Больше никто. Эвенки говорят: если из другого племени человек ступит на золотые берега того озера, его сразу чудовище сцапает, а все туркуланские эвенки погибнут страшной смертью.

- Неужели и сейчас они так же думают?

- Давно я тут не был, сорок лет будет,- тихо ответил Кыллахов и закашлялся. Он пробовал продолжить разговор, но кашель прерывал его на полуслове. Наконец он махнул рукой в сторону дальних гор и с трудом договорил:- В тех горах я партизаном был. Тогда мне восемнадцатый год шел, как нашему Кирьке.

Обрадованная Наташа, забыв обо всем на свете, кинулась сообщить новость ребятам. Она несколько раз споткнулась о камни, больно зашибив сквозь резиновые сапоги пальцы, но это не остановило ее.

- Ребята! - закричала она издали.

- Т-ты что раскричалась, как гагара перед дождем? - идя навстречу, спросил Кирька. Он уже выпряг Арфу и пустил ее пастись.

- Наш старик вырос в этих местах! - выдохнула Наташа.

У Кирьки глаза округлились, как у суслика, только что выглянувшего из темной норы. Он даже присвистнул.

- Н-не врешь?

- Честное слово!

Трое парней и Зоя осматривали устье Марлы. Дно было каменистое и выше уровня Ярхаданы. Речка шумно плескалась. По берегам ее росли высокие остролистые тальники да изредка голубыми пятнами виднелись одинокие ели. На противоположном берегу разгуливал длинноногий серый журавль. Заметив людей, он потоптался немного и медленно удалился в красные заросли лозы. И было удивительным сочетание Зоиной современной высокой прически и всей ее изящной фигуры с этим первозданным нагромождением береговых скал, джунглями тальников и говором перекатов…

- Ребята!- снова радостно закричала Наташа.- Кыллахов знает эти места!

Парни обернулись.

- Именно эти? - спросил Белов.

- Еще дальше. До самого верховья Ярхаданы. Весь Туркулан знает!

Зоя спокойно сказала:

- Ну и что же? Он ведь местный житель, якут.

Наташа растерялась. Да, Кыллахов якут. Но Якутия велика, и вряд ли каждый якут бывал во всех уголках своей огромной и мало освоенной страны. Разве Зоя Савельева, родившаяся и выросшая в небольшой приокской области, знает ее всю? Наверняка даже не все районные центры видела. И тогда Наташа решила поразить другой подробностью:

- Ксенофонт Афанасьевич еще пареньком в гражданскую войну здесь партизанил!

Эта новость подействовала на всех, даже на Зою.

- Ин-те-рес-но,- произнесла она с расстановкой.

- А я думал, пристал к нам от нечего делать какой-то старикашка якут,- заговорил Ром Шатров, и его карие глаза вспыхнули улыбкой.

Белов, почесывая «ежик» и затылок, посмеивался над собой: после случая с дощаником он, сбитый с толку Орлецким, грешным делом, подозревал, что Кыллахов пристал к отряду с недобрым намерением. Когда старик заговаривал о маршруте и даже советовал подняться выше Чулупчалыпского порога, Белову приходило в голову, что он хочет увести их от притоков Марлы, от золотоносных ключей. Теперь все эти подозрения выглядели смешными и глупыми. Да к тому же старик и не отговаривал от разведки в русле Марлы, только советовал меньше тратить времени на нее…

Солнце перевалило только за полдень. Оно плыло меж редких облаков. В эту пору верхний слой вечной мерзлоты оттаивал, и над тайгой курилась белая, слегка подголубленная дымка. До вечера еще далеко…

Кыллахов подъехал к дощанику, кинул Наташин рюкзак с каменьями и круто повернул Магана в сторону овражка. По нему он выехал на ровное и почти безлесное плато. Его тревожили и огорчали неприятные приметы. Конечно, не ради пьяного озорства кто-то столкнул под обрыв дощаник. На третий день пути старый таежник заметил, что кто-то подъезжал ночью к табору на рослом учуге. Он тогда не стал пугать молодежь, умолчал. А еще через два дня заметил, что тот же учуг - с ущербленным задним копытом - переплывал на ту сторону Ярхаданы. Почему человек не пришел к ним? Недобрый человек. Старик предупредил парней, чтобы ружья держали в порядке: в тайге, мол, медведи водятся… А этой ночью, судя по следам, уже шестерка оленей переплыла на эту сторону и скрылась по каменистому откосу в тайгу. Ксенофонта удивляла слепота ребят: они ничего не заметили до сих пор. Выходит, надо самому зорче охранять. Ытыс сильно постарел, сонлив стал. Придется сказать парням, чтоб все по очереди дежурили в ночное время, одного Орлецкого мало…

Маган бойко шагал по каменистому плоскогорью, покрытому сухим прошлогодним бурьяном. Ветер трепал его гриву и длинный пушистый хвост. Конь рвался вперед, словно манили его высокие пики гор.

«Вот такого бы скакуна тогда,- подумал Кыллахов, увидев знакомые очертания гор и вспомнив давний партизанский поход. И ему показалось, что он вновь молод, и его молодые сильные мышцы так же весело играют, как у мускулистого четырехтравного Магана. Но, оглянувшись на отставшего и устало плетущегося пса, он спохватился и вздохнул.

«Мой бедный Ытыс! Не горюй, ведь и мои ноги тоже подгибаются, когда я хочу взбежать на горку. Видно, в последний раз поднимусь я выше облаков, взгляну ближе в лицо вечному огню жизни - лучезарному солнцу…»

Возле усохшей корявой сосны Ксенофонт заметил свежую опавшую кору и тут же разглядел вмятины оленьих копыт со знакомой щербиной. Он рванул поводья и поскакал по следу. Но вскоре след привел к ручью и скрылся под водой. Сколько ни метался Ксенофонт, так и не смог понять, куда повернули олени.

Гневом закипело сердце старого партизана. Не ожидал он, что через сорок с лишним лет после гражданской войны придется ему еще раз встретиться здесь с недобрыми людьми. Если б он знал такое, давно бы появился тут. Он поехал только чтобы помочь молодым узнать богатства этого края. Чтобы не дремали, как раньше, седые вершины Тур-кулана. Но, видать, придется старику Кыллахову проверить глухие уголки, а не просто прогуляться по старым партизанским тропам. О! Берегитесь, исчадия тьмы, эта тайга не для вас отвоевана кровью!..

К палаткам Кыллахов вернулся лишь под утро, когда над угловатой горой всплывала прекрасная Чолбон-звезда и небо на востоке становилось прозрачным, как вода горных ключей.

Он не стал никого будить, не прикоснулся к еде. Ему нездоровилось. Ноющая боль сжимала грудь. Старик вынул из пузырька две таблетки и проглотил их, не запивая. Поджав ноги, он сел у погасшего костра* зная, что сон не придет. Но когда солнце ослепило его первыми лучами, Кыллахов все же задремал.

В такой позе его и увидели ребята. Наташа собралась было подложить старику подушку, но Шатров остановил ее: мол, разбудишь.

- Сергей, тебе не кажутся все эти ночные исчезновения старика странными? - подозвав Белова, оглядываясь, спросил Орлецкий. И, не дожидаясь ответа, заключил: - В этом что-то кроется нехорошее.

- Я и сам так думал, но теперь понял, в чем дело,- ответил Белов.- Кыллахов здесь когда-то партизанил. Ему интересно вспомнить свою юность. Вот он и ездит по знакомым местам. Зря ты в нем сомневаешься. Старик правильный.

- Нет, ты меня не убедил. Подозрительный старик,- возразил Орлецкий и, поджав свои тонкие пунцовые губы, направился к рации.- Как хочешь, а я об этом сообщу на прииск.

Белов только пожал плечами.

В маленьком неглубоком заливчике Кирька ставил на ночь сеть и вынул утром трех крупных, с темно-синими спинами линков и пяток серебристых сигов. Как только запах свежей ухи разнесся по берегу, Ксенофонт проснулся.

- Хотели уху без старика съесть? А я нарочно сидя спал, чтоб не прозевать!

Никто не улыбнулся. Кыллахов оглядел всех и приметил: держатся как совы - каждая в своем дупле. Что случилось?

3

Если бы старый таежник подслушал накануне вечером их разговор, ему сейчас незачем было бы вглядываться в выражения лиц. Перед сном, когда все сидели у костра, Наташа наконец решилась открыться ребятам. Это оказалось не так уж страшно теперь, когда первый шаг был сделан. Она рассказала им все: и кто она такая, и почему так настойчиво просилась в экспедицию, и о профессоре Надеждине, и об Озере Загадок.