Когда он перешагнул порог двора, ему навстречу выскочили две злые дворняги. Они с лаем набросились на него, видя в нем чудовище, но он смело шагнул прямо на них, и они с собачьей трусостью отступили и в страхе бросились в разные стороны, сознавая свою беспомощность перед мучителем, придумавшим ужасные пытки, свойственные только его дьявольскому уму.

С ними был маленький голый терьерчик на тонких карандашиках. Терьерчик не успел спрятаться, сильно дрожал телом, пятился назад, словно его сдувало ветром, и с громким лаем забился в рамы. Появились двое мальчиков и с плачем стали упрашивать Георгия помочь поймать этого терьерчика. Они хотят взять его к себе, чтобы спасти от страшной участи. Георгий долго проваливался в стальные сетки, изодрал обувь и ничем не смог помочь детям. Все трое долго искали собачонку, но поиски ни к чему не привели: так надежно спряталась она от врагов.

Из сарая, выкрашенного грязной зеленой краской и обнесенного мелкой стальной сеткой, вышла надзирательница, одетая как дрессировщица на полигоне, с посиневшим носом и бескровными губами. Несмотря на ее молодость, жестокость и безразличие к жизни убивали в ней этот драгоценный дар. Она застыла на холоде, звенела связкой ключей и напоминала палача с профессионально жестоким выражением глаз.

— Помогите мальчикам поймать собачку! — обрадованно бросился к ней Георгий.

А она обрушилась на него с бранью:

— Как вы сюда попали? Кто вам позволил переступить этот порог? А ну убирайтесь отсюда немедленно! — И стала теснить Георгия к выходу.

— Я никуда не уйду до тех пор, пока не увижу свою собаку! Сейчас же выдайте мне мою собаку! Я требую это!

«Эльза Кох» позеленела от злобы и скрылась в дощатом сарае, больше не выходила наружу.

Георгий с бьющимся сердцем принялся обследовать барак, поражаясь участи несчастных животных. Условия, в каких они содержались, напоминали камеры пыток. Заведение это называется виварием. Это название Георгий услышал от длинного тощего рентгенолога в белом халате, с фиолетовым от холода носом, пробегавшего мимо с пленками под мышкой. Он неохотно указал на этот двор, охраняя медицинскую тайну.

Как и во всяких зверинцах и ветеринарных загонах, на осклизлом полу было разбросано сено. Пахло мышами и псиной, длинный мрачный коридор с бетонным полом, по краям которого были желобки для стока, наполнен тяжелым зловонием, несмотря на гулявшие здесь сквозняки. На полу стоял таз с мыльным содержимым, в котором плавала раскисшая буханка хлеба. Перешагнув таз, Георгий пошел по коридору, задерживаясь у каждой клетки и заглядывая в маленький квадратик, вырезанный на уровне глаз.

Вот в темноте на железном настиле мечется что-то непонятное, неразличимое в кромешной тьме, рисуя душераздирающую картину, которая оживает и принимает характер страшный, когда этот мрак оглушает собачий лай, раздающийся из каждой клетки, сливающийся в целый нестройный оркестр, гремящий на весь барак, требовательный, грозный, лающий невпопад.

Георгий видит, что об их существовании не знает ни одна душа на свете и никто не может помочь им: все они обречены на верную гибель, ни одна из них не уйдет живой отсюда. Но сколько продлятся их пытки в этих железных клетках на морозе в двадцать градусов, прежде чем они погибнут, — это уже зависит от прихоти профессора Гальперина.

Глазок маленький, в него трудно разглядеть всю клетку, виден только дальний угол ее. Георгию удается различить провисшую спину поперек клетки. Стоит эта спина неподвижно, как лошадь в стойле, но, почувствовав приближение человека, заметалась, заскулила и стала радостно скакать и бросаться к глазку.

В одной из клеток лежит неподвижно на полу помесь финской лайки с дворнягой. Забившись в темноту, собака грустно смотрит на подошедшего; нехотя встала, подошла поближе и посмотрела Георгию в глаза. У нее розовые веки и нос, и есть в этой масти что-то неудачное, как у всех альбиносов, человеческое. Рядом валяется пустая перевернутая миска. У Георгия сжалось сердце и комок подступил к горлу.

В клетке напротив мечется пушистый ньюфаундленд. Он до того напуган, что все скачет, несмотря на тесноту клетки, в которой еле помещается, ибо он такой крупный, что напрашивается желание прокатиться на его спине. Он тяжело дышит, как загнанная лошадь, и скачет, как белка в колесе. Сколько он так выдержит? Обезумев от страха, он лишился голоса, не поймешь, кто это — собака или дьявол, только мелькают пушистый хвост и штаны.

Рядом находится больное животное. Оно ко всему безразлично, лежит, как корсак в зоопарке. У него забинтована лапа, он и правда похож на корсака: лисья морда, черные острые ушки, зажмуренные глаза, которые все видят, за всем наблюдают.

Уж много клеток обошел Георгий, но его собаки здесь нет. Он уж смирился с тем, что больше никогда не увидит ее, а сейчас его душой овладело новое чувство жалости к несчастным животным, которым он ничем не может помочь. Как разломать железные решетки? Осматривая клетки, как мертвых на поле брани, заглядывают в следующую.

На полу лежит, вытянув ноги и откинув голову назад, как дохлый, черный пинчер. Он такой худой, что можно пересчитать ребра. Бока ввалились, он тяжело дышит, и тем ужаснее кажется этот скелет с позвонками, что покрыт шкурой. Пинчер повернул голову, почувствовав Георгия, косит красным глазом, печальным и выразительным, с вывороченным белком молочной чистоты, с красными прожилками. Коричневый бархат этого глаза изумителен, какой бывает только у собак и красавиц. Когда он встал, отряхнулся и подошел к человеку, в этих глазах заговорила мысль, мольба о помощи. Он просунул влажный нос в дыру и радостно замахал хвостом. Когда Георгий отошел от него, пинчер тихо заскулил, потом понял, что его бросили, и разразился отчаянным воплем.

Вдруг Георгий чуть не вскрикнул от радости, совсем было принял светлого розового фокса за своего, которого ищет! Это был чрезвычайно забавный фокс с мокрой бороденкой и хвостом-кочерыжкой; глаза так сильно заросли космами, свисающими с морды, что можно подумать, что он слепой. Подался назад, два раза тявкнул, отбежал в густых штанах и скрылся от глаза, видно только, как быстро работает кочерыжечка.

В самой крайней клетке тихо и светло от огромной дыры в стене. На полу валяется полтрупа, рядом прыгают воробьи и клюют рассыпанное пшено. Георгий теряет голову, хочет освободить этих собак, но ничего не может придумать, голыми руками железные двери с надежными засовами не откроешь. Он поднимает камень и хочет сбить ржавый замок, но безуспешно — только ранит себе руку.

Когда живодеры схватили его собаку, дети шумной ватагой прибежали к нему и наперебой стали рассказывать, как было дело: ее накрыли стальной сетью и бросили в фургон. Это было на редкость умное существо с покладистым характером. Но псина не любила мыться. Услышав команду «Мыться!», фокс нехотя подкрадывался к ванной, косил глазом и вилял хвостом, всем существом показывая, что хочет удрать под кровать, вытаскивать из-под которой его было мучением. С громким визгом, сильно упираясь, он не столько чувствовал себя провинившимся, сколько изнасилованным. Видя, что деваться некуда, сам стрелой летел в ванную, клал передние лапы на край резервуара и ждал, когда откроют воду. Поглядывая на струю из крана, жмурился, терпел мыльную пену и тихо скулил. Грязная вода струйкой стекала с мокрой бороденки. Намокнув, он становился смешным и жалким, как стриженая овца.

Виварий — помещение для содержания и демонстрации подопытных животных, так гласит толковый словарь. Слово, по-видимому, древнего происхождения, ибо имеет латинский корень. Это дает право полагать, что во все времена одинаково единодушно решали судьбу несчастных четырехногих, избрав их объектом для неслыханных издевательств, зародившихся еще со времен жертвоприношений. За что люди так невзлюбили младших братьев своих? Уж не за то ли, что они превосходят своих тиранов преданностью?

В Хлебникове, близ Москвы, существует целая организация по отлову бродячих собак, организация узаконенная, с отделом кадров. Это поставщики научных институтов, которые все еще учатся на собаках и водят за нос больных, практикуя ультразвук. Занимаются этим ремеслом люди, которые сами хуже собак: с почерневшими дублеными обветренными лицами, как пираты, закаленные в схватках, пропитанные морской солью и ветрами, небритые и подвыпившие, они одеваются в грязную мешковину, как особый род куклуксклановцев. Разговаривать с ними невозможно, от них несет пивом, руки их похожи на звериные лапы, как у дровосеков. Они появляются внезапно, как смерч, как неприятельский самолет, вынырнувший из-за леса и разбомбивший стадо с подпаском, и так же быстро исчезают. Почему спокойные и равнодушные мамаши не заражены опасением, что они могут хватать детей?