В общем был Хотон намного более дельный, чем Мундель-пропагандист; которого Борис Андреевич одно время пытался к делу «замполитовскому» приставить: разведывать настроения и докладывать. Не особо у него получалось — умишком журнашлюхетским не вышел. Вот «пропагандировать», как поп с амвона; кликушествовать, проклинать и завывать как Геббельс — это его, да. Всю деревню уже обработал: люди пашут впроголодь на земляных работах, под присмотром Гришкиных головорезов и Хроновских отморозков, — а от ненависти их аж трясёт к тем, что на пригорке, к общине. Что весьма полезно. Вот пусть и занимается своим пропагндонским делом; а сбор информации у Хотона лучше выходит.

— Да знаю я, ты мне ещё про Тарковского расскажи! — оборвал его излияния Борис Андреевич, — Это для тебя «сталкер» от игры идёт; про «Пикник на обочине» ты наверняка и не слышал! Не это интересно; занятно что за баба такая — пришла, говоришь, с мужиками; и, говоришь, одна, сама по себе, ни с кем из них конкретно? Что она, замужем? Живёт с кем-то? «Верны мужьям шалуньи и насмешницы, а в маске благочестья ходят грешницы»…

— Нет. Говорят, сама по себе. Прибилась к банде по своей воле. Они же, по сути, банда и есть…

— Это как назовёшь, так и будет. Все мы тут сейчас… банда. Дело в размере контролируемой территории, ресурсах и организации. — Борису Андреевичу было настроение поговорить. После смерти Мэгги и пообщаться-то было не с кем.

— Когда секта начинает контролировать умы большинства, она становится «господствующей религией». Когда банда начинает контролировать значительную территорию, она становится государственной машиной. — пояснил Борис Андреевич назидательно, — Дело не в том, что «в банде»; удивительно что в компании с десятком мужиков, — и ни с одним?..

Хотон пожал плечами:

— Судя по всему так и есть. Они о ней отзываются все: «крутая». Не одним определением, но по сути точно так. Говорят, ей пришить кого-нибудь нет проблем…

— Да ладно?.. — усомнился Борис Андреевич, — Прям-таки? Такой вот Синий Чулок? Амазонка и всё такое?

— Насчёт чулков и амазонки я не знаю… — отпёрся, чтобы опять не поймали на необразованности, Хотон, — Но что в боестолкновениях, говорят, участвовала наравне — это да. Они по пути на какую-то сбродную АСО-шную часть набрели, — вырезали их, повыбили; у них и оружие взяли. Эта Сталкерша — наравне, я же говорю. Был у неё обрез какой-то, вот с обреза, двоих… Сейчас с автоматом, как все. И, вроде как, умеет. Обучалась где-то, что ли.

— Да, занятный персонаж! — согласился Борис Андреевич, — Кого только тут не встретишь! На «первые роли» не претендует, нет? В бандерши не лезет? Занятно. Ты приглядись к ней повнимательней, потом мне доложишь.

— Слушаюсь.

— Вот… — Борис Андреевич уже совсем доброжелательно кивнул. Нет, понятно, что подхалимничает, сука, со своим «слушаюсь»: ведь и сам не военный нихера, и знает что староста не служил; и не прямой ему начальник — а туда же: «Слушаюсь!» Понимает, гнида тыловая, что чем «начальник» дальше от армии, тем приятней ему, когда к нему «по-военному», со «слушаюсь!» и «разрешите выполнять?» В понимании психологии не откажешь мерзавцу… Вижу его насквозь — а всё одно приятно. Ну, пусть…

— Чо там ещё? По твоей политической части?

Хотон косо глянул на едва начатую тарелку со жратвой, сглотнул, но перечить не осмелился; доклад, а вернее донос, — продолжил:

— По политической… Народ пашет на копке траншей. Григорий Пантелеевич… — косо глянул на старосту, продолжать ли; всё ж-таки тот свой, а тут его препарируем… Борис Андреевич разрешающе кивнул, — чужих нет, а ему и про Гришку с чужих слов услышать полезно, с чужой оценки, — Григорий Пантелеевич как с цепи сорвался! Гонит всех в работу… Вкалывают в две смены; бойцы его — тоже. Обустраивают позиции. Так что «пригорок» сейчас в плотном оцеплении — никто не вырвется! Поклялся прилюдно, что перевешает всех там, когда пригорок возьмёт… возьмём. Народ валится от усталости — но не бухтит, нет. Показательно избил этого, зятя вашего бывшего председателя, когда тот от усталости заснул прямо в окопе. Чуть не до смерти. Остальные трудятся, хы. Мундель-Усадчий им политинформации читает в перерывах, накачивает, это, ненавистью.

Борис Андреевич покивал одобрительно, намазывая горчичку на исходящую паром консервированную сосиску, — недавно пришёл «продуктовый обоз» с Никоновки; но не для всех, не для всех, конечно же. «Народ» должен жрать баланду из капусты и топинамбура, — злее работать будут.

— Понятно, что «дожать» общину необходимо! — стал выкладывать и свои соображения Хотон, — Чтобы не потерять престиж. Собственно, тут, в Озерье, сейчас решается судьба района. Нельзя их оставить «просто так», — завтра другие сёла взбунтуются. Нужно показательно покарать!.. Кстати! Вот эта вот самая Сталкерша, что я вам говорил, она вполне в каратели годится!

— Ну-ка, ну-ка, интересно…

— Они, когда тех АСО-шников прищучили… — Борис Андреевич внимательно взглянул на Хотона. Ну ты поглянь, как ситуация людей меняет! Ведь прибыл сюда с мандатом от Регионов, и поначалу горло и рубаху рвал за АСО, за «Регионы», за всякую муйню типа регионского патриотизма; а смотри-как как быстро ситуацию просёк, переобулся, так сказать, в прыжке: для него уже и «бойцы Регионов» всего-то «АСО-шники», не больше; которых «прищучили». Нюх по ветру держит, да; быстро прочувствовал ситуацию…

— …то надо было кончать живых ещё. Добивать, то есть. Ну, они, хоть и мужчины, но как-то поначалу менжевались, — раненых и сдавшихся-то как бы… А эта, Сталкерша, без всяких сомнений, — взяла автомат и… всех! Это мне один из ихних рассказал. Они так поначалу даже охренели. И между собой зовут её с тех пор не Сталкерша, а Чума. Вот.

— Ну, это понятно… — благожелательно, жуя сосиску, покивал Борис Андреич, — Баба решила показать, что у ей есть яйца. Чтоб мужики прониклись к ней, значит, уважением; и не позволяли вольностей. Это ведь такое дело: чтоб баба в мужском коллективе была на равных, ей нужно мужиком быть в разы больше, чем им самим. А для этого зверство самое подходящее дело. Бабы — они вообще, до зверства вполне подходящие… создания. «Вспороть им чрево, и влить туда свинец!.». — на это они вполне способные. Одобряю. Как ты говоришь? — не бедствовала, но сама к банде пристала? Показательно. Значит натура такая. Будем иметь ввиду. Ты её отправь туда, где Мэгги жила, знаешь? Там комнатка отдельная. Пусть ей освободят; а бойцы — в большой. Этих, «владельцев» — в сени. Или куда уж сами решат.

Хотон покивал; демонстративно что-то пометил в блокнотике карандашиком. Продолжил:

— «Дожать» пригорок необходимо. Чтобы не потерять престиж. Личный состав на 90 % не профи и не военные, для которых определяющее — приказ. Это просто вооружённый сброд, и если мы не доведём дело до конца… «До конца» — это значит взять церковь, развесить общинников на деревьях вокруг, девок… того. И тоже развесить. Вот тогда будет сохранён престиж, тогда и на следующую операцию они пойдут без сомнений. Если на примере будут видеть, что ты всё доводишь до конца.

— Это хорошо, это правильно! — согласился староста. Дьявол там, в глубине, в предвкушении кровавой поживы тоже одобрил предстоящее. Да, будет весело.

— Можно будет сделать что-нибудь особенное. — отложив вилку, мечтательно подняв глаза к потолку, поделился мыслями Артист. Теперь это был уже Артист, он же «Дьявол»:

— «Развесить» — фу. Это уже было, это — скучно. Народ не проймёт. Если уж «децимацию» уже не вспоминают… Надо что-нибудь поострее придумать. Скажем, сдирание кожи живьём! Раньше практиковалось. Производило, говорят, неизгладимое впечатление. Жаль, что сейчас таких специалистов уже нет, не получится. Или, скажем, посажение на кол! И, чтоб не сразу, — перекладинку такую к колу прибить; чтобы не сполз сразу до жизненно-важных-то!.. Чтоб сполз, в перекладинку задницей-то упёрся, — и сидел, глазами хлопал, людей вокруг бы радовал! Эдак, пишут, до трёх дней мог человек на колу-то просидеть! Но… опять же, технически сложно. Хотя… И «наглядная агитация» какова! — так, на кольях, и оставить до весны! Народ прочувствует, а? Или, скажем, проще. Взять пустую бочку. Есть у нас бочки? Понятно, что с деревянными напряг, но взять эти, железные, на двести литров. Набить в стенки гвоздей — остриями, понятно, внутрь! Человека — туда. Крышкой закрыть плотно, — и скатить с горочки! С этого же пригорка, а?? С пригорочка, да в деревню! — а уж в деревне пусть народ достаёт! Что там доедет. А потом, что он их останется — развесить! В мясо чтоб!