Легат не знал, что его жена наивно полагала, будто война окончилась, так как всему Риму было известно о прибытии посольства Карфагена с просьбой о мире. Но последние события показали, что она заблуждалась; ожидается новая битва, аналогов которой, возможно, еще не было на этой войне. А пока Фонтей Младший усиленно тренировался в лагере.

Центурионы проконсульского легиона не давали отдыхать солдатам ни днем, ни ночью. Пока не было военных действий, Фонтей вместе с молодыми воинами отрабатывал военный шаг, совершал марши в полном снаряжении с дополнительной нагрузкой – привязанными к поясу мешочками с камнями, - учился запрыгивать на коня с оружием в руках, пересекал вплавь небольшие реки, метал дротики и камни, пускал стрелы из лука, участвовал в маневрах и нес караульную службу.

Они редко виделись с сыном и не проявляли на людях родственных чувств – такова римская гордость, – но иногда их пути в лагере пересекались.

Однажды легат увидел, как Тиберий Младший отрабатывает колющие удары на тренировочном шестифутовом столбе, тщательно закрываясь щитом, и его сердце не выдержало:

– Луций Варрен, – обратился он к центуриону, наблюдавшему за упражнениями. – Позволь мне побеседовать с этим юношей.

– Конечно, легат Тиберий Фонтей, – ответил седой вояка, чью голову сейчас не покрывал посеребренный шлем, который не отличался своим цветом от цвета волос хозяина. – Ты можешь забрать его на короткое время. Тем более что он - хороший солдат.

– Пройдемся, – предложил Фонтей запыхавшемуся сыну, со лба которого стекал крупными каплями пот – поздняя весна в Африке была довольно жаркой. – Как служба? – спросил легат, когда они отошли на достаточное расстояние от ушей центуриона.

– Все отлично! Луций Варрен не дает нам скучать, – улыбнулся отцу Тиберий Младший.

– Служить в легионе – это не за материнский подол держаться, – усмехнулся легат.

– Скажу честно: мне немного непривычно без матери, – ответил сын. – Хотя такие признания и недостойны солдата.

– Ладно, ты же признаешься не боевым товарищам, а своему отцу, – сказал Фонтей. – А я и сам скучаю по нашей Аристонике.

– Перед моим отъездом она целую неделю ходила сама не своя. И даже пыталась отговорить меня от службы в армии, не понимая, что это уже невозможно после внесения в списки новобранцев.

Легат насмешливо посмотрел на него.

– И в чем была причина такой печали? Она поняла, как тяжело тебе воевать вдали от дома?

– Нет! – сердито ответил сын. – Мать – мужественная женщина. Она представляет все опасности военной службы. Дело не в этом.

– А в чем же?

– Не знаю. Но я заметил, что она стала такой после визита Порция Катона.

– Что?! – взревел было легат, но, увидев непонимающий взгляд сына, осекся. – Говоришь, Порций Катон приходил в наш дом? – уже тише спросил он.

«Что это было? – изумился Фонтей Младший. – Неужели отец ревнует к квестору?»

– Они долго беседовали в саду, не заходя в дом, – ответил он.

«Неужели Катон проболтался Аристонике о двойнике Тиберия Младшего? – Легат был зол как никогда. – Но он же обещал…»

– Наверное, пришел пожаловаться на Сципиона. – Фонтей сменил тон на шутливый. – За то, что тот выжил его из армии и отправил в Рим.

– Может быть… – Тиберий Младший больше не хотел поддерживать разговор на эту тему.

В это время к ним подошел старый друг легата – центурион Тит Юний.

– Приветствую тебя, Тиберий Фонтей, – сказал он, осклабившись в улыбке.

– Я тоже рад тебя видеть, старый вояка. – Фонтей дружески похлопал его по плечу.

Они не виделись со времени отъезда легата в Рим. Центурион же недавно вернулся из Нумидии.

– А это что за молодой солдат? – спросил Юний, указывая виноградной лозой, символом центурионов, на Тиберия Младшего.

– Мой сын – Тиберий, – гордо ответил легат.

Центурион и юноша внимательно посмотрели друг на друга. Гелон сразу узнал этого младшего офицера, нашедшего их с матерью в Новом Карфагене в доме на окраине улицы. А вот Юний напрасно силился вспомнить, где он мог видеть это лицо. За восемь лет мальчик изменился до неузнаваемости, поэтому все попытки центуриона выудить что-то из памяти были тщетны.

– Какой мужественный вид у этого бравого воина, – беззлобно ухмыльнулся старый вояка. – Немало врагов Рима падет от его меча.

– Главное, мне нужно сберечь его. Он мой единственный наследник, – полушутя, полусерьезно сказал Фонтей.

– Я буду присматривать за ним в твое отсутствие, – успокоил его центурион.

– Легат!.. – вернул их к действительности Гай Урс, морской офицер. – Справа по борту три пунийских корабля! Похоже, они собираются атаковать нас!

Фонтей оглянулся. Действительно к ним быстро приближались триремы с длинными, как у скорпионов, хвостами. Над ними возвышались штандарты Карфагена с дисками и полумесяцами.

– Все на правый борт! – крикнул он солдатам. – Занять оборону!

Легионеры быстро построились в два ряда. Первый ряд сомкнул щиты, второй приготовил дротики для метания.

– Гай Урс! – приказал Фонтей. – Гребцам налечь на весла!

Тот кивнул и бросился исполнять команду.

Тем временем пунийцы вплотную приблизились к квинквереме, которой удалось ускользнуть от ударов бивнеобразных таранов. Зажатая между бортами вражеских кораблей, квинкверема рвалась вперед, пытаясь дотянуть до лагеря, до которого оставалась совсем немного.

На суднах пунийцев прокричали команды, и тучи дротиков накрыли палубу римского корабля. Раненые легионеры стали падать, но их места занимали другие.

Римляне почти вырвались из клещей, но их положение осложнялось тем, что пунийцы метили не только в солдат, но и в гребцов, и некоторые дротики, брошенные особенно меткими стрелками, сумели попасть в отверстия для весел и поразить обнаженные тела прикованных рабов.

Неуправляемые весла убитых и раненых гребцов безвольно опустились в воду, нарушив стройный взмах и мешая остальным выполнять свою работу. Чтобы заменить убитых, надсмотрщикам требовалось время, а его в запасе у римлян оставалось все меньше и меньше.

Карфагеняне продолжали засыпать квинкверему дротиками. Численное превосходство врага сказывалось, и ряды римских солдат постепенно редели.

Одной из трирем удалось приблизиться вплотную, и через абордажный мостик пунийцы стали перебегать на борт квинкверемы.

Это были рослые ливийцы, хорошо владевшие навыками рукопашного боя и сейчас наиболее опасные.

Фонтей выхватил свой короткий меч и бесстрашно кинулся в драку. Но с десяток свирепых вражеских солдат успешно сдерживали римский напор, пока их товарищи беспрерывным потоком заполняли палубу.

«Здесь не развернуться! Не построиться в шеренгу! – с досадой подумал легат. – Судно – это не равнина, где центурия могла бы разгуляться…».

Тем временем враги все прибывали и прибывали. Когда их собралось достаточное количество, они бросились в атаку. Закипел неистовый рукопашный бой.

Неожиданно легат услышал, как кто-то со стороны карфагенян крикнул по-латыни:

– Вот мы и встретились, Тиберий Фонтей!..

Хорошо вооруженный пуниец в посеребренных доспехах недобро смотрел на него из-под надвинутого на глаза остроконечного шлема.

Фонтей сразу узнал в нем своего обидчика. Вместо страха его сердце наполнилось радостью.

– А, это ты… – зловеще протянул он. – Вот теперь мы раз и навсегда решим, кто из нас оправиться в подземное царство…

Их мечи сшиблись с такой яростью, что остальные сражающиеся невольно отпрянули от них.

Фонтей атаковал стремительно и беспощадно, но Мисдес искусно парировал удары легата, уклоняясь с такой легкостью, словно перед ним был новобранец.

Ярость мешала Тиберию сосредоточиться. Ему казалось, что даже обрубок его уха стал невыносимо болеть и кричал ему прямо в мозг: убей его, отомсти за меня!

Вокруг их кипел бой, но они никого не замечали, всецело занятые друг другом. Будучи исключительно опытными и умелыми в фехтовании, оба противника понимали, что их поединок зависит только от удачи – кто-то должен был оступиться или отвлечься – и поэтому были максимально сосредоточены.