Некоторое время они сидели молча. Наконец Лелий произнес грустным, тихим голосом:

– Что ты наделал, друг мой! Ты же знаешь, что наши законы не имеют право нарушать ни сами римляне, ни союзники.

Масинисса не проронил ни слова. Он еще надеялся, что все как-то обойдется. Но, похоже, надеялся напрасно.

– Царь Сифакс, его имущество и его домочадцы не принадлежат ни мне, ни тебе, ни Сципиону. Они - собственность Сената и народа Рима. Только Сенат может определить их дальнейшую судьбу.

Лицо царевича залилось густой краской. Он не видел выхода из создавшегося положения. Масинисса долгое время жаждал обладания Сафонисбой так же, как жаждал отцовского престола. Он был помолвлен с ней, но Гасдрубал лишил его желанной женщины, нарушив свое слово и отдав ее сластолюбцу Сифаксу. И вот теперь сбылась заветная мечта – он владеет ею! Но эту мечту хотят у него отнять, объясняя это какими-то законами – причем законами страны, где он ни разу не был.

Однако эмоции – всего лишь эмоции. Если бы не римляне, не видать ему царского трона. А благодарным Масинисса быть умеет!

Но в его душе все же тлел огонек надежды.

– Гай Лелий, разреши мне пока не оправлять ее в лагерь, – смиренно попросил он. – Пусть она прибудет туда вместе со мной. Я все же попытаюсь поговорить с Корнелием Сципионом о ее судьбе.

– Хорошо, – согласился Лелий. – Но будь уверен, он скажет тебе то же самое.

Почти два года они не виделись. Два долгих года, которые Верике показались целой вечностью.

Для Гауды и Карталона время прошло быстро – водоворот событий и полная опасностей жизнь не давали им возможности считать дни до встречи, – но они торопились к Верике, моля богов, чтобы она оставалась живой и здоровой.

Они очень соскучились. Один – по жене, другой – по приемной матери, такой доброй, нежной и любящей. Оба предвкушали скорую встречу: до родового поселения Гауды оставалось совсем немного – не более трех миль.

Маленький отряд – семеро бойцов вместе с ними – двигался очень быстро, но такой темп не мешал неспешной беседе Карталона и Гауды. Они обсуждали последние события, в которых принимали самое активное участие. Масиниссу объявили царем Великой Нумидии со столицей в Цирте. На радостях он разрешил им ненадолго отлучиться, велев доставить Верику во дворец, где она будет жить в окружении услужливых царских рабов.

Карталону было уже семнадцать, он возмужал не по годам: суровое лицо, жесткий взгляд, тяжелая рука – такому не переходи дорогу. Но в душе он остался тем же образованным мальчишкой с тонкой душой, каким был в Испании. Его радовало, что Гауда тоже достаточно образован – сказывалось время, проведенное в Карфагене с царевичем – и мог в свободное время уделять ему внимание для познавательных бесед, в которых Карталон так нуждался, находясь среди варваров.

«Мои варвары!» – с теплотой думал он. Карталон привык к своему новому народу, и они тоже считали парнишку нумидийцем, забыв о его испанском прошлом. А о карфагенском вообще не ведал никто, да и он сам постепенно стал забывать о своих настоящих корнях.

Нумидийцы очень трепетно относились ко всему, что касалось их племени. По-звериному жестокие с чужаками, с людьми своего рода они были преданны, открыты и великодушны. Карталон за годы скитаний с Масиниссой в полной мере оценил все эти их лучшие качества. Он понял – лучших друзей ему не найти и решил, что не будет больше задаваться вопросом, кто же он есть на самом деле – карфагенянин, илергет или нумидиец.

Верика не напоминала ему о родителях, тщательно обходя эту столь печальную для Карталона тему. Он вбил себе в голову, что его отец и дядя погибли где-то на этой бесконечной войне, а мать с братом сгинули в римском рабстве. Гауда вообще делал вид, что, зная Адербала, он никогда не был знаком ни с Мисдесом, ни с Аришат – зачем лишний раз ранить душу приемного сына? Поэтому Карталон свыкся со своей новой жизнью и не желал никакой другой.

Сейчас он мечтал только об одном – о встрече с Верикой и о тех нескольких днях отдыха, что ожидали их в родовом селении Гауды.

Род его приемного отца был одним из самых древних и уважаемых в Нумидии. Его люди, одни из немногих, занимались не только кочевой жизнью, но и населяли небольшой городок, окруженный надежными стенами, построенными его прадедом, Акхатом Отважным. Там же находится родовое поместье, хотя и уступающее по роскоши дому Карталона в Новом Карфагене – а он еще помнил его, – но довольно просторное и светлое. Карталону так и не удалось побывать в доме своего кровного деда, боэтарха Гамилькона, после которого жилище Гауды показалось бы ему жалкой лачугой.

Наконец, впереди показались очертания крепости – небольшой, но с высокими стенами, хорошо расположенной на крутом скалистом склоне, омываемом с трех сторон извилистой речушкой. Карталон уже бывал здесь и знал: пусть сейчас речушка спокойна и мелководна, но зимой и весной она превращается в настоящую горную реку – бурную, полную водоворотов, несущую опасные потоки, бьющуюся об огромные прибрежные валуны.

Беспрепятственно миновав ворота, тепло приветствуемые на воротах стражей, сразу узнавшей хозяина, путники въехали в городок.

Уже темнело, на улицах почти не было народа, и они быстро достигли дома Гауды, стоящего в окружении пальм вблизи главной площади.

Сбежавшиеся слуги встретили их громкими возгласами неподдельной радости: они очень любили своего господина. Некоторые пали ниц и пытались поцеловать полы его запыленного плаща. Но Гауда мягко отстранил их, благодушно похлопывая по плечам со словами:

– Полно… Я тоже очень рад вас всех видеть!.. Скажите-ка, госпожа еще не спит?

– Нет, она еще не ложилась, – ответил Бисальт, старый домоправитель, по лицу которого текли слезы счастья от встречи с хозяином, которого обожали все домочадцы. – Госпожа сейчас в гостиной. Она не знает о вашем прибытии. – И, не удержавшись, он упал на колени и обнял ноги хозяина. – Слава богам, что ты вернулся живым и здоровым! Мы переживали за тебя. Думали, что ты погиб от рук шакалов Сифакса!..

Гауда помог подняться старому слуге.

– Все позади, мой верный Бисальт. Масинисса сейчас царь Великой Нумидии, так что все ваши страхи теперь напрасны…

Услышав эти слова, слуги разразились ликующими криками. Последнее время они жили в постоянном страхе перед людьми Сифакса

Оставив их, Гауда и Карталон быстрым шагом вошли в дом. Миновав просторную прихожую, они предстали перед взором Верики.

Увидев их, она вскочила с просторного ложа, покрытого рысьими шкурами. Ее лицо исказил гнев – из-за тусклого света, отбрасываемого бронзовым светильником, Верика не узнала в двух воинах, облаченных в доспехи, мужа и сына. Она хотела грозно крикнуть – как они могли так бесцеремонно ворваться в помещение, закрытое даже для прислуги? Но в следующую секунду гнев в ее глазах сменился безудержной радостью, и Верика с громким криком бросилась к ним, распахнув руки для объятия.

– Родные мои, неужели это вы?

Верика осыпала их лица поцелуями, и они отвечали ей тем же.

Покончив с процедурой столь радостной встречи, но все еще не веря неожиданно пришедшему в ее дом счастью, она кликнула слуг и приказала накрывать на стол.

– Погоди, дай нам хотя бы умыться с дороги, – улыбался довольный Гауда. – Впереди у нас пять дней отдыха – нам некуда торопиться.

– Будем есть и много говорить, – подтвердил его слова не менее счастливый Карталон.

Вскоре стол был накрыт, и уставшие путники жадно накинулись на еду, не забывая бросать в сторону Верики теплые взгляды.

Гауда подробно расспросил ее обо всем, что случилось в его отсутствие. Немного удивившись отсутствию каких-либо значимых плохих новостей, он начал отвечать на вопросы Верики. Он подробно рассказал обо всех злоключениях, которые им суждено было пережить и, закончив свой рассказ, сделал довольную мину.

– Отныне наши несчастья закончились. Масинисса – полновластный царь, поддерживаемый Римом, и у него нет соперников на его землях. Мы с Карталоном – первые приближенные нового царя, а ты, согласно его велению, должна жить в Цирте, во дворце.