«Панове поляки не могли в восемнадцать лет научиться русской азбуке, когда ребенок в третьем классе гимназии в полчаса выучивается греческому алфавиту, а через час уже и читает...»

«При таких заявлениях отвращения и злобы ко всему русскому, и при силе, которую имеют панове ляхи, при темноте простого народа, в какую его погрузили ляхи, можно разве рассчитывать, что русская община всегда так решит, как того требует сама природа, правда и разум? А когда народолюбцы глаза раскрывают общине, что говорит “Narodowka”? “swietojurcy-popi do niczego niech sie nie mieszaja, jeno do cerkwi” (“святоюрцы-попы пусть ни во что не мешаются: их дело только церковь”). Разумеется, это не касается ksiedzow...»

«Раз, что ли, бывало, что, как русский человек заговорит с паном поляком по-русски, так и услышит от него неприятности? Удивительно ли, что громадянин, не могучи еще освоиться с конституционными идеями и все еще труся нагайки, мучится, коверкает слова, чтоб в окружном правлении говорить будто по-польски, тогда как дома, в громаде и с священником, другого языка, кроме русского, и не употребляет.»

«А не видели мы, что ли, как на сейме наши послы (депутаты) хлопы отлично говорили по-русски и домогались русского языка в громадах и в школах? Нужно тут еще спрашивать русские громады, какого они себе языка хотят? А хочется вам, панове поляки, спрашивать – ладно, так спрашивайте, как мы уже сказали, у таких людей, которые пользуются доверием народа и не хотят баламутить его бесчестными проделками. Само собою разумеется, что перекинчиков мы к русинам не причисляем. Здравый разум говорит, что громада иначе присудить не может, как: где gmina polska, там язык польский, а где gmina ruska, там язык был бы русский, а где gmina mieszana, язык был бы и польский и русский. Но, чтоб не поступалось так справедливо, уже теперь Narodowka начинает терроризовать чиновников, что удалены будут те, которые непреклонны к исключительно польскому элементу, в чем “Narodowka” возлагает надежду на графа Голуховского... Мы не знаем польского правительства, мы признаем только правительство его величества императора Австрии.»

«Опека всегда в тягость, и советуем мы Narodowk’е, чтоб она уж раз перестала опекунствовать над нами, русинами; мы в ее опеке вовсе не нуждаемся и без нее обойдемся. Пусть лучше она опекунствует над мазурами, которые не хотят признаваться, что они поляки, а нас пусть в покое оставит.»

«Zniesienie grazdanki nie jest tylko zadaniem polakow, ale oraz i rusinow, ktorym lezy dobro i przyszlosc narodu na sercu. Отмена гражданской азбуки – желание не только поляков (!) но вместе и русских (перекинчиков), у которых лежит на сердце благо и будущность народа (т. е. Польши в старых границах, на русских плечах).»

«Вельможная пани Narodowka! да разве форма букв может создать dobro narodu?»

«Кириллица – старинное церковное письмо, а гражданка – украшенная и закругленная кириллица. А как вы, панове поляки, прежде писали и как теперь пишете[15]? Есть у нас под руками ваши старые и новые книги, могли бы мы вам показать...»

«Вы выступаете против скорописи! Ваши бецирковые (волостные) полономаны хотели, чтоб русины подавали правительству бумаги, писанные кириллицею (т. е. уставом) – печатными буквами, а между тем, каждый народ имеет свою скоропись, даже турки, армяне и т. п., потому что, что за час напишет, должен бы был целый день вырисовывать. Посмотрите же на нашу старинную галицко-русскую скоропись, которая сохранилась в старых метриках и древних, несколько веков назад писанных грамотах, и никому не мешала эта скоропись во времена вашего krolewstwa, а теперь вот и мешает, да еще кому? латинскому духовенству!... А ведь с 1848 года по настоящее время преподавалась скоропись в школах. Не наша же вина, если вы не хотели ей учиться; но духовенство-то ваше знает, что оно живет тут на испоконной русской земле и что ему необходимо научиться по-русски, тем более, что русское духовенство научилось по-польски, хотя поляки тут не более как пришельцы.»

«Гневается Narodowka, что мы признаем себя русскими. Чем народ есть, тем себя и чувствует, тем себя и признает. А если б мы сказали, что мы не русские, а французы или немцы, а що кому до того?..»

«Мазуры говорят, что они не поляки – кто ж их нудит быть поляками?»

«Дальше вы говорите, что мы схизмы хотим, – а вы хотите положить в галицкой Руси основания Польши от моря и до моря. Теперь ведь вольно каждому заявлять свое мнение, как кто захочет. Ну, а захотели бы мы лютеранами податься, разве нам не вольно это? Упрекаем мы, что ли, вас, что у вас есть лютеранские обряды? Ведь у вас есть кресты, костелы, органы, как и у них. Упрекаем мы вас в этом? Ваши братья даже и на бусурманство попереходили, как Бём, Чайковский и много других, а мы через это не задеваем польский народ; пусть же и нас панство не задевает – ведь в схизме, все-таки, семь таинств, а в бусурманстве ни одного нет.»

«Что у нас тот же обряд, что у наших братьев великорусинов, то совершенно естественно, потому что мы греческого и они греческого обряда, и мы хотим постоянно держаться этого обряда, тем более, что, через вкравшееся к нам латинство, сделалось wszystko jedno – mozecie chodzic do kosciola (все едино – можете в костёл ходить). А в церковь? Boze bron, to nie wszystko jedno (сохрани Господи – это не все равно)! И через эти-то махинации некоторых ваших ксендзов, многие попереходили на латинский обряд, а с обрядом и народность свою оставили и ополячились. Отсюда-то, панове и зависть, что, через очищение греческого обряда от латинской примуси, кладется рубеж между вами и нами, и что не можно будет создать Польши на русских плечах.»

«Мы не контролируем ваших дел – чем же наши мешают вам? А наши вам очень мешают. Мы употребляем ту же письменность, какая у нас веками употреблялась, и вы говорите нашему монарху: у галицких русинов та же письменность, что и в России; стало быть, они опасны в политическом отношении; душить их нужно, польскую азбуку им навязать, чтоб они ополячились и помогли воссоздать Польшу.»

«А святому отцу, папе, говорите: у австрийских русинов такие же обряды, какие и у россиян – душить их нужно, чтоб на схизму не перешли; иначе сказать, нужно их облатынить и тем ополячить, чтоб они помогли нам воссоздать Польшу от моря до моря. А русины об том и слышать не хотят. Inde irae, inde clamores!»

«Знаете ли вы, что наш папа повелел нам всецело сохранять обряд, переданный нам от святых отец, и вверил нам его целость и правильность? А знаете ли вы, что значит слово, данное святым отцом?»

«Мы не хотим ни ляхами быть, ни быть под ляшским правительством. Поэтому-то вы и интригуете, как бы подорвать доверие к нам его величества цесаря и у папы, я тем погубить нас. По напрасны труды ваши! Вся образованная Европа хорошо это видит и знает, и не даст так легко отвести себе глаза.»[16]

«“Газета Народовая” говорит то же: ze rusinizm w Moskwie przesladowany jest rowno z polonizmem (малороссийское направление преследуется в России наравне с польским).»

«Эх, братцы, что ж вы толкуете! Кто преследует поляков? Да ведь недавно еще, до 1831 года, у вас было свое войско, свои польские финансы, своя администрация, свои костёлы польские. Вы были в таком положении, в каком нас даже самая разгоряченная конституционная фантазия не может представить – а были вы этим довольны? Ничуть! Вы думали о том, как уничтожить холопскую Русь, да бунты подымать, и гневаетесь, что Россия усмирила вас силою оружия.»

«А разве Австрия не была вынуждена поступить точно так же в 1846 году?»

«А что Россия велит вам учиться по-русски, так разве у нас не велят учиться по немецки? Есть в этом что-нибудь необыкновенное? Разве это не вынуждается государственным единством?»

«Что у вас позакрывали некоторые монастыри – нет ничего удивительного. Пока монахи смиренно служили Господу, не упражнялись в революционерстве, так и сидели себе спокойно, а как стали они вредны правительству, так и закрыли монастыри. А разве другие державы, как в новейшее время Италия, не уничтожили множество монастырей? Что у вас вводят славянскую азбуку – что ж диковинного? Сам Шафарик говорит, что вы славяне. А не хотели вы несколько лет назад, да и теперь не хотите, что ли, навязать нам чужую, латинскую азбуку?»