Верика всплеснула руками от удивления.

-Ах!.. Неужели?!

Действительно, неужели их несчастия и правду закончились? К тому же она сможет вырваться из этого захолустья и будет жить в столице…

Гауда смотрел на нее, на улыбающегося Карталона, и недоуменно думал: «Странно получается. Я ненавидел римлян всем сердцем; убил их проконсула – отца нынешнего покровителя моего царевича – и одного действующего консула. Римляне лишили Верику родных и отчего дома. Карталон по их вине навсегда расстался с семьей. А теперь мы все вместе искренне радуемся их победам? Что происходит с нами? Что сделала с нами эта бесконечная война?..»

ГЛАВА двенадцатая  “Посольство Масиниссы”

Гауда увидел мощные стены Рима, которые казались призрачными из-за окутавшего их утреннего тумана, поглотившего дальние башни в своей мягкой пасти. Но могущественный город не выглядел из-за этого менее грозным и все равно впечатлял своими размерами.

При приближении к нему туман рассеялся, и нумидийцы восхищенно наблюдали за тем, как скатываются с одного холма гигантские храмы и тут же взбираются на другой, становясь еще более величественными и великолепными; как утренние солнечные лучи щекочут крыши огромных многочисленных вилл; как блики отражаются на изобилии мрамора улиц и площадей огромного города…

– Да!.. – восхищенно сказал Гауда, обращаясь к Табату, который ехал рядом. – С ним может сравниться только Карфаген.

– Согласен, испанские и нумидийские города кажутся карликами по сравнению с этими монстрами, – кивнул тот.

Посольство Масиниссы наконец-то достигло конечной точки своего пути после длительного морского путешествия из Утики в Остию. Не любящие моря нумидийцы наслаждались ощущением твердой почвы под ногами и были счастливы снова взобраться на своих четвероногих друзей, без соседства с которыми они чувствовали себя одинокими.

Сейчас посланники озирались по сторонам – никто из них никогда не был в Риме и поэтому все их изумляло. Однако им хотелось скорее покончить со своей миссией и вернуться домой – на свои бескрайние просторы, под свое африканское солнце.

Нумидийцев ожидал радушный прием. Посольство торжественно встретили за городом и поселили в лучших домах на Палантине. Через два дня их приняли в Сенате.

Консулов в это время в городе не было. Гней Сципион в Брутии сторожил Ганнибала, а Гай Гемин в Этрурии охранял север Италии от варваров Магона Баркида.

Городской претор, Авл Элий Пет, через глашатаев объявил о предстоящем заседании Сената в Курии Гостилия на Форуме.

Когда Гауда и его спутники вошли в огромное здание, их встретил одобрительный гул голосов: слухи о прибытии посольства быстро распространились среди знати еще до того, когда нумидийцы въезжали в Рим. Вчера Сенат заслушал выступление Гая Лелия по поводу успехов Сципиона в Африке, после чего легат выступил перед народом с ростральной трибуны, объявив о победах римского оружия и о пленении Сифакса. Посланникам Масиниссы всю ночь были слышны крики ликующей толпы, возбужденной такими вестями, и сейчас сенаторы по-доброму смотрели на бывших врагов, еще недавно резавших их соотечественников на полях сражений в Испании и Италии.

Вспоминая прошлое, Гауда не мог отделаться от желания выхватить меч и кинуться в эту толпу людей в белоснежных тогах, имеющих прямое отношение к позорной казни его близких, но он подавил в себе эмоции и покорно предстал перед ними в окружении своих спутников, испытывавших, как он полагал, такие же противоречивые чувства. Теперь это - покровители его господина, а Масинисса - их верный союзник.

Важно восседавший в курульном кресле претор Элий Пет – высокий, сухопарый мужчина с большими залысинами на маленькой курчавой голове – торжественно объявил:

– Отцы-сенаторы, в интересах римского народа мы предлагаем на ваше обсуждение следующее. – Он указал рукой в сторону нумидийцев. – Посланники нашего верного союзника, царя Масиниссы, прибыли из Африки. Они желают передать вам волю своего господина и испросить вашего дозволения…

Гауда вышел вперед и, гордо вскинув голову, увитую множеством аккуратно уложенных косичек, церемонно произнес:

– Мой повелитель, царь Великой Нумидии Масинисса, приветствует достойнейших людей великого Рима!

Он окинул взглядом неподвижные ряды белых тог по обе стороны широкого прохода, и, выдержав небольшую паузу, продолжил:

– Масинисса поздравляет Сенат и народ Рима с великими победами, одержанными проконсулом Корнелием Сципионом, вашим славным полководцем, над коварным врагом. Мой царь, еще будучи царевичем, свергнутым со своего законного трона, оказал римской армии посильную помощь в достижении этих побед и надеется, что римский народ остался доволен усердием своего нового союзника.

«Что я говорю?! – возмущенно думал Гауда. – И я ли это говорю?.. Мы в Испании и Италии перерезали римлян в десятки раз больше, чем карфагенян Гасдрубала Гискона в Африке, а теперь хвалимся своим усердием?..» Но вслух он произнес совсем другое:

– Мой царь благодарит Сенат и народ Рима за то, что они в лице проконсула Корнелия Сципиона помогли возвратить ему отеческий престол и просит утвердить за ним царское звание. Он заверяет, что под его началом Нумидия всегда будет преданным союзником Рима, а он сам всегда будет достойным тех великолепных даров, которыми наградил его великий полководец, оценив вклад Масиниссы в достижение победы нал Карфагеном…

Гауда сделал шаг назад, показывая, что он закончил и ждет выражения воли сенаторов.

– Предлагаю обсудить просьбу царя Нумидии об утверждении за ним царского звания. Есть ли вопросы к его посланникам? – Претор окинул взглядом присутствующих на заседании. – Говори, Марк Ливий, – разрешил он, глядя на действующего цензора Рима.

Ливий поднялся со своего места и взглянул на Гауду. Нумидиец сразу вспомнил его имя – это бывший консул, который тайно прибыл к лагерю Гасдрубала и своим появлением предрешил победу римлян в битве при Метавре. Он скрипнул зубами от злости, но его лицо по-прежнему ничего не выражало.

– Скажи нам, посол, – важно начал цензор. – Ведь твой господин имеет виды не только на царство своего отца, Галы, но и на царство Сифакса?

Гауда ответил не задумываясь:

– Масинисса будет править в тех пределах, которые определит ему Рим.

Сенаторы одобрительно загудели; удовлетворенный ответом, цензор сел на свое место.

Курульный эдил Марк Сервилий попросил слова у председательствующего и, получив разрешение, задал вопрос:

– Поясни нам посол, смогут ли нумидийцы, столько лет воевавшие с нами и причинившие немало бед гражданам Рима и их союзникам, оставаться верными нам в последующем? Не получится ли так, что, утвердившись на дарованном им царстве, они повернутся против Рима и опять поддержат его врагов?

– Римляне тоже причиняли нам урон, – с достоинством ответил Гауда. – Например, мой отец и брат были казнены одним из ваших военачальников.

Губы Гауды сжались в тонкую полоску: после таких признаний словно тень легла между сенаторами и посланниками. Но это длилось лишь мгновение. В следующую секунду нумидиец он широко улыбнулся и приветливо произнес:

– Мы полагаем, что настало время забыть все нанесенные обиды и навеки протянуть друг другу руку дружбы. Нумидийцы и римляне показали, что смогут сделать это, ведь мы бок о бок сражались с карфагенянами и прикрывали друг друга от вражеских мечей…

«Да, – подумал он. – Не зря я много ездил с Мисдесом: он сделал из меня настоящего дипломата, предлагающего с честным лицом то, что считал бы неприемлемым лично для себя».