— Тсс, молодёжь! — пристрожилась на них неподалёку стоящая женщина, — Вы в храме, а не в ночном клубе!

Крыс с Зулькой примолкли и принялись вновь слушать проповедь.

Отец Андрей уже в меру сил красочно обрисовал ситуацию в мире, сложившуюся, несомненно, из-за падения нравов и отхода от истинной веры. Что это «божий промысел» — что сократилось население на Земле из-за «глада и мора», обещанного ещё в Апокалипсисе. И не всё, не всё это — испытания только начинаются; придёт ещё Антихрист — и соблазнит! И много тягот верующим ещё предстоит; а путь к спасению один: молиться, быть скромными в быту; трудиться на общее благо; и стойко отстаивать свою веру, свою общину от «орд неверующих, заблудших, погрязших во грехе бывших наших сограждан!»

От общих слов перешёл к местной специфике, к деталям: что соблюдение гигиены есть долг перед обществом; что нечищеные зубы — тоже своего рода грех, ибо ведут они к заболеваниям; а лечить заболевания особо и нечем; и «вот, у Натальи Петровны зуб заболел, на два дня как работник выбыла; и ничем не помочь — пришлось зуб-та удалять! А это больно и опасно, лучше заниматься профилактикой, чем так-то вот самой страдать, и отвлекать людей и медикаменты на помощь себе!»

Порошок зубной в общине в изобилии, порошок хороший, чтоб чистили каждый день! И что проверять будет перед трапезой выборочно — чтоб дыхнýли, ибо знаю я вас!.. И ещё, что жалуются дети родителям на строгость учителей — не жалуются пусть! Строгость к отрокам необходима, она формирует характер; строгость и участие в общих делах, а не зависание в интернете, как раньше! И если Мишон… то есть если Лика Верочку за не точенный нож наказала — то так тому и быть!

— И ещё. Дети не хотят таблицу умножения учить! А это надо! Это не наглядная необходимость, — но надо! Нету теперь мобильников; и нужно уметь в уме считать, как люди всегда и считали; а калькуляторы в мобильниках — зло! К родителям обращаюсь: следите, чтобы отроки и отроковицы ваши уроки выучивали, а пуще всего — священное писание и таблицу умножения, ибо в будущем…

Это уже было неинтересно.

— Пойдём, что ли? — шепнул Сергей подруге.

— Пошли потиху… — согласилась та; и они, потихоньку отступая, стали пятиться к выходу.

— А куда пойдём?

— А на колокольню — хочешь? Не? Тогда в коровник, — Нюрку гладить, там сейчас дойка будет — хочешь?

— А пошли! А потом куда?

— А в окопы; там есть крытые ячейки, там не дует.

— А что будем делать?

— А целоваться! Хочешь?

— Хы. Пошли!

Когда утренняя молитва заканчивалась, одна из женщин придержала выходящую из церкви Аллу за рукав:

— Алла, твоя младшая-то всё с этим, с мальчиком новым, из пришлых…

— С Сергеем? Ну и что?

— Как бы чего не вышло, а? Всё вместе да вместе!

Алла постояла, помолчала. Ответила:

— Зульфия девушка уже взрослая и порядок знает… Даст бог всё будет хорошо…

На «высоком совете» — в комнатке у Вовчика, — обсуждали уже более животрепещущие дела.

Посудачили о том, что на кладбище кого-то опять хоронили; и могилу-то рыл Дима, Савельевны внук; а хоронили с женой его; ну, что в пенсионном фонде в Мувске работала, полная такая… И кто же это умер в деревне опять? — непонятно! Неужто Мэгги?? Но не дочка ихняя, нет, и не Савельевна сама, — неужто правда Мэгги?

Отец Андрей пересуды пресёк; сказал, что кто умер гадать сейчас бессмысленно, придёт время — всё узнаем; а сейчас надо по важным делам в общине. Начал с простого: что вот — у Геннадия Иваныча на колене бурсит, а Алёна отказывается операцию делать, гной и лимфу спускать; не делала говорит никогда — камрад Хорь возьмётся ли? Ему операции не впервой… Что вот тоже дилемма: заболели спины и у бабки Вари, и у Глебовой Настасьи, — а деклофенак только на один курс — кому? Или одну точно вылечить; или обоим поровну — но тогда что получится-то?.. Тоже — дилемма! И — кто-то морду крысиную на стене церкви углём нарисовал — кто?? Оскверняют, понимаешь, божий храм! Кто?..

Отец Андрей, конечно, и сам знал «кто», но намеренно напускал драматизма, поглядывая на Толика, смирно сидевшего на Совете рядом с Бабахом, — Сергей Советами стал пренебрегать. Толик с индифферентным видом рассматривал висевший на стене Вовчиков калашников; Бабах покусывал губу, глядя в угол, явно думая тоже не о крысиной морде, нарисованной на стене церкви. Забот у него было много — его буквально разрывало от тяги ко всем девчонкам из Мувск-Шоу, и он не мог определиться «кому отдаться». И боялся самому себе признаться, что больше всех его тянет к Адельке, «невесте-вдове», как, перешёптываясь, называли её женщины в общине. Это было сложно, это было непривычно. Какая уж тут к чёрту морда на стене, до неё ли!..

Отец Андрей пораспинался ещё некоторое время насчёт крысиной морды на стене, всё в упор глядя на Толика; так, что тот не выдержал, и высказался: что, во-первых, он видел — не на церкви, а на пристройке, где вход, — это не совсем церковь, так что не надо наезжать! Во-вторых, крысиная морда — тотемный знак, не будем говорить кого; но он, несомненно, приносит удачу! Так что, опять-таки, не надо наезжать — наоборот, должны быть благодарны. В-третьих, — у вас у самих на входе в церковь на стене чёрт нарисован, — и вы не выступаете; а тут всего-то крыс! В-четвёртых, я знать не знаю, кто нарисовал! — что вы, Андрей Викторович, на меня-то смотрите?.. Я — точно не рисовал; хотите перекрещусь?!.

Тогда Отец Андрей от него отстал; и перешёл к другой теме — к «оборонной». И сразу слово дал камраду Хорю.

Вовчик встал, и ни к селу ни к городу рассказал, что ему сегодня Жоржетта ночью снилась; его ручная, декоративных кондиций крольчиха, ещё летом сбежавшая в лес во время нападения на них банды на поляне… Скачет, эдак, по снегу; хотя это совсем не для декоративного кролика — по зимнему лесу-то скакать, не выживет, как думаете? Как думаете, к чему бы это? Не к тому ли, что скоро нам всем придётся, как декоративным кроликам, по зимнему лесу скакать? Ибо, как говорит справедливо Вадим, — которого сейчас на Совете нету, — если подтянут Озерские и Гришкины бойцы бронетехнику опять — нам всё, крышка! То, что мы сделали, — Вадим говорит, и я с ним согласен, — не более чем полумера, отсрочка. Надо было на дороге засаду ставить, и непременно чтобы Гришку ликвидировать; и в деревне — ядро это поганое: старосту, юриста, и Мунделя. Тогда бы отстали. А сейчас это просто отсрочка; и по тому, как они вокруг пригорка окопы усиленно роют, обложили со всех сторон — взялись за нас крепко; не за страх, а за совесть. И, судя по всему, расклад один: либо они нас, либо мы их. Третьего не дано. Ну, если только собраться, и однажды ночью прорвать окружение и бежать всем вместе в лес! — но с женщинами, стариками и детьми, бросив припасы, это будет просто чуть затянувшееся самоубийство… Нет, в принципе, могут «на прорыв» пойти только те, на кого староста, Хронов и Гришка больше всего зуб имеет — он, Вовчик, коммунарки и Вадим с семьёй, — в расчёте, что остальных пощадят… Да только не пощадят ведь! — сами понимаете. Время такое. Хуже, чем во время гражданской войны — взаимное озлобление. Нет, не пощадят. Да и мы, справься, дай бог, с ними, тоже мало кого б пощадили…

Все сумрачно помолчали. Выхода никто не видел.

Степан Фёдорович предположил: вот, в ту ночь, Вадим-то дочку свою, Гузель, на Орлике отрядил в Оршанск, — может, добралась, помогут??

Все задвигались. Хотелось верить, да. Только не получалось. По всему; по тому, что ребята из Мувска рассказывали, по «данным радиоперехвата», выходило, что рухнула центральная власть — что в Мувске, что в Оршанске; рухнула, и упятилась в укреплённые «Зелёные Зоны», где сидит сейчас на продрезервах и арсеналах, дожидаясь, пока «в миру» население к нулю не придёт, — через эпидемию и разборки. Вот тогда они «выйдут», и, на обломках, новый мир построят. Может быть. А может и нет. Но встревать сейчас в местные, да ещё такие региональные, провинциальные разборки они точно не станут. А найти какую-нибудь банду, вроде «Белой Кувалды», чтобы подписались за общину — это фантастика. Вернее, это вариация на тему японского фильма «Семь самураев», где семь средневековых бойцов спасают деревню от бандитского наезда чисто за кормёжку и «хорошее отношение». В наше время такое предположить трудно…