— Может быть, твоей маме необходимо хранить их отдельно, — предложила я, — для того, чтобы она смогла вернуться к этим воспоминаниям, когда будет готова.

Она проглотила большой глоток пива, кивая.

— Я знаю, знаю…, я понимаю это. Но прошло уже столько времени. Я хочу сказать, черт возьми, Дэнни бы исполнилось девятнадцать этим мартом, если бы он был жив. Девятнадцать. Мне было меньше, когда я родила его. Он бы уже закончил бы школу, а она до сих пор не может вспоминать его, так как я. Этого ребенка невозможно было удержать — он хотел быть центром всего происходящего.

Ее улыбка, пропитанная любовью, была заразительной.

— Мне бы хотелось, чтобы она помнила его таким, — сказала Кристина. — Чтобы его фотографии хранились с остальными памятными моментами нашей семьи. Мы не были богаты, но это были хорошие времена. И этот ребенок… Он делал меня чертовски богатой, пока был рядом.

— Да?

Она кивнула, по-прежнему не глядя на меня.

— Да. Он самое прекрасное, что было у меня. А еще милый — даже не знаю, откуда это взялось. Он был точь-в-точь как Эрик, когда Эрик был маленьким. Если взять их детские фотографии и положить рядом, то ты решишь, что они близнецы. Большие карие глаза, спутанные кудряшки. — Она засмеялась. — Через, чур, большие головы. Они были похожи на ходячие леденцы, с этими здоровенными головами на тощих тельцах.

— Поэтому ты так… оберегаешь брата? — спросила я. — Поэтому боишься, что он свяжется с девушкой недостаточно подходящей для него…

Она, наконец, посмотрела на меня.

— И у меня есть все причины, так относиться к брату. Потому что он напоминает мне о моем потерянном сыне? Возможно. Потому что он держал моего малыша чаще, чем любой другой мужчина, пока Дэнни был с нами — намного чаще, чем отец моего ребенка, и чаще чем мой собственный отец. Потому что он единственный мужчина в моей жизни, для которого я была важнее всех, и единственный, кто был рядом.

Меня пробрала дрожь, как будто кто-то открыл окно за моей спиной. Боже помоги, я, наконец, поняла ее. Я отпила от своего напитка, и она продолжила:

— Возможно, потому что я воспитывала Эрика, — сказала она задумчиво, — в те года, когда наша мама работала на двух работах. Возможно, потому что он отвечал тем же, выполняя обязанности отца, которого мы едва видели, когда мне это было нужно. Возможно, потому что я устала смотреть на то, как все вокруг нас растрачивают свои жизни не с теми людьми. Я не смогу дать тебе конкретный ответ. Но у меня есть сотня хороших предположений.

Я кивнула.

— В этом есть смысл. Большой смысл… если бы я могла, я бы забрала назад кое-что из того, что наговорила тебе вчера. Зная все это.

Она пожала плечами, снова избегая моего взгляда, но такой расслабленной я ее еще не видела.

— Я была груба с тобой. — Она тихо засмеялась, и на короткий момент, от округлившихся щек и сияющих глаз, ее злое лицо стало красивым. — Я со всеми груба. И я знаю, что я слишком сильно держусь за него. Мне тяжело этого не делать, ведь он — моя единственная надежная поддержка, ты знаешь какого это? Или, возможно, ты не знаешь.

Я покачала головой.

— Я не знаю. Но я слышу, что ты говоришь.

— Я рада, что ты не знаешь, — сказала она, на секунду посмотрев мне в глаза. — Мне хочется, чтобы мой брат был с девушкой, которая будет хотеть его, а не нуждаться в нем. Понимаешь? Послушай меня, я говорю, как долбанная феминистка. Но да…, кто-то, кто не будет так зависеть от него, и не сможет отступить и увидеть все хорошее в нем. Черт, если бы я только знала, что пытаюсь сказать. Кажется, я напилась.

— Я тоже. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. И я вижу все эти вещи в твоем брате. На самом деле, все его качества, с которыми мне тяжело смириться, вероятно, любым другим девушкам они бы нравились. Его забота. То, что он ставит тех, кого любит слишком превыше себя. И своей свободы.

Она кивнула, нахмурив брови.

— Ты имеешь в виду меня.

— Не только. Он относится так и ко мне. Меня очень пугает то, что если со мной что-нибудь случится и он решит, что должен отомстить… — пугает, как в тот, яростный, неприятный момент лицом к лицу с Джастином, я хотела использовать эту сторону Эрика. — Я буду чувствовать себя виноватой, если он снова окажется в тюрьме из-за меня. В некоторых моментах он видит только черное и белое. Мне хочется, чтобы он понял, что для меня намного важнее, чтобы он был рядом со мной день за днем, а не его возмездие. Но он не слышит меня. Он считает, что ему больше нечего предложить.

Она виновато улыбнулась.

— Понятия не имею, кто его этому научил.

Я размякла еще больше.

— Мне кажется он сам по себе такой. — Все дело в воспитании, в генах, в крови. В местной воде. Как уверенность и защитные рефлексы Кристины, в этом некого винить, просто нужно принять как данность.

— Но ты видишь и другие вещи, — подсказала она.

Я кивнула.

— Я вижу многое. Наверное, он самый обходительный мужчина, которого я встречала…, что очень не вероятно, учитывая, где мы встретились, и как он туда попал. На данный момент он самый романтичный мужчина, которого я знаю.

Ее приподнявшиеся брови, сказали мне, что так же как я завидовала их связи, казавшейся мне недосягаемой, у ее брата были грани, которые он показывал только мне.

— Слишком много информации, для моих ушей, — подразнила она, останавливая мои деликатные подробности поднятой рукой. Но я чувствовала, что она гордиться, понимая, что мужчина, которого она помогала воспитывать, стал добрым и романтичным.

— Это он мне подарил на Рождество. — Я игралась с кончиком своего нового шарфика, а серебряные нити переливались в тусклом свете.

Она улыбнулась.

— Красивый. У него вкус намного лучше, чем у меня.

Я отпустила кончик шарфика, и глубоко вздохнула.

— Я люблю твоего брата. Очень.

Она сжала губы, но кивнула.

— Я верю.

— Я тоже желаю ему только лучшего. Только мои взгляды, что лучше для него отличаются от твоих взглядов. Ты хочешь защитить его от женщин, которые могут его использовать. Я хочу защитить его от очередного заключения, ведь он может во многом преуспеть. Не только со мной, но и своими талантами, и в своей работе. Возможно, однажды он сможет стать отцом. Он может многое предложить тебе и твоей маме в качестве свободного человека — свою поддержу, свое присутствие и помощь. Мы обе боимся, что он упустит свой шанс. Думаю, мы можем согласиться хотя бы в этом.

— Да, — произнесла она тяжело. — Да, можем. Но он Коллиер. И если он что-то вобьет себе в голову, то грош цена нашим с тобой желаниям.

— Все же, как ты думаешь, ты смогла бы отпустить его? Только в одном. Дать ему разрешение держаться подальше от этой истории с твоим…, твоим бывшим, твоим злоумышленником, кем бы он ни был.

Она уставилась куда-то за мое плечо.

— Это все равно, что просить меня выйти на бой с быком без меча.

— Несомненно.

Мы замолчали, попивая наше пиво, и наблюдая за толпящимися людьми перед баром. Становилось людно. Я извинилась, чтобы воспользоваться уборной, и Крис сделала то же самое, после моего возвращения. Когда она попыталась наполнить мой бокал, то я накрыла его рукой.

— Думаю, мне хватит.

Она посмотрела на свой бокал, и казалось, согласилась с моим мнением. Она выпрямилась и развернулась на сидении, позвав двух мужчин в соседней кабинке.

— Эй, Джим.

Джим повернулся, и был в восторге, когда Кристина отдала ему наш наполовину полный графин. Поэтому ей только осталось допить свое пиво, а разговор подошел к концу. Мы достигли не просто перемирия, в которое я так скептически верила. Возможно, это не совсем связь, но зерно способное пустить корни. Возможно, немного участия — или этот странный графин — при каждой нашей встречи, помогут медленно расцвести ему в нечто теплое и крепкое.

— Позвонить Эрику? — спросила я, доставая телефон. — Сказать, что мы готовы ехать домой?

Она кивнула и осушила свой бокал.