– Нет, она сицилийка, но приехала в Рим из Испании, – ответил польщенный легат.

– О, нам приходилось… – Гауда задумался, над тем, как бы потактичней выразиться, – …бывать с Табатом в тех краях.

«Знаю… как вы там «бывали». – Фонтею была неприятна мысль о том, что они с его гостями могли в какой-нибудь битве сражаться друг против друга. – После вашего «бывания» я чудом остался жив», – подумал он огорченно.

– Женщины Сицилии и Испании славятся своей красотой, – добавил Гауда, неотрывно смотря на Аришат.

– Аристоника, – обратился легат к жене. – Я забыл представить тебе своих гостей. Это нумидийский посол, Гауда бен Батий. – Он указал на нумидийца, который привстал с ложи и слегка поклонился. – И его спутник – Табат.

– Спасибо за комплименты, – еле слышно пролепетала хозяйка дома. – Я никогда не встречалась с нумидийцами, но… у меня была подруга, ее звали Верика… которая вобрала в себя красоту обеих народов. Так вот, она еще более привлекательна, чем я.

– Почему «была»? – со скрытой издевкой спросил Гауда.

– У нее родился ребенок от одного из знатных нумидийцев, – я ни разу не видела его, – а по законам ее племени это является преступление.

Лицо Гауды неожиданно стало пунцовым. «Ребенок?! – мысленно завопил он. – Почему мне Верика ничего не говорила? Где он? Что с ним сейчас?!..»

Легат удивленно посмотрел на посла. «Уж не знает ли он, кто этот нумидиец?» – догадался он. Фонтей не заметил, как Аристоника сделала Гауде еле заметный знак, призывая к молчанию. Но после слов о ребенке нумидиец не хотел больше провоцировать ее и лихорадочно обдумывал, как ему встретиться с ней наедине.

– Можно я вас покину? – кротко спросила Аристоника, на лице которой сейчас не отражалось никаких эмоций. – У меня осталось еще столько дел…

– Конечно, можешь идти, – разрешил Фонтей.

После ее ухода гости принялись за горячее, обильно запивая еду великолепным фалернским. Легкий хмель окутал разум возлежавших за столом. Они вспоминали минувшие битвы, горячо спорили, но мысли Гауды занимала только Аришат. «Как она оказалась в доме Фонтея? – недоумевал он. – Бедный Мисдес потерял голову от горя, а его жена - уже… вовсе не его жена! И что ей известно… о ребенке Верики?»

Гауда не сомневался, что они с Аришат вскоре увидятся: если не она, то он предпримет для этого все усилия.

Гауда не ошибся: через два дня в ворота дома, где их поселили, постучалась молодая женщина, облаченная в нарядное синее платье. На ее голову было накинуто белое покрывало, обрамляющее миловидное лицо. Она попросила привратника передать, что посла Гауду просят лично получить письмо, переданное ее госпожой.

Ухмыльнувшийся раб скрылся на некоторое время в глубине дома, и через короткое время появился вместе с Гаудой.

Афида (а это была она) отозвала нумидийца в сторону и прошептала ему очень тихо на ухо:

– Господин, на перекрестке Большой Субуры и Викуса Патрициев есть многолюдная таверна под знаком Большой оливы. Завтра, ровно в полдень, вы должны ожидать около нее Аришат. Один! – добавила она не дожидаясь ответа, исчезла в людском потоке.

Озадаченный Гауда спросил у привратника:

– Скажи, где находится Субура?

– О, это самое гнусное и многолюдное место в Риме. Там не протолкнуться от сброда, который кишит повсюду…

– Я не спрашиваю тебя, раб, кто там живет! – повысил голос Гауда. – Укажи мне, как туда добраться.

– Извините, господин, – залепетал испуганный привратник и стал подробно описывать нумидийцу кратчайший путь. – Вам нужно перейти через район Велабра, пересечь Священную улицу и выйти на Аргилет. Оттуда идете, никуда не сворачивая, и попадаете прямо в эту клоаку – Большую Субуру…

На следующий день Гауда ожидал Аришат в условленном месте. Привратник оказался прав: народ, толкающийся здесь повсюду, не производил впечатление добропорядочного. Простая одежда, бесконечная брань, то и дело вспыхивающие ссоры указывали на то, что здесь собрались не самые лучшие представители римского общества. Но нумидийца, отважного воина, это нисколько не смущало. Он сам был представителем не очень-то изысканной нации, а количество убитых им людей могло бы впечатлить любого отъявленного негодяя из Субуры. Под его широкой одеждой был скрыт короткий испанский меч, а за поясом спрятан отточенный нумидийский кинжал. «Здесь легко затеряться от любопытных глаз, – подумал Гауда, удовлетворенно взирая на движущуюся толпу. – Аришат всегда была очень предусмотрительна и мудра».

– Здравствуй, Гауда…

Услышав свое имя, он резко повернулся назад. Около него остановилась женщина, одетая в простое голубое платье, с лицом, закрытым полупрозрачным покрывалом. Она держала за руку маленького мальчика лет восьми.

– Аришат?.. – удивленно спросил нумидиец: он бы никогда не узнал ее.

– Вот мы и встретились, – тихо произнесла женщина по-карфагенски.

Гауда о многом хотел спросить у нее, но все слова вылетели из его головы.

– Ты, наверное, хочешь знать, как я стала женой Тиберия Фонтея?

Он молча кивнул в знак согласия.

– Ну, хорошо, слушай. – Аришат поведала ему свою печальную историю во всех подробностях, закончив повествование одной фразой: – Я думаю, что кончить свою жизнь бесправной рабыней было бы не лучшим вариантом, но даже не эта участь, а страх за судьбу детей двигали мною.

Гауда стоял, ошеломленный услышанным. История Аришат была больше похожа на легенду и тяжело подавалась осознанию. «Только эта нескончаемая война может сделать такое с людьми. Вчерашние союзники становятся смертельными врагами и наоборот…».

После долгого молчания он произнес:

– Прости меня, Аришат, что я подумал о тебе плохо. Кстати, ты наверняка удивишься, узнав, что твой сын Карталон – теперь мой сын.

– Что?!.. – От такой новости Аришат чуть не потеряла сознание. Слезы брызнули из ее прекрасных глаз; она откинула покрывало, показав Гауде свое заплаканное лицо, и воскликнула:– Но как такое возможно?!..

– На этой войне возможно все! – горько усмехнулся Гауда. Теперь настала его очередь рассказать ей о своих злоключениях.

Аришат, несмотря на свое хладнокровие, временами начинала рыдать, когда он повествовал о том, как они с Мисдесом искали ее в Италии, о пленении Мисдеса и его чудесном избавлении, о бегстве Верики и Карталона от римлян, об участии ее сына в войне на стороне Рима. Весть о том, что Карталон жив и здоров после стольких бед, наполнила душу Аришат ликованием, и слезы тоски перешли в слезы радости. Ей хотелось кинуться на шею Гауде, но она все-таки сдержалась, боясь, что и здесь, в Субуре, найдутся люди, которые могут узнать ее.

– Так значит наш с Верикой сын, Акам, сейчас находится в доме Фонтея? – спросил Гауда, закончив рассказ и пристально глядя на женщину.

– Вот он, – сказала нежно Аришат, и слегка подтолкнула вперед мальчика, которого держала за руку.

Тот беспокойно озирался по сторонам: ему наскучило стоять на одном месте и слушать, как его мать беседует с этим высоким иноземцем на непонятном языке.

– Но теперь – это приемный сын моего нового мужа, – добавила она. – Хотя он и не получит никогда римского гражданства. Его теперь зовут Акам Фонтениан.

Гауда опустился на корточки и крепко схватил мальчика за плечи. Он ничего не говорил, а долго изучал его внимательным взглядом. В глазах нумидийца стали появляться слезы. «Сын! Мой сын!..». Ему очень хотелось обнять мальчика, прижать к сердцу, но он подавил эмоции и быстро поднялся.

– Береги его, Аришат! – коротко сказал Гауда, но в этой фразе слышался крик его души.

– И ты береги Карталона! Мы не будем ничего менять в своей судьбе и судьбах наших детей. Богам было угодно поступить так с нами и с ними. Не правда ли, Гауда?

– Да! – согласился он после короткого раздумья.

ГЛАВА тринадцатая  “Последняя ступень лестницы, ведущей в пропасть”