Сейчас они сидели в перистиле родовой виллы, за богато накрытым выносным столом из цитрусового дерева, наслаждаясь общением, вином и великолепным летним вечером.
– Как же все-таки хорошо дома! – Адербал восхищенно огляделся, как будто видел все в первый раз. – Кажется, что не был здесь уже тысячу лет!..
Он прибыл сегодня из военного лагеря под Гадруметом. Ганнибал отпустил его ненадолго повидаться с родными, наказав прибыть назад вместе с Мисдесом.
– Ты возмужал, сын! – Гамилькон не мог насмотреться на него.– Семнадцать лет войны сделали из тебя сурового воина, напрочь забывшего, я полагаю, что такое торговля.
– Тот, кто начнет с ним торговаться, рискует оказаться калекой, – рассмеялся Мисдес. – Поэтому торгаш из него теперь совсем никудышный.
– Брат прав, – горько усмехнулся Адербал. – Я не смогу перестроиться. По крайней мере, в ближайшее время.
– Перестроишься, – заверил его Гамилькон. – Война заканчивается. Со Сципионом заключено перемирие. А наш бывший родственник… – он осторожно взглянул на Рамону, сжавшуюся от этих слов, – да, Гасдрубал Козленок… он уехал в Рим клянчить мира.
– Нет, не перестроюсь, – упрямо сказал Адербал. – Карфаген все равно будет воевать – с Нумидией, с африканскими племенами, да мало ли с кем. Вот там-то я и пригожусь.
– Тогда ты будешь заведовать семейной торговой империей после моей смерти, – вздохнул отец, обращаясь к Мисдесу. – Кто-то из вас же должен продолжить дело.
Над столом повисло молчание, нарушаемое трелями сверчков, затянувших свои вечерние серенады.
– Ты сделал из нас воинов, – наконец промолвил Мисдес и широко улыбнулся. – Так что пожинай плоды, отец.
– Ну и ладно! – качнул головой Гамилькон. – Пусть тогда управляющие стараются. А отучить их воровать, коли они будут в этом замечены, вы сумеете. Они никогда не видели поля брани, и от одного вашего грозного вида способны упасть в обморок. Если что, то сестры тоже вам помогут, хотя у нас, карфагенян, это и не принято.
Он ласково посмотрел на дочерей, которые сидели скромно, потупив взоры, как полагается финикийским женщинам.
– Сестры мои, – с нежностью обратился к ним Адербал. – Вы с возрастом становитесь еще прекрасней. Я так по вам соскучился!.. – Рамона и Таис засияли от счастья после слов брата. – В отличие от Мисдеса у меня не было близких женщин. Вы – самые близкие и любимые для меня!
– О, брат наш! – воскликнула Таис. – Мы тоже тебя обожаем.
– Но здесь за столом есть еще одна женщина. – Адербал перевел взгляд на Кахину. – Я почти не знаком с ней, хоть и принимал самое непосредственное участие в ее судьбе, – улыбнулся он, вспомнив обещания, данные Масиниссе. – Мисдес, ты опять женился на красавице?.. – воскликнул Адербал, но тут же осекся, вспомнив, что брат до сих пор не может забыть Аришат.
Кахина стала алой от смущения и пролепетала:
– Благодарю, Адербал…
– Ты помнишь Нумидию, Кахина?
– Очень смутно. Иногда в туманных воспоминаниях приходят образы суровых мужчин, одетых в шкуры хищников… Бескрайние просторы… И еще – кони, кони, кони…
– Да, это точно Нумидия!
Братья одновременно покатились со смеху.
– Ты очень правильно описала свою родину, – заметил Мисдес.
– Нумидия – это в прошлом, – вздохнула его молодая жена. – Сейчас моя родина – Карфаген… И другой я уже не представляю…
– Карфаген – самое прекрасное место на земле, – гордо произнес Адербал. – У меня есть с чем сравнить: война заставила побывать во многих местах.
– Но ты так и не посетил Рим, – заметил Мисдес.
– Да, не довелось, – с легкой грустью согласился младший брат. – Хотя и с Ганнибалом, и с Магоном мы так стремились туда попасть…
– Кстати, о римлянах, – перебил их старый Гамилькон. – Сегодня прибыли послы от Сципиона. Похоже, перемирие под угрозой.
– Как под угрозой?! – Мисдес чуть не поперхнулся сладкой фигой от неожиданности. – Ведь наши старцы из Совета тридцати в полном составе валялись в ногах у римского командующего, умоляя его заключить это перемирие после поражений армии этой бестолочи - Гасдрубала Гискона.
– Сципион узнал о захваченных кораблях с грузом из Сицилии, отправленных претором Гнеем Октавием для римской армии, которые вначале считали пропавшими во время бури. Их прибило к нашему берегу, и народ не удержался от соблазна…
– Но это же – трофеи стихии, а не военная добыча! – возмутился Адербал. – За это войну не объявляют!
– Они так не считают …
– Чего же они требуют?
– Завтра назначено заседание Совета. На нем римляне и сообщат, чего они желают.
– И кто эти послы?
– Легаты и трибуны Сципиона – Тиберий Фонтей, Луций Бебий и Луций Фабий.
– Тиберий Фонтей?!.. – воскликнул Мисдес, вспомнивший, что этим именем представился римский посланник, прибывший в лагерь Гасдрубала Гискона. – Ты не ошибся отец, это точно Тиберий Фонтей?
– Нет, мой сын, не ошибся. Ты же знаешь: я стар, но обладаю отменной памятью.
«Мой злейший враг в моем городе! – Мозг Мисдеса взрывался от желания мести. – Он не должен добраться живым до лагеря! Но как это сделать?»
Неожиданно выход ему подсказал отец:
– Сред наших сторонников бытует мнение, что приезд послов – прекрасный повод покончить с этим позорным перемирием. Непобедимый Ганнибал прибыл на родную землю. Настало время вышвырнуть римлян из Африки.
Возвращавшаяся из Карфагена римская квинкверема с послами на борту медленно огибала мыс.
До лагеря Сципиона было уже недалеко. Три пунийских корабля, охраняющие посланников, повернулись назад, взяв курс домой.
Тиберий Фонтей и Луций Фабий стояли на палубе, наблюдая, как сотни весел врезаются в водную гладь, поднимая облака брызг, вызванных усилием плоти галерных рабов: ветер стих, и теперь корабль двигался только благодаря их каторжному труду. Но это нисколько не заботило римских офицеров: они были детьми своего времени и в рабах видели лишь животных, чья участь – существовать и умирать во блага великого Рима. Их тревожило другое: пунийцы встретили посольство очень враждебно. Перемирию, похоже, наступил конец.
– Вероломные шакалы! – возмущенно говорил Луций Фабий. – Помнишь, как они умоляли Сципиона о мире, когда он двинулся на Карфаген?
– Я был уверен, что так и будет. – Фонтей был безразличен, в отличие от своего молодого коллеги. – Слишком долго идет эта война. Мы ненавидим друг друга сверх меры.
– Зачем же тогда они просили мира?
– Ты еще молод, Луций Фабий, и не уяснил, что поход Сципиона на Карфаген – блеф чистой воды. Мы не в состоянии с нашими силами в Африке взять сейчас этот огромный и неприступный город. Если бы Сципион сам не имел нужды в этом перемирии, он никогда бы не заключил его.
– Так чего же мы ждали?
– Чего мы ждали – уже дождались: Ганнибал и Магон покинули Италию, наконец-то дав нашей истерзанной войной земле вздохнуть свободно. Пусть пунийцы прочувствуют на своей шкуре, что такое бесконечная война на собственной территории.
– Но нам придется сражаться с Ганнибалом. А здесь он будет в два раза сильнее, чем в Бруттии, – усомнился Фабий.
– Придется – значит, будем сражаться! Мы – солдаты, и наш долг – погибнуть, если это нужно Риму. Наша армия может быть разбита, но даже после этого Ганнибал вряд ли уже вернется в Италию.
– Значит, мы в любом случае выиграли эту войну?
– На земле Италии – да! – твердо сказал Фонтей.
Они замолчали, продолжая наблюдать за гребцами.
«Как там Тиберий Младший? – думал Фонтей. – Это первый в его жизни поход и первые лагерные будни».
За семь лет он привык к сыну Аристоники, и уже редко вспоминал свое родное дитя, так безвременно покинувшее этот мир. Тиберий стал почти взрослым и в свои семнадцать лет выглядел намного старше. Его бесконечные упражнения со сверстниками на Марсовом поле, постоянные домашние занятия с рабом, лакедемонянином Агамедом, преподавшим Фонтею Младшему воинскую науку древней Спарты, сделали из него настоящего бойца, которому необходимо попробовать вражеской крови, чтобы стать бесстрашным воином. Три месяца назад он прибыл в лагерь Сципиона вместе с подкреплением, отправленным Сенатом, и занял свое место среди знатных всадников третьей турмы проконсульского легиона. Из его слов Фонтей узнал, что юноша в разговоре с матерью настоял на отправке его в армию, но Аристоника согласилась лишь с тем условием, что он будем служить под надзором отца. Поэтому вместо Галлии Тиберий Фонтей оказался в Африке.