– Крысы стащили, объявил он.
– Да неужели же крысы крадут деньги? отвечал я.
– А як же, пане!
В самом деле, он не лгал. Крысы, действительно, крадут деньги, серьги крадут, кольца крадут. Нечего делать я опять помог бедняку: не умирать же ему там с голоду! Меня выпустили.
Обывательские явились, но эти обывательские оказались собственными лошадьми моего возницы. Только что мы покатили, я сейчас же вошел с ним в переговоры, не довезет ли он меня до границы. Он поколебался, поторговался, содрал с меня, разумеется, по моему незнанию местных цен, вдвое больше, чем следовало, прикинул какие-то невероятные расходы на сено и на овес; я согласился на все.
В каждой волости менялся мой спутник, получая, разумеется, каких-нибудь крейцеров двадцать или сорок в вознаграждение с моей стороны за труды; писарь расписывался в получении меня и давал маршрут к следующему писарю, и я весьма спокойно, приятнейшим манером остановился ночевать в корчме, где, перекусивши кошерного мяса, улегся на лавке; телохранитель мой, выпив на мой счет чуть не штоф водки, заснул подле меня на столе. Деревенская баба, вдова, возвращавшаяся домой из Чернёвцов, где она выдержала экзамен в деревенские акушерки, сидела у меня в ногах и ораторствовала всяким извозчикам и гуляющим мужикам об удобствах цивилизованной жизни в Чернёвцах, так, как наши барыни, возвратившись из Парижа, охают и стонут по Палеройялю, по Елисейским Полям, по Итальянском Бульваре и по Версалю. Наутро, часов в 12, я явился в Синёвцы, или, как говорят у нас, вообще знающих все названия, кроме русских – Михалени. Михаленки – название молдавское; наше русское – Синёвцы:
Страх, что во Львове или в Чернёвцах догадаются, кто такой Vassilij Jovanoff, долго еще не давал мне покоя, и все мне казалось, что за мной следят: до такой степени я привык быть под надзором, unter aufsicht, что мне неловко было даже ходить как Петру Шлеммелю, потерявшему свою тень. Мне казалось, что я без сторожа человек не полный, чего-то недостает, точно я овдовел.
ЯССЫ
Тяжело слагаются государства и не легко европейская цивилизация принимается народами, которые века спали сном варварства под своим или чужим гнетом. С народами делается то же, что с отдельными семьями. Отец был угрюмый старовер, жил обрядами, Богу молился, был честен по-своему, трезв, бежал разврата и всякой суеты мира сего. Сын его уже тяготится старым, эпическим бытом, который теснит его, который на каждом шагу становит ему преграды, то по “Кормчей”, то по “Толковому евангелию”, то по семи “Вселенским соборам ”. На него веет чем-то новым; какой-то другой быт, более свободный, более рациональный, носится вокруг. Страшные сомнения запали в душу и началось отрицание старого. И вот, сначала двумя камушками укорачивается заветная борода, потом ножницами, а наконец... наконец, и бритва является на сцену, и с нею полное освобождение. Но куда же пойдет оглашенный? Он вышел из старого храма, а новый ему непонятен; святая святых доступна только посвященным, прошедшим долгим искусом науки и мысли. Все освобождение его состоит необходимо в знании только внешних, большею частью самых безобразных сторон дела. И вот, являются рысаки, кутежи, светлые трактиры с зелеными бильярдами, знание известного рода песен и известного рода анекдотов. “Валяй во всю ивановскую! знай наших! Мы, душа моя, просвещенные люди; энто, как говорят, плоды цивилизации пожинаем. Чего смотришь? Мы даже про леворюцию знаем...” Сын этого героя трактирных сцен, выбивателя окон и разбивателя зеркал и скул, все же получает кое-какое образование, все хоть гимназию кончит и будет сочувствовать, хоть и не всегда со смыслом, всему высокому и дельному. Сын этого сына уже окончательно станет современным человеком, в полном значении этого слова.
Просмотрите быт нашего дворянства, чиновничества, купечества – не говорю уже со времен Петра – а хоть с двенадцатого года, и вы невольно согласитесь, что рост народов проходит этим некрасивым путем разврата, карт, трактиров и прочих хороших заведений. Было время, что даже передовые люди нарезывались до положения риз? было время, когда они сделали шаг вперед и стали пить только запоем – с горя или с радости. Перемололось – и мука вышла. Время свое возьмет: теперь у нас в карты и в разные стуколки играют – не беда! Следующие поколения памятники будут ставить Паскалю за его знаменитое изречение, что люди играют для того, чтоб не оставаться наедине с самими собою, иначе сказать, для того, чтоб время убить; головы так пусты, что друг с другом говорить или задумываться над чем-нибудь материалу нет.
Мы пережили исторически и семнадцатый и восьмнадцатый век. Разумеется, нам остается еще много работы, чтоб догнать Англию и Германию; но все же мы далеко обогнали прочие народы Восточной Европы. У молдован нравы XVIII века, у турецких славян еще XVII-го.
Понять это очень важно. Кто знает, может быть, восточный вопрос скоро доведет нас до войны, и мы станем лицом к лицу с народами, которых мы пойдем освобождать. Наше общество и наша публицистика много кричит теперь о восточных христианах – и это очень хорошо, но то худо, что ни с языками их, ни с их литературою почти никто незнаком; большинство даже развитейших людей и в глаза не видало этих восточных христиан. А между тем, мы считаем их чем-то поэтическим, отважным, изящным, и в этом мы горько разочаруемся, а разочарование может повести к весьма дурным последствиям. Наши братья, по вере, до такой степени были подавлены турецким владычеством и – надо ж говорить правду – константинопольским патриархом, что в массе их мало патриотизма, а в передовых людях мало сильных умов. Помочь мы им обязаны – не даром же нас целые четыреста лет молят они о выручке, не даром же они передали нам двуглавого орла, царские регалии, царский титул и название (третий) Рим, ставящее нас обязательными покровителями и предводителями всего православного мира! Но помощь эта не должна ограничиваться штыками – мы, при всех наших долгах и финансовых затруднениях, все-таки, богаты. Не десятками, а сотнями надо приглашать зарубежных славян в наши учебные заведения; их надо учить, и еще тысяча раз учить. Если б это и тяжело отозвалось на нашем бюджете – не беда. Мы исполним наш вековой долг и оснуем прочную связь с ними, связь, которая необходимо подорвет вредное влияние на них западной католической, туркофильской (antimoscovite) пропаганды. Поддерживая их теперь, мы закладываем наше будущее величие и приобретаем союзников в будущем. Наша внешняя политика не должна походить на французскую, которая заботится только о сегодняшнем – будем поступать по примеру наших старых бояр, которые, раз поставив себе задачею собиранье земли русской, поколенье за поколеньем неуклонно стремились к этой цели. Земля русская почти собрана (недостает только Восточной Галичины и части Венгрии по реку Тису); теперь пришло время воскресению Царств Греческого, Болгарского, Сербского и Румынского, которые должны быть нашими союзниками в будущем. Раскошелимся же, и пусть ребятишки наших единоверцев толпами явятся учиться и проводить молодость вместе с нашими, для того, чтоб вера и народные вековые связи воскресли после нескольких десятков лет забвения.
Что еще делать? Знание – сила: нам надо знать, чем недужны наши единоверцы, наши братья, для того, чтоб уяснить себе, в которую именно сторону должна быть направлена наша помощь. Сколько умею, раскрою в этой небольшой главе темные, исключительно темные стороны молдавского быта: о светлых я говорить не буду – лечить надо больные места, а не здоровые, да о светлых сторонах много уже было и говорено на всевозможных языках. Пусть же однако никто не подумает, будто я хочу грязью бросать в этот бедный народ, который мне доводилось изучать от мужицких хат до боярских палат.
Выродки греческого народа, которых сами греки презирают и ненавидят, фанариоты управляли прежде Молдавиею. Надо видеть этих людей, чтоб понять, чем они заслужили такую ненависть: у них нет ни патриотизма, ни каких-либо политических или просто человеческих стремлений. Все для денег, для карьеры; жену, дочь продаст, на брата родного донесет. Есть между ними люди, которые кое-чему учились – тем хуже; уменье подержать разговор в обществе, знание языков, сведения свои, все свои таланты фанариот употребляет для наживы или для выслуги. Шпионы турецкого правительства – фанариоты. Его политические агенты – на половину фанариоты. Секретари губернаторов для сношения с иностранными консульствами – фанариоты. Турки гнетут Турцию, потому что они невежды и не понимают, что делают, а выручают Турцию из беды, ходатайствуют за нее у Запада – опять те же фанариоты и их партия.