Все подскочили, как ужаленные.

– Откуда они здесь, так быстро? – недоуменно воскликнул расстроенный Масинисса.

– Наверное, к погоне подключились свежие силы, – предположил Гауда.

– Быстро! По коням! – приказал царевич. Беглецы вскочили на своих верных, не успевших отдохнуть друзей и ринулись вдаль.

Но расстояние между ними и преследователями сокращалась. Да, это были всадники из одного из свежих отрядов, предусмотрительно расставленных Сифаксом на всех направлениях, куда могли уйти разбойники.

Вот уже засвистели стрелы, и люди Масиниссы начали падать, широко вскидывая руки от ударов в спины. На небольшой холм их взлетело только семеро, остальные остались лежать, попав под копыта лошадей воинов Сифакса.

Картина, открывшаяся перед беглецами с высоты холма, удручала: небольшая полоска равнины отделяла их от полноводной, быстрой и широкой реки, по берегу которой в их сторону во весь опор мчался небольшой отряд всадников в надежде перехватить беглецов в этой естественной западне.

«Это конец!» – мелькнула мысль в голове у Гауды. Он, закаленный в боях воин, не видел выхода из сложившейся ситуации.

Но Масинисса, подскакав к краю крутого берега, не раздумывая, прыгнул в воду, не слезая с коня.

Волны поглотили его, но он быстро вынырнул и, уносимый бурым течением, махнул рукой своим соратникам, приглашая их повторить то же самое.

– Прыгай!.. – крикнул Гауда замешкавшемуся Карталону, прикрывая его щитом от стрел, положивших на землю еще двоих его бойцов.

Увидев, что тот погрузился в воду, он бросил щит и, оттолкнувшись, полетел следом за ним в реку.

Вода накрыла его с головой, а притороченный к поясу меч и колчан за спиной потянули вниз.

Гауда быстро, хотя с сожалением, избавился от них, заодно скинув обувь и шкуру леопарда. Ему легкие уже были пусты, когда он все же вынырнул на поверхность, жадно хватая воздух ртом. Гауда стал беспокойно озираться, ища глазами Карталона. Но тот, широко раскидывая руки, уже греб к нему, чтобы помочь удержаться на воде. Парень вырос на море и плавал очень хорошо.

– Я в порядке, – успокоил его Гауда, благодарно посмотрев на пасынка. – Где царевич? – с трудом выдавил он, отплевывая воду, которая все же попала в горло.

Молчаливый Карталон указал подбородком вправо, где футах в сорока над бурлящей поверхностью реки, виднелась то погружающая, то снова выныривающая голова Масиниссы.

– Слава богам… он жив, – облегченно прохрипел Гауда. – Теперь… главное… не утонуть!..

Он замолчал, стараясь беречь силы, и отдался бурному потоку, пытаясь удержаться на плаву.

В конце концов, им втроем удалось выплыть на другой берег. Опускающая ночь скрыла их от глаз преследователей, и обессиленные беглецы скрылись в невысоких горах, найдя себе убежище – спрятанную от человеческих глаз пещеру, где они, голодные, изнемогающие, решили переждать.

Через десять дней у неугомонного Масиниссы под началом снова было две сотни удальцов, и он продолжил свою разбойничью жизнь, полную опасностей и приключений.

На одном из ночных привалов он поделился с Гаудой своими планами.

– Я все-таки дождусь высадки Сципиона в Африке. – Глаза царевича горели неукротимым огнем, горевшим ярче костра, у которого они грелись прохладным вечером. – Без него мне не вернуть власть в Нумидии. Он обещал прийти сюда, и он сдержит свое слово!

Гауда знал о тайных переговорах царевича с Публием: Масинисса поведал ему об этом во время их первой встречи после его возвращения. Эти переговоры проходили в Испании, под самым носом Гасдрубала Гискона, несостоявшегося тестя царевича. Масинисса был очарован римским проконсулом и решил стать его вечным союзником.

Но Гасдрубал, должно быть, что-то пронюхал, и после этого начались все беды Масиниссы, которого травили со всех сторон – карфагеняне, Сифакс и многочисленные претенденты на нумидийский престол.

Царевичу не надо было объяснять, что виной всему карфагенский полководец. Он и так знал, кто желает его смерти.

Сципион был его единственной надеждой, которую он так ждал и лелеял…

Зима на побережье в этом году выдалась ветреная и дождливая.

Хорошо укрепленный военный лагерь Сципиона, расположенный на скалистой косе, уходящей далеко в море, казался неприступным. Но удачное расположение, надежно защищающее его со всех сторон, имело свои минусы: морской зимний ветер, пронизывающий до самых костей, сбивавший с ног, стал причиной постоянных простуд и недомоганий легионеров.

Сципион, плотно закутавшись в грубый солдатский плащ, в одиночестве наблюдал за волнами, которые беспрерывно набегали на огромные прибрежные камни и с шумом разбивались на мириады соленых брызг. Воздух, насыщенный запахом моря, дрожал; стихия бесновалась, накрывая полководца мельчайшей водяной пылью и заставляя слезиться глаза.

Но Публий был неподвижен. Он не прятал лицо в капюшон, не замечал ветра и брызг. Его мозг разрывали мысли, не дающие ему покоя все три месяца вынужденного зимнего безделья за стенами лагеря.

Он прибыл сюда закончить эту бесконечную войну и любая, даже самая незначительная ошибка могла дорого стоить его родине.

В его распоряжении было двадцать тысяч человек, у врага – более восьмидесяти, поэтому сотни планов, сменяющих друг друга в его светлой голове, отметались один за другим.

Сенат Рима, опасаясь Ганнибала, не дал Сципиону сильной армии, предложив ему самому навербовать солдат на Сицилии. Из легионеров под его началом остались лишь ветераны Канн, сосланные на остров после поражения тринадцатилетней давности, которое стало позором для Республики.

Надежды Публия пополнить свои ряды в Африке за счет нумидийских союзников не оправдались. Сифакс уведомил его, что он теперь зять Гасдрубала Гискона и союзник Карфагена, а Масинисса лишился трона и сгинул где-то на бесконечных просторах Нумидии.

Так что надеяться римлянам здесь было не на кого.

Но у Сципиона имелось то, чем обладал и Ганнибал – ореол непобедимого полководца. Он-то и удерживал Гасдрубала Гискона, успевшего познать военный гений Публия, от активных действий. Проконсул знал об этом и потому согласился на бесконечные переговоры, дававшие ему возможность переждать зиму и найти путь, ведущий к окончательной победе.

– Командир, – услышал он голос за спиной и, обернувшись, увидел центуриона Тита Юния, ожидавшего, когда полководец обратит на него внимание.

Сципион улыбнулся. Он очень хорошо относился к этому старому солдату, воевавшему с его отцом и дядей, а потом с ним самим в Испании. Сципион лично вручал ему награды за мужество – фалеры за битвы при Бекуле и Илипе, золотой браслет – за взятие Нового Карфагена.

– Слушаю тебя, Тит Юний, – ответил он.

– К воротам лагеря прибыл конный отряд – по-видимому, нумидийцы… Ведут себя спокойно и даже дружелюбно. Их предводитель представился царевичем Масиниссой и просит тебя принять его.

– Масинисса?! – Брови Сципиона удивленно взлетели вверх. – Здесь?! – Но потом, справившись с эмоциями, он спокойно добавил: – Вели сопроводить его ко мне.

Проводив глазами поспешно удаляющегося центуриона, он направился к штабу – большому бараку, покрытому соломенной крышей, специально построенному римлянами на время зимы.

Вскоре стоящие на границе лагерного претория Публий и Гай Лелий увидели приближающуюся могучую фигуру царевича в сопровождении охраны лагеря. Масинисса шел один: его спутникам Тит Юний предложил подождать решения полководца за воротами.

Увидев римского военачальника, царевич просиял улыбкой. Он был искренне рад. Вскинув руки, Масинисса ликующе воскликнул:

– Я от чистого сердца приветствую тебя, Корнелий Сципион!

– Я тоже рад тебя видеть, Масинисса! – ответил Сципион, широко улыбнувшись в ответ.

Внезапно тень набежала на лицо царевича.

– Я знаю, ты возлагал на меня надежды, – печально сказал он. – Но перед тобой стоит не царь, сопровождаемый огромной армией, а изгнанник с небольшим отрядом воинов.