Он наблюдал, как Борун уходит, и чувствовал, как в душе вновь загорается нетерпение, но на этот раз с нотками надежды.

— Ждём, — проговорил про себя.

Глава 2

Они битый час сидели в старой кузне. Впрочем, это раньше она так благородно именовалась, а сейчас это был какой-то забытый Единым склад сельскохозяйственного инвентаря, старых сёдел, ржавого никчемного лома, во что превратилось некогда грозное оружие, пришедшие в негодность доспехи, битый час ожидающие переплавки, и много-много пыли, от которой нельзя было никуда ни деться, ни спрятаться. Она проникала, казалось, всюду, начиная от несчастного хлюпающего носа до требующего немедленного почёсывания мягкого места. Но ни чихать, ни шуметь хоть чуть-чуть они не имели права, иначе — скорое обнаружение с последующей незавидной долей.

Тяжелее всего приходилось Лири. Тамара слышала, как тот сопит, кряхтит и вздыхает, ворочается на небольшом пятачке. Она прямо-таки ощущала, как большого мужчину затапливает непреодолимое желание распрямиться во весь рост, заорать во всё горло и, вывалившись из этого кирпично-деревянного недоразумения, наконец-то начать крушить, ломать и убивать, выплёскивая накопившуюся тяжкую злобу.

От таких ярких картинок она ёжилась, словно от холода и предпочитала вернуться к ноющему неприятно бедру. Никогда не думала, что терпеть и лелеять боль гораздо безопасней, нежели какое-то постороннее наблюдение.

Потом её отвлекла прижавшаяся с другой стороны Гилэри. Несмотря на то, что по званию, да и по возрасту (на год или два) была старше девушки, та будто ощутила нехорошее состояние подруги, ослабевшей физически и морально от раны и переживаний, и, обняв, прижала к себе. Так было бесконечно приятно ощущать обыкновенное человеческое тепло, что будь их положение хоть капельку удобней, Тамара наверняка задремала… Впрочем, так и случилось: только перестали непроизвольно клацать зубы, только-только утихомирилось волнение в носу, в котором пылевые завихрения устроили дракон знает что, вызывая немилосердный зуд и щекотку, как пригревшись, стала проваливаться в темноту забытья и…

Неимоверная сила вдавила её во что-то мягкое. Спросонья показалось, что её душат, но, слава Единому, она быстро пришла в себя и оценила деликатность ситуации.

Попытавшись уснуть, она перестала себя контролировать и, естественно, чуть не чихнула — а ведь одним таким простым действием могла перечеркнуть попытку остаться незамеченными от множества проходящих рядом вражеских солдат. Моментально оценив происходящее, Гилэри, одним крепким движением привлекла её к себе, естественно, ртом вперёд, то есть собственной грудью заглушила демаскирующий звук. Хорошо хоть никто не видел, как смущённо покраснела бравая амазонка, а затем одним резким движением вырвалась из мягких объятий. Потом с опозданием решила, что таким жестом она продемонстрировала сущую неблагодарность, и, будто в оправдание, признательно погладила подругу по руке. Услышав в ответ осторожное касание за плечо, Тамара, окончательно запутавшись, тяжело вздохнула и, решив больше не вдаваться в глупости, снова прижалась к соседке. В конце концов, её знатно знобило, а таким образом хоть как-то можно было согреться.

То, что сами по себе прикосновения оказались приятными, а момент гашения чихания о грудь растревоженное воображение самовольно пыталось восстановить по каждому удару сердца — на это она решила не обращать внимания. В конце концов, эти мысли на данный момент были гораздо полезней и интересней, нежели тягостное ожидание неминуемой развязки и тоскливое приближение смерти. Это ей-то, молодой девушке, не заработавшей славы и не родившей ребёнка. Кстати, надо определиться с приоритетами. Пока время есть.

Кто бы подумал, что в таком положении можно шутить? Вот, что пыль в носу и грудь животворящая делают! Самоирония — первый шаг к жизни.

Услышав их возню, все тревожно замерли, лишь Лири недовольно что-то негромко пробурчал и вновь заворочался, будто медведь в тесной берлоге, борясь с весенней заглушкой в заднице.

И вновь наступила напряжённая тишина. Хорошо было тем, кто был у дверей или щелей, образованных непогодой и временем — они хотя бы имели возможность видеть происходящее снаружи, остальным оставалось довольствоваться слухом. Звучали переклички патрульных, периодические крики боли, топот ног и всё усиливающийся гам по соседству — где-то пару часов спустя, как они покинули караульную пристройку, на месте входа в скрытый коридор изобразив внушительный завал, туда прибыло целое факельное шествие, по словам Ежи, наблюдавшего ту сторону, около пятёрки похоже что командиров среднего звена воинства, что сейчас хозяйничало в дворцовом комплексе, которые решили промочить горло по серьёзному поводу, а чуть позже эти же горлянки проверить на предмет знания похабных солдатских песенок. Знание было на уровне, умение отсутствовало напрочь, зато компенсировалось увеличивающейся громкостью.

Тамара, конечно же, специально не прислушивалась, но то, что невольно удалось в хрипе и стоне разобрать, совсем не радовало, а пробуждало глубоко в душе глухое раздражение. Гилэри, видимо, тоже прослушала часть куплетов, и теперь скрипела от бешенства зубами. Настала очередь Тамары успокаивать её, поглаживая по руке и шепча на ухо какие-то банальности о том, что они ещё отрежут яйца, чтобы улучшить качество и тембр вокала. И какая молодец наставница Брада, что так предусмотрительно увела их оттуда. Хотя само продвижение по заброшенному ходу, вроде и недолгое, а, казалось, затянувшееся на пару месяцев жизни, вспоминалось с такой гадливостью и отвращением, что хотелось достать остатки луковицы и сжевать её, чтобы перебить ту затхлость и смрад дохлятины: в узкий коридорчик заползла какая-то живность и сдохла. А передвигаясь в кромешной тьме, держась только за плечо впереди идущего, естественно, ничего не видя, сложно было разминуться с бренными, но такими вонючими останками несчастного животного. Тамара, коль даст Единый дожить до рассвета, даже боялась осматривать своё одеяние.

— Долго ещё будем тут сидеть? — прозвучал тихий, но слышимый всем бас Лири.

Это был очень интересный вопрос.

Изначально, как только они переместились в этот забитый сарай, Брада озвучила такое предложение: дождаться полной темноты и, выяснив скорость движения патрулей, пробираться к стене поближе к другим, северным воротам, нейтрализовать часовых и спуститься на другую сторону. Вот такой план минимум. Максимум — это всем уцелеть. В принципе, ничего невозможного в этом не было: освещалось пространство между дворцовым крылом и ближайшей секцией стены двумя кострами с редкими стационарными факелами по дворцу и вдоль периметра, движение к ночи немного успокоилось, так что можно было попытаться проскочить. Тамара думала об этом с дрожью — вновь разболелась нога, и не было того воинственного настроения, помогающего сломя голову бросаться на врага, даже если он хотя бы внешне сильнее тебя.

Но наёмница продолжала молчать, ожидая что-то. Время остановилось, но девушка почему-то стала думать, что уже скоро начнёт светать — и на этом их манёвры можно будет считать законченными, но командирам-то виднее. Всё-таки она не стала бы так наверняка доверять своим внутренним часам.

Тамара, конечно, понимала, что пожилая наставница думает о принцессе, хоть о какой-то весточке о ней. Может быть интуиция и опыт Брады что-то подсказывают ей, но девушке казалось, что ожидание в этом направлении бессмысленно. Лидия либо уже в руках тех, кто устроил переворот, либо — что вероятнее — далеко отсюда, ибо любая резиденция хозяина земель, будь то монарх, император или князь всегда имеет тайные запасные ходы на случаи военных и иных волнений. И если то, что Элий мёртв — об этом вопили солдаты из числа городских стражников — правда, то Лидия и ещё какая-то часть высшей аристократии могла спастись упомянутым выше способом. Вот судьба младшей принцессы, Руфии, скорее всего была незавидной: девочка больше была сама по себе, со своими книгами, поэтому про неё просто могли забыть, и бедный ребёнок наверняка стал заложником противоборствующих сил.