидеть большое здание — по крайней мере на двадцать-тридцать детей, площадку для игр и мало ли еще что. Возможно, думал я, и правительство оказывает сиротам помощь.

— А что же вы нашли?

— Совсем не то, что ожидал. Ветхая изгородь и за ней среди густых зарослей глинобитный домишко с провалившейся крышей. И при этом — мрак, нескончаемый ливень, нигде ни огонька.

И тут я услышал стоны, доносившиеся из хижины. Промокший до нитки, я остановился в нерешительности. Меня била нервная дрожь. Наконец, овладев собой, я зажег карманный фонарик и вошел внутрь.

По одной из стен ручьем бежала вода, и я увидел лужи на земляном полу. Посреди пола, на матрасе, лежала Шугондха. Она была в бреду. Кровяные пятна расползлись по матрасу. Возле нее находился мальчик лет десяти-двенадцати.

— Подними меня выше, выше… — стонала Шугондха в бреду. — Нет, нет, не трогай меня… Ты разрываешь мне сердце на куски…

Это было так страшно, что я не решался осветить фонариком ее лицо.

— Как тебя зовут? — обратился я к мальчику.

— Фокир Шек, — ответил он, и я заметил, что он слеп на один глаз. — Старшая сестра не умрет? — спросил он меня.

— Не знаю, — ответил я.

Мальчик вдруг зарыдал.

Что мог я сделать, чем помочь? Я стоял, наклонившись над ней, и ловил отрывистые слова.

— Вернись ко мне, вернись… Сожги мой прах, пусть искры разнесутся по ветру… Фокир, Фокир, открой дверь… Он придет, он обязательно придет, Фокир…

— Это о вас она говорила, Хори-да? — спросил я.

Не ответив на мой вопрос, Хорибилаш продолжал:

— Я никогда не думал, что чахотка может так быстро разрушить человека. И я не представлял себе, что человек способен так вдохновенно говорить в бреду. Я опустился на пол у ее изголовья и стал ждать конца. А она по-прежнему бредила и по-прежнему не замечала меня.

Не сумею тебе передать, что я испытывал, слушая ее голос, сливавшийся с шумом дождя.

— Приди ко мне! Моя грудь истерзана! Где ты, герой? Я слышу звук твоего рога… Ты идешь в бой, чтобы уничтожить зло на земле… Фокир, ты тоже зови его! О горе! Я не слышу тебя, Фокир…

— Он пришел, старшая сестра! — крикнул Фокир сквозь рыдания. — Он возле тебя… Он пришел!

Шугондха вдруг приподнялась, и наши глаза встретились. Счастливая улыбка озарила ее лицо, а затем голова ее бессильно упала на подушку. Вот и все… Сегодня двадцатый день, как ее не стало.

Уже рассвело, а я и не заметил, что мы давно миновали Ассансол и уже подъезжаем к Ховре. Здесь мы оба сошли. Хорибилаш направился на какое-то собрание, а я, с воспаленными после бессонной ночи глазами, пошел своей дорогой. Теперь я знал все.

Куклы

Поезд пересек поле и теперь уходил все дальше и дальше. Эхо подхватывало замирающий стук его колес. Но вот исчез последний вагон, смолкло эхо и осталась лишь пустынная и безмолвная деревенская дорога…

— Пурно-бабу, кругом поле, куда же идти? — спросила Молинади.

— Пойду узнаю у начальника станции, — ответил Пурно.

— Да спросите там, нельзя ли достать несколько зеленых кокосов, — попросила Бина.

— Хорошо. Я сейчас… — и Пурно бодро зашагал к станции.

Девушки огляделись и приуныли. Станция так мала. Вокруг ни души. Путь предстоит трудный. А ведь с ними всего один мужчина, Пурно.

Пурно вскоре вернулся.

— До пристани Энатпур отсюда еще пять миль.

— Пять миль! — встревожилась Молинади. — Как же мы доберемся туда?

— Мне говорили, что здесь есть тропа, но, кажется, придется ехать через Докхинга на волах.

— Значит, вы даже не знали, какая предстоит нам дорога? — рассердилась Абха.

Пурно усмехнулся.

— С девушками всегда много хлопот.

— А где же кокосы? — спросила Бина.

Пурно отрицательно покачал головой.

— Здесь нет ни кокосов, ни чая!

— И для чего вам кокосы? — с укоризной проговорила Абха. — Утолите жажду и водой.

— Здешней водой? — ужаснулась Бина. — Чего доброго заболеешь малярией.

— Если вы всего боитесь, незачем было браться за работу, которую нам поручил Конгресс[13], — сказала Молинади.

— Куда вы завезли нас, Пурно-бабу? — не унималась Абха. — Где этот Энатпур? Где ярмарка в Куморпара? Старший брат правильно говорил мне: дорога туда, как до дома Ямы[14].

— Я, кажется, начинаю бредить! — воскликнула Бина. — Мне показалось, будто мы окружены водой. Невыносимо хочется пить!

— Это земля курится от зноя, — заметила Молинади.

…Небольшой полустанок. Негде отдохнуть, перекусить. От станции до деревни далеко. Начальник станции, человек робкий, не решается пригласить приезжих к себе в гости. Конгрессисты! Слишком смело это было бы с его стороны!

Единственное, чем он может помочь, — это указать, где найти арбу и достать воды для госпожи Бины. Кланяясь и пересыпая речь свою извинениями, он удаляется…

Девушки устали. В поезде им вовсе не пришлось спать. И они очень торопятся: в Энатпур нужно попасть как можно скорее.

После долгих поисков Пурно нанял две арбы. Только бы добраться до ярмарки в Куморпара — там им не придется терпеть такие лишения.

Ярмарки в Куморпара — дело местных активисток. Маленький окружной городок всего в семи крошах[15] вниз по реке от Куморпара. И тем не менее в городе ярмарки не устраиваются. Здешние женщины — некоторые из них окончили колледж, где училась Молинади и ее подруги, — горят желанием работать в самых глухих уголках. Их не смущают трудности и невзгоды. Их место в деревне, куда они явились как носители культуры и просвещения.