— Сначала порядок наведите, а потом требуйте, — поддержал другой голос. — Начальства — выше крыши, а работать некому.
— Что?! — выкрикнул начальник, и его шея, затянутая белой рубашкой с галстуком, побагровела. — Как вы разговариваете с начальником участка?! Сегодня же пишу докладную.
Начальник круто повернулся, двинулся к двери. На пороге он обернулся:
— Ваши любовные похождения мне тоже известны, Мальцев. Бригадир, коммунист, двое детей, позор!
Николай рванулся к нему, но двое монтажников схватили его за руки, удержали.
— Ничего, на парткоме обо всем поговорим! Немедленно работать!
С треском захлопнулась дверь конторки, и стало тихо, и только тогда все увидели стоявшую у двери растерянную и подавленную Машу.
— Цирк! — сказал один из монтажников. — Не начальник, а прямо Кио.
— Завтра забудет, — ответил второй. — Чайник. Покипятился и остыл…
Открылась дверь, и радостный голос сообщил:
— Конструкции наверх подают!
— Это дело! Потопали, хлопцы!
Николай стоял у стола, тяжело дышал и не смотрел на Машу. Все хлынули к выходу, осторожно обходя застывшую на пороге девушку.
И Николай тоже прошел мимо, не взглянув на нее, со стиснутыми зубами и вздувшимися под скулами желваками.
Гудела и торопилась вперед стройка, ревели на котловане бульдозеры и экскаваторы.
Маша медленно шла, глядя себе под ноги.
Мимо нее на скорости проскочил «газик» с брезентовым верхом, остановился у главного корпуса, подняв тучу снежных брызг. Из кабины выскочил шофер, пробежал вперед, сорвав с головы шапку, закричал что было мочи:
— Мальце-е-ев!
Его не услышали.
— Мальцев!
Маша обернулась.
Наверху кто-то хрипло ответил:
— Чево-о?!
Шофер в растерянности оглянулся, увидел прораба в длинном плаще с капюшоном, подбежал к нему, выхватил из рук помятый алюминиевый рупор.
— Жена приехала-а, понял?!
— Чево-о?
— Же-на-а!
Он вернулся к «газику», отворил дверцу и одного за другим вынул из кабины и поставил на снег двоих черноволосых губастых мальчуганов. Они были так похожи друг на друга и оба вместе на Николая, что в глазах у Маши мелькнул суеверный испуг. Одеты они были тоже одинаково — в клетчатых куртках с меховыми воротниками, теплых штанишках и гетриках. Из-под одинаковых беретиков выбивались одинаковые черненькие чубчики.
Наверху кто-то оглушительно захохотал, потом донеслась членораздельная речь:
— Михайла-а! Михайла-а, давай стрелу!
Слова обращались, видимо, к крановщику, потому что длинная стрела огромного башенного крана начала медленно разворачиваться, подплыла к верхнему перекрытию. Николай подтянулся, ухватился за крючья, оттолкнулся ногами и повис на головокружительной высоте.
Стрела медленно опускала его на землю, а сверху смотрели монтажники и сварщики. А снизу смотрели двое напуганных и восхищенных мальчуганов. Отец спускался к ним прямо с неба.
И вот Николай уже прыгнул на землю, подбежал к мальчишкам, разом подхватил их на руки, прижимал к груди, хохотал оглушительно, целовал их в беретики, в круглые щеки и повторял бесконечное число раз:
— Молоком-то от вас как пахнет, суслики мои! Молоком как пахнет, барбосы! Молоком пахнет, а?
Маша смотрела недолго, потом повернулась и тихо пошла. Ее машина была уже разгружена.
…Она пригнала машину в пустой гараж. На черном цементном полу густо отсвечивали лужи машинного масла и мазута. Сквозь маленькие грязные оконца с трудом пробивался белый свет зимнего дня. Далеко в углу двое мыли из шлангов огромный двадцатипятитонный МАЗ. Гулкие голоса дробились, множились под сводами гаража.
Маша поставила машину у стены, заглушила мотор. Она откинулась на спинку сиденья, облизнула пересохшие губы. На побелевшем, мертвом лице выступила испарина.
Ее сменщик Петя сидел у будки диспетчера в кругу шоферов и слесарей и показывал фокусы.
— А вот еще один, — говорил он. — Хоть лопните — не догадаетесь. Вот загадай любую карту.
— Это мы видели! — сказал один из шоферов. — Такие фокусы и я могу.
— Чего — видели! — обиделся Петя. — Чего ты можешь? Квалифицированная работа, лопух! Мне завклубом говорил, что с таким номером запросто в цирк принять могут. А он знает…
— Петя, Петро! — вдруг донесся до них голос Маши.
— Петька, никак, твоя сменщица прикатила. Чего это она?
— Поломка какая-нибудь. — Петя запихнул карты в карман пальто, торопливо направился к машине.
— Привет, Джамайка! Че сломалось?
— Заболела я что-то, Петро… Плохо что-то… Ты поработал бы за меня…
Петя растерянно моргал ресницами, глядя на Машу. Потом стал быстро снимать пальто.
— На тебе ж лица нету… Белая вся… Иди, иди… Я только за телогрейкой сбегаю. — Он побежал в раздевалку, на бегу обернулся, крикнул: — Иди домой!
Маша медленно выбралась из кабины, медленно пошла, обессиленно шаркая сапогами по цементному полу…
…В общежитии никого не было. Маша медленным взглядом обвела пустую комнату подошла к приемнику, стоявшему на тумбочке, включила его.
— …Череповецкий пивоваренный завод начал варить жигулевское пиво, — раздался голос диктора. — Мощность нового предприятия рассчитана на приготовление 65 тысяч гектолитров в год…
Маша опустилась на кровать, непослушными руками долго расстегивала телогрейку, наконец расстегнула, с трудом стащила с плеч. Из кармана со звоном выпала монетка, укатилась под тумбочку. Маша долго двигала тумбочку, стоя на коленях, нашла монетку, положила ее на подоконник.
— …На заводе установлены две автоматические линии. Одна рассчитана на разлив трех тысяч бутылок, другая — шести тысяч. Специалисты пивоварения готовились на Ленинградском пивзаводе имени Степана Разина… — продолжал диктор. После секундной паузы послышалась тихая музыка.
Маша медленно стянула сапоги, сняла один чулок и снова о чем-то задумалась. Потом встала и тихо пошла по комнате, вокруг стола, поправила книги на книжной полке, остановилась перед зеркалом в платяном шкафу, долго смотрела на себя, вдруг улыбнулась и тряхнула головой. Темные волосы рассыпались по плечам, закрыли лицо.
— Вот и все, — сказала она тихо. — И вправду, мы глупее бабочек… Господи…
…Маша не замечала, что сидевший рядом с ней паренек уже долго и настойчиво тянет из ее рук котелок.
— Щас еще наварим, отдай, — говорил паренек.
Маша виновато улыбнулась, опустила котелок. Мальчишка поднялся, исчез в темноте.
— Ведьмы и колдуны — они хитрющие, паралич их разбей! — продолжал рассказывать дребезжащим голосом дед Никодим и кутался в тулуп. — Они просто так не покажутся. Они, подлые, ждут того момента, чтоб напугать тебя до смерти… потому, ребятки мои, всегда начеку надо быть…
Костерчик догорал, красные угли подергивались пеплом, темнели и переливались. Кто-то подбросил сухих веток, и пламя мгновенно взметнулось вверх, весело затрещало.
Чувствуя от холода еще большую дрожь, Маша поднялась, тихо пошла от костра.
И никто не заметил ее ухода. Мальчишки слушали рассказ подвыпившего деда Никодима.
Маша шла к берегу и вдруг услышала за спиной перестук копыт. Она обернулась.
Прямо на нее скакал голенастый жеребенок, скакал как-то бочком, закинув назад большую голову на худой шее. И вдруг резко остановился как вкопанный, подняв торчком большие уши, и глубокие маслянистые глаза настороженно смотрели на человека.
Маша улыбнулась, медленно подошла к жеребенку, погладила по короткой курчавой гривке. Жеребенок ткнулся мягкими теплыми губами ей в руку, надеясь полакомиться чем-нибудь вкусненьким. Маша гладила его по шее, хлопала по спине.
И вдруг из темноты донеслось тихое призывное ржание. И жеребенок чутко вскинул голову, рванулся и поскакал, высоко взбрыкивая задними ногами.
Маша спустилась к берегу, забралась в лодку, села на холодную мокрую скамейку и стала торопливо грести к берегу. Мелкая дрожь трясла, выстукивали зубы.