Внезапная догадка заставила сердце Адербала биться гулко и часто.

– Неужели?.. – пробормотал он и, не удержавшись, громко крикнул: – Гауда!.

И он не ошибся: от группы отделился человек с до боли знакомыми чертами лица. Бросив на землю щит, он кинулся в объятии Адербала.

Остановив взмахом руки метнувшуюся к ним стражу, Адербал крепко обнял своего вновь обретенного брата.

– Узнал своего брата?.. Узнал! – На глазах у Гауды появились скупые мужские слезы.

– Я не ожидал увидеть тебя вновь. Мы все считали тебя погибшим, – радостно отвечал Адербал, продолжая трясти и похлопывать Гауду, все еще не веря своим глазам.

– А я знал, что ты ждешь меня, – смеялся тот, – и поэтому не собирался умирать.

Вскоре за плотным обедом, сдобренным хорошим вином, Гауда рассказывал ему и Магону о своих злоключениях.

– Когда Гасдрубал вышел из лагеря, он послал меня с десятью нумидийцами искать броды. Мы понимали, что сейчас все зависит от нашего усердия, и не останавливались ни на минуту. Но боги были против нас – чем дальше мы уходили, тем круче становились берега реки… Только на следующий день, отойдя совсем далеко, ближе к полудню мы нашли брод. Оставив пятерых своих людей на месте, я поскакал с остальными назад. Но примерно миль через пять, услышав шум битвы, понял, что мы опоздали…

Лицо Гауды омрачилось: он заново переживал события двухлетней давности.

Опорожнив залпом кубок сицилийского вина, привезенного карфагенянами с собой, и оценив позабытый вкус, он продолжил:

– Мы присоединились к ближайшим солдатам – это оказались лигуры, – и стали готовиться к драке. Но нас никто не атаковал. Более того, вскоре вернулись дозорные и сообщили, что карфагеняне разгромлены, а Гасдрубал убит. Их слова быстро подтвердилась: мы увидели бегущих испанцев, а за ними появились легионеры. Лигурийские вожди недолго совещались и приказали всем своим людям уходить. Так я оказался у них. Они вначале хотели нас убить – ведь варвары всегда остаются варварами, – но внезапно началась война с соседним племенем. Каждый воин был на счету. Пришлось сражаться, и за это нам было позволено жить среди них. Но отпускать нас лигуры не хотели, и только слухи о вашем приходе сделали их более сговорчивыми.

– Да. Хлебнул ты горя… Но зато выжил, – подбодрил его Магон. – Его брату, – он указал на Адербала, – повезло меньше. А моему вообще не повезло. – Теперь уже лицо Баркида омрачило воспоминание о погибшем брате.

При упоминании о Мисдесе Гауда оживился. Его глаза засияли от радости, а улыбка озарила лицо.

– Неужели Мисдес спасся?! – воскликнул он в изумлении. – Умоляю, расскажите!.. Как?!..

В свою очередь Адербал поведал ему о злосчастиях Мисдеса и о счастливом повороте в его судьбе. Это повествование привело Гауду в совершенный восторг.

После этого они еще долго пили и беседовали – после двухлетней разлуки накопилось много тем для разговоров. Только поздней ночью, совершенно пьяные и счастливые, названные братья рухнули прямо на пол палатки Адербала и, завернувшись в плащи, безмятежно уснули.

Утро встретило их ласковым летним солнцем. Они позавтракали и, отказавшись от вина, отправились прогуляться по лагерю.

– Брат, я должен сообщить тебе неприятную весть. – Адербал сейчас выглядел озабоченным и напряженным.

– Говори! – потребовал встревоженный Гауда.

Адербал вздохнул. Ему было тяжело говорить, но он должен облегчить свою совесть.

– Твой господин – больше не союзник Карфагена. И более того, в настоящий момент он - наш враг.

Эта новость повергла Гауду в шок. Он остолбенел и выпучил глаза от изумления.

Адербал молчал, давая ему время собраться с мыслями.

Наконец нумидиец выдавил из себя:

– Что же получается?.. Мы теперь с тобой враги, брат?

– Зная твою преданность царевичу, можно и так сказать. – Адербал был огорчен не меньше его. – Но знай: пусть ты будешь врагом Карфагена, но моим врагом не станешь никогда.

После этих слов Гауда расчувствовался и стиснул Адербала в объятиях.

– Я этого никогда не забуду! А теперь, прошу тебя, расскажи мне все, что ты знаешь о Масиниссе.

Выслушав рассказ Адербала, Гауда опечалился еще больше.

– И что же мне делать?

– Я кое-что придумал брат, – приободрил его Адербал.

– Кальбадор, отдай мне мой меч.

Мандоний смотрел теплым взглядом на приемного четырнадцатилетнего внука. Уж больно он был ладен и справен. Чистое лицо, крепкая фигура, мускулистые руки – ни одного изъяна.

– Нет, не отдам. Я еще не навоевался, – насупился тот, не переставая махать тяжелой и острой фалькатой.

«А здорово у него получатся», – подумал Мандоний, но вслух сердито сказал:

– Осторожно! Смотри не поранься!

– Дед, я уже настоящий воин. Илергет без раны – не илергет. Лучше скажи, когда я получу такой же меч вместо моего кинжала.

– Ты же знаешь, Кальбадор, по нашим обычаям через два года.

– Но для внука царя, пусть и приемного, можно сделать исключение! – упрямо потребовал Карталон. Он уже привык к испанскому варианту своего имени (Кальбадор), ведь вся его сознательная юность прошла в племени илергетов.

– Для внука царя, конечно, можно, – улыбнулся Мандоний. – Ладно, я подарю вам с Каром по настоящей фалькате. Э-э… скажем, к осени!

– Правда?!– Карталон подпрыгнул от восторга и чуть не поранился, вовремя отдернув плечо от острого клинка.

– Я же предупреждал – можешь покалечиться! – возмутился Мандоний. Но Карталон, не обращая внимания на его слова, кинулся к нему и повис на шее:

– Спасибо тебе, дед!.. – радостно завопил он. – Ты самый лучший из всех дедов!

Мандоний растрогался – к старости он стал сентиментальным, – но, не подав виду, мягко отодвинул от себя внука.

– Ну-ну! Ты не девчонка, а воин. Не нужно благодарностей.

В этот момент в комнату быстрым шагом вошла Верика.

– Кальбадор, ты никогда не расстаешься с оружием, – пожурила она его. – Скажи мне, куда это умчался Кар?

– Я не знаю. Он в последнее время какой-то неразговорчивый.

– Обманываешь, маленький проказник. – Верика рассмеялась, продемонстрировав свои очаровательные ямочки на щеках. – Вы неразлучны, и ты знаешь все его тайны. Отвечай, в кого он на этот раз влюбился?

– Влюбился?! – Карталон выглядел искренне изумленным. – Что ты такое говоришь, мама? Он любит только свой кинжал и лук.

«Он вылитый Мисдес. Ни за что не определишь, говорит правду или лукавит, – подумала Верика. – Это хорошо: у илергетов хватает воинов, но мало мудрецов. Надеюсь, мой приемный сын будет полезен моему народу и станет хорошим советником Кара».

– Мама, представляешь, дед обещал подарить нам с Каром по фалькате, – ловко перевел разговор на другую тему Карталон.

«Вот лисенок! – Верика посмотрела на него с улыбкой. – Ну и хитер! Не то что наши прямолинейные чурбаны».

– Ладно, мама, я пойду. Мы с Лукконом собирались поохотиться на уток.

Карталон положил меч и выбежал из комнаты.

Мандоний посмотрел на дочь и добродушно усмехнулся.

– Не зря Биттор не любил мальчишку. Умственные способности Кальбадора раздражали его чрезвычайно. Он понимал, что ему далеко до пасынка и видел в нем угрозу своему положению в племени.

– Беднягу Биттора больше ничего не будет раздражать, – холодно отозвалась Верика о нелюбимом муже. Она не хотела говорить о нем.

– М-да, – задумчиво протянул Мандоний. – А ведь он погиб впустую…

– Значит, это правда! – огорченно воскликнула Верика. – Вы решили подняться против римлян?!

Мандоний молчал, не зная, что ответить дочери. Он обожал ее и доверял ей безгранично. Но она – женщина, и военные дела не должны ее касаться.