Зулька сама, первая, взяла быка за рога:

— Пап, мам! Я, конечно, виновата, что так поздно — но… короче, я врать не буду, — я не по делам задержалась; я — с Крысом! Ну, с Сергеем, то есть. Мы дружим. Ну, в общем, как это сказать, — он мой пацан! Мы теперь всегда будем вместе!

Отец с матерью переглянулись.

Больше всего Зульфия боялась, что сейчас начнётся это отцовское, с последовательным, с каждой репликой, повышением градуса: «- Нет, мать, ты посмотри! У неё — уже «свой пацан»!! Она — уже взрослая, и на родителей ей наплевать!! Она теперь будет делать что хочет: от сестры сбегать, гулять с кем попало, домой приходить заполночь!!!»

Это было бы хуже всего; и Зулька было решила, по недобро поблёскивающим в свете керосиновой лампы глазам отца, что так оно и будет; но, то ли Вадим уже перегорел, то ли действительно, беседуя тут весь вечер с Аллой, пришёл к какому-то нерадостному заключению; но строить дочь как обычно он не стал. Только вздохнул тяжело и сказал:

— Ну рассказывай.

— Что рассказывать-то? — обеспокоилась Зульфия, — Насчёт чего?

— Вот, насчёт всего. Насчёт чего сочтёшь нужным, насчёт того и рассказывай!

Ну что. Это уже было кое-что. Не «разгон» с самого начала, — реально, предки меняются… Зульфия, вздохнув, привалилась плечом к косяку двери; и коротко, но информативно, поведала: что они «с Серёгой» друг другу нравятся; что в Мувске у Серёги девушки нет; что «пацан он классный, с понятием!» и «у нас будет любовь!»

Отец вздохнул, как всхлипнул; а Алёна настороженно спросила:

— Ну… ещё-то не было? Любови-то, прости господи?..

— А, ты в этом смысле… — Зулька покраснела, — Не-а. Холодно. И… в общем, нет. Пока. Но вообще, — вы учтите! — на всякий случай заверила она, — У нас с Сергеем всё серьёзно! Очень!

— С Крысом! — буркнул Вадим, — С Крысом у тебя всё серьёзно? Моя дочь — с Крысом!

— С Серёжкой! — уже строго, почувствовав слабину, поправила отца Зулька, — Крыс — его боевой псевдоним! Он, между прочим, тридцать человек спецназёров в своём доме, который они Башней зовут, положил! Один! И вам с Вовчиком, сам знаешь — очень помог»!

— Тридцать?.. — поднял бровь на изуродованном шрамами лице отец и хмыкнул, — Чего так? Мне вот малышня рассказывала, что пятьдесят!

От души у Зульки отлегло. Кажется, всё складывается не то что неплохо, но и совсем хорошо: раз отец склонен шутить, то, значит, новость принял. Значит, без последствий…

Пропустив мимо ушей подначку относительно количества уничтоженных Крысом в башне спецназовцев, Зулька выложила, вернее — предъявила свой самый убойный козырь: достала сзади из-за пояса, на котором висели ножны с ножом, подаренный Сергеем сегодня наган. Неумело покрутила на пальце, — а Серёги получалось не в пример ловчее, — и с независимо-гордым видом протянула на ладони отцу:

— Вот! Он подарил. Сегодня. Как залог и всё такое… Да не. Просто — подарил!

Эта подача произвела впечатление: отец заинтересованно взял оружие; интерес проявила и Алла. Чего стоит короткоствол все прекрасно понимали; и ясно было, что такие подарки просто так не делают.

Вадим отщёлкнул заглушку сбоку барабана и вытряхнул себе на ладонь маленький жёлтый патрончик. С недоумением взял его двумя пальцами и поднёс к свету.

— Это монтажный! — торопливо сообщила Зулька, — Там раздельное заряжание. Монтажный патрон, — и две картечины! Знаете как бьёт! Сергей из него человек пять бандитов в Мувске положил! Пока ТТшники не затрофеил!

Торопливо она выложила всё, что узнала сегодня от Крыса про наган вообще, про этот наган в частности, про его историю и ТТХ. Родители выслушали молча; в конце отец только по своему обыкновению хмыкнул:

— Только пять мувских бандитов положил из него? Плохо что не пятьдесят, — такими темпами он бы быстро Мувск от шантрапы очистил!..

Вадим вложил патрончик обратно в камору барабана, защёлкнул. Понюхал ствол:

— Стреляли?

— Ага! — сообщила Зулька, — На позиции, в третьей ячейке — там не слышно. Классно бьёт!

— Классно… — Вадим ещё повертел пистолет в руках и вернул дочери, — С близкого расстояния, вполне возможно, что и ничего… Что только не выдумают бандюганы!

— Сергей не бандюган! — поспешила защитить своего парня Зулька, — Он сам бандюганов ненавидит. У них налёт на дом был, ещё когда оружия совсем не было; там его друга убили; а он…

— Ладно, потом расскажешь! — прервал её Вадим, — Не ночью и не сейчас. Всё же надо было тебе с Гузелью в Оршанск ехать… непокорная дочь!

— Ну па-а-ап… — поняв окончательно что всё, — пронесло! — законючила Зулька, — Ну что ты так переживаешь! Нормально всё с Гулькой, я же знаю! Одна-то она на Орлике быстрее доберётся; и жрачки на дольше хватит!

— Не говори так! — строго сказала Алла, — Что это ещё за «жрачка»! Пища. Вот поголодаешь, — узнаешь! Бог даст, всё нормально будет с Гузелью, каждый день за неё богородицу молю. Кушать хочешь? Вареники в печи; вынимай…

Привалившись к двери, Сергей уже начинал дремать.

За дверью же Отец Андрей поучал Толика:

— Я понимаю, ты мог делать дурные поступки. Но вопрос — хотел ли ты причинять зло? Или поступал так по неведению? Тогда для тебя не всё потеряно! Ты можешь раскаяться и искупить грехи…

Кто-то шумно фыркнул; голос Бабаха произнёс:

— Ваше преосвященство, вы извините, что встреваю, но такая мысль появилась: грех — это следствие поступков. Поступки обусловлены воспитанием. Воспитание обусловлено средой. Среда создана богом. Бог, получается, создал среду для греха, — и за грех же наказывает или требует раскаяния и искупления?? Где логика??

— Свобода воли…

— Какая «свобода воли», Андрей Викторович, если вы только что сказали, что «и волос не упадёт с головы человека без воли Бога?»

— Пути господни, Женя, неисповедимы. Бог испытывает нас, нашу веру, нашу стойкость. Ниспосылает нам испытания, трудности различные.

— Как же так, ваше святейшество; если бог всемогущ и всеведущ, то какой смысл ему чего-то там «испытывать»? Мы ж не опытные изделия в лаборатории? Сам создал, сам про нас всё знает! И тут вдруг, — испытывает! Нееее, ваше преподобие, увиливаете!..

Послышался уже раздражённый голос священника:

— А ну покажи язык!

— Вот ещё… — удивлённо ответил Джексон, — Чего бы вдруг? Зачем?

— Он у тебя наверняка раздвоенный, аки у змея! Того, в чьём обличии…

— …А, вон чо. Не, я без извращений.

— Где, чёрт побери, Крыс шатается! — послышался раздражённый голос Толика, и тут же у Сергея на кармане чирикнул звук вызова. За дверью услышали.

— Серый! Серый, ёпт! Ты чего там шхеришься?

Встряхнув головой, чтобы прогнать сон, Сергей встал и отворил дверь:

— Тут я. Давно уже. Просто не хотел мешать вашей беседе. Добрый вечер, Андрей Викторович!

— Доброй ночи уже, отрок. Ну ладно, что же, пойду я.

Священник попрощался, оделся и вышел.

Вовчик давно уже спал. Уже расположившись на ночь, по обыкновению на полу, Толик всё не мог забыть разговор с Отцом Андреем:

— Слышь, Серый, он говорит, что «ты, грит, себя ещё не знаешь». Что я, типа, хороший человек! — прикинь! Хы.

— И чо, тебя торкнуло?

— Не. Просто непривычно: никогда с такой точки зрения о себе не думал. Ну, типа «хороший-плохой», — это, знаешь ли, мне всегда по барабану…

— Как батя бы сказал: оценочные категории; а оценочные категории — это всё вкусовщина.

— Вот-вот. Оценочные. Мне как-то всегда были по барабану чьи-то оценки…

— А чо сейчас-то?

— Он грит, что нужно быть «хорошим» не для кого-то, а для себя. Ну так, я говорю, для себя-то я и так стараюсь быть «хорошим»; я ж себе не враг! А он говорит, важно кто у тебя в душе — бог или дьявол… А может, грит, пока вообще ничего нет, кроме, грит, разных сиюминутных дел! И можно, типа, душу богу открыть, и впустить его, значит…

— Во завернул. А у тебя душа есть?

— А хрен его знает. Не искал. Ты как думаешь?