И не только иностранные войска, не только фанариоты развратили так глубоко этот народ, что здесь честных мужчин или женщин надо с фонарем искать: – на него, едва вступающего в серьезную историческую жизнь, чрезвычайно сильно подействовали философские учения XVIII века.
Фанариоты ничему не учили свои паствы – им было не до того: у них финансовые обороты и житейская карьеры сидят в голове. Да и, наконец, просвещать варваров, особенно варварское духовенство, значит отнимать кусок хлеба у своих детей. В немногих фанариотских школах изучают и до сих пор только Гомера, Софокла, Геродота, Платона и прочих классиков, а остальное все прах и суета. “С вами – греки и латины, исследую вещей всех действо и причины”, писал лет с полтораста назад молдаван Кантемир. С фанариотской подготовки предки нынешнего поколения перевалили на французских гувернеров – просвещение они уже уважали, и сознавали смутно, что на Западе, в самом деле, есть что-то похожее на науку. И теперь хороши наши гувернеры из-за границы, и теперь не мешало бы нам вымести наши дома от 99% этих руководителей и просветителей наших детей; но, лет сто назад, эти люди были во сто раз вреднее теперешних. Они тогда смелее приучали своих питомцев презирать все родное, все заветное – платье, веру, язык, предания отцов их, и указывали им на Францию, как на единственный мир, где человек может легко дышать, как на сокровищницу знаний, на путеводительницу рода человеческого.
Век энциклопедистов наделал много беды восточной церкви, а с нею вместе и всему христианскому востоку. У нас, на севере, правительство теснило ее, боясь ее приверженности к старым порядкам. Сначала вывели архиереев из великорусов; потом отменили патриаршество; потом немцы – большие и маленькие Бироны – ругались над православием сколько их лютеранству было угодно; наконец, отобрали у церкви имущества. Когда явились энциклопедисты – стало еще хуже: неверие, усвоенное правительственными лицами и тогдашними образованными людьми, делало церковь окончательно презренным достоянием черни и слепцов. Далее, иезуиты подрывали к ней уважение; за ними протестанты, сведенборгисты и мистики... только теперь начинает она вставать на ноги, и то только у нас.
В Малороссии и Белоруссии ей приходилось едва ли не горше. Гонимая униатами и католиками, она не могла думать ни о серьезном выяснении собственных своих догматов, ни о заведении школ. Были приняты все меры, чтоб не только православных, но и самых униатских духовных держать в невежестве и унижении.
Цареградскою патриархиею владели фанариоты, которые до сих пор десятой, сотой доли того не сделали для православия, что у нас сделано: умственное развитие и нравственность нашего священника даже и сравнивать нельзя с тем, что вы увидите в Яссах, в Тульче, в Рущуке, в Цареграде. Если у нас духовенство крепко отстало от мирян – в чем оно само сознается и что оно, к чести его, хочет исправить, то в этих краях, оно, по развитию и по нравственности своей, стоит ниже даже нашего старообрядческого (белокриницкого) духовенства.
Теперь для умственного развития румынов, новому их поколению следовало бы, прежде всего, озаботиться заведением дельных семинарий и дельных духовных академий, а оно начитавшись бог знает чего, поступило совершенно наоборот. “На что развивать в народе суеверие и укреплять средневековые предрассудки? Пусть разум вступает в свои права! Прочь с ними, с этими попами, поборниками тьмы, шарлатанами, обдирателями народа! Их надо в ежовых рукавицах держать, а не то, что помогать им в их собственном развитии, чтоб из них вышли иезуиты!.. С попами-мужиками еще можно так-сяк справиться: их всякий презирает, они не имеют влияния на молодежь, они не могут иметь голоса в государственных делах. Да здравствует разум! ”
И притиснули поборников суеверия, и не завели для них школ. Духовенство, как личности, не пользуется уважением в народе, нравственного и умственного влияния на народ оно не имеет; но народ – то есть сельский люд – все-таки ходит в церковь, все-таки крестит и венчает детей, покойников хоронит. Он пьянствует со священниками, ведет с ними скоромные разговоры в самые постные дни, но он нуждается в них, как в представителях своей веры, как в машинах для исполнения ее обрядов. Священники тоже смотрят на себя, как на ремесленников, питаются от алтаря и ждут постоянно заказов. Разумеется, при таком ходе дел, при такой неразвитости, самый честный священник думает только о том, как бы добросовестнее выполнить все, что в требнике написано; а остальное – хоть трава не расти.
И вот вышло, что в массе городского, а пожалуй даже и сельского народонаселения развился страшный, неслыханный разврат. Не только супружеское вероломство в грош не ставится, но даже редкая девушка выходит замуж честною. За гривенник вы купите первую встречную мещанку; за рубль чиновницу, купчиху; рублей за двадцать купите... Третий, четвертый дом на любой улице – притон чего хотите. Каждая мелочная лавочка – тоже... Впрочем, что ж нападать на этих бедных женщин, которых иностранные войска и отсутствие развитого духовенства эмансипировали до такого безобразия? Их мужья, братья, сыновья разве лучше их? Разве я не куплю любого из них за несколько рублей, чтоб он сделал все, что мне угодно, и разве брат его не продаст его тайны вам за те же несколько рублей? Разве можно положиться на кого-нибудь из здешних чиновников, что он за червонец не сделает вам всего, что угодно? Делаю опять оговорку – светлые личности есть и здесь во всех сословиях и во всех званиях – но я поставил себе задачею указать только раны этого народа.
Есть положительные факты, что развитие и нравственность государства и сословия находятся в прямом отношении к развитию и к нравственности его духовенства. Католические страны невежественнее и безнравственнее протестантских, потому что католическое духовенство, по самому условию безбрачия, будет всегда стоять весьма низко. В ксендзы идут люди из всевозможных сословий, люди, которым, большею частью, иначе сунуться было некуда. Как можно предположить, чтоб вся эта масса ксендзов имела призвание к безбрачию? Если в двадцать лет от роду и казалось, что можно будет выдержать характер на всю жизнь, то неужели же всю жизнь можно будет стоять против искушения? А ведь тут надо исповедывать, венчать, разрешать трудные вопросы семейной жизни, любви, ревности, падения! Сравнение униатских семинарий с католическими показывает, что студенты-униаты даровитее католиков. Большинство студентов католиков готовится в ксендзы единственно потому, что убоялись бездны других премудростей, не могли сделаться ни инженерами, ни техниками, ни учеными, и католическая семинария вечно нуждается в воспитанниках: в епархиях пропасть вакантных мест, которые требуют замещения во что бы то ни стало.
Попович – другое дело. Каков бы ни был его родительский дом, все же это был дом священнослужителя и все же ребенок слышал в этом доме хоть фразы благочестивые. Прошел он гимназию (наших семинарий в Австрии, по счастию, нет), подумал-подумал, какой ему факультет избрать, и если почувствовал себя способным, пошел на богословский, где курс православного богословия (патристика, литургика и проч., хотя и в униатском их искажении) все же не легче курсов других факультетов. И вот, он – человек серьезно учившийся, семьянин, самыми семейными традициями связанный с народом – очутился в селе. Там ему скучно: у него есть потребность читать – он выписывает журналы, покупает книги, разумеется, сколько то позволяют ему его скудные средства. Этим он сильная поддержка литературе, он удвоивает число читателей, в с тем вместе, и литераторов. Затем, развитый человек, он не может оставаться безучастным к общественным вопросам, и вот, по его совету, по его настоянию, прихожане заводят школы, общества трезвости, преследуют разврат, интересуются делами государства и начинают любить родину. За школою и за нравственною жизнью разовьется и благосостояние общества.
И ксендзу в селе скучно – но ему скучнее попа. Поп семьянин, а ксендз одинокий человек. Не пойдет же он к мужику убить время; уж лучше же съездить к соседу-помещику или фабриканту – все хоть с порядочными людьми потолкуешь. И становится он светским, салонным человеком, и забывает народ, и ратует за интересы высших сословий. Его за это на руках носят и кричат во все горло о великих нравственных качествах католического духовенства.