— Сначала порядок наведите, а потом требуйте, — поддержал другой голос. — Начальства — выше крыши, а работать некому.

— Что?! — выкрикнул начальник, и его шея, затянутая белой рубашкой с галстуком, побагровела. — Как вы разговариваете с начальником участка?! Сегодня же пишу докладную.

Начальник круто повернулся, двинулся к двери. На пороге он обернулся:

— Ваши любовные похождения мне тоже известны, Мальцев. Бригадир, коммунист, двое детей, позор!

Николай рванулся к нему, но двое монтажников схватили его за руки, удержали.

— Ничего, на парткоме обо всем поговорим! Немедленно работать!

С треском захлопнулась дверь конторки, и стало тихо, и только тогда все увидели стоявшую у двери растерянную и подавленную Машу.

— Цирк! — сказал один из монтажников. — Не начальник, а прямо Кио.

— Завтра забудет, — ответил второй. — Чайник. Покипятился и остыл…

Открылась дверь, и радостный голос сообщил:

— Конструкции наверх подают!

— Это дело! Потопали, хлопцы!

Николай стоял у стола, тяжело дышал и не смотрел на Машу. Все хлынули к выходу, осторожно обходя застывшую на пороге девушку.

И Николай тоже прошел мимо, не взглянув на нее, со стиснутыми зубами и вздувшимися под скулами желваками.

Гудела и торопилась вперед стройка, ревели на котловане бульдозеры и экскаваторы.

Маша медленно шла, глядя себе под ноги.

Мимо нее на скорости проскочил «газик» с брезентовым верхом, остановился у главного корпуса, подняв тучу снежных брызг. Из кабины выскочил шофер, пробежал вперед, сорвав с головы шапку, закричал что было мочи:

— Мальце-е-ев!

Его не услышали.

— Мальцев!

Маша обернулась.

Наверху кто-то хрипло ответил:

— Чево-о?!

Шофер в растерянности оглянулся, увидел прораба в длинном плаще с капюшоном, подбежал к нему, выхватил из рук помятый алюминиевый рупор.

— Жена приехала-а, понял?!

— Чево-о?

— Же-на-а!

Он вернулся к «газику», отворил дверцу и одного за другим вынул из кабины и поставил на снег двоих черноволосых губастых мальчуганов. Они были так похожи друг на друга и оба вместе на Николая, что в глазах у Маши мелькнул суеверный испуг. Одеты они были тоже одинаково — в клетчатых куртках с меховыми воротниками, теплых штанишках и гетриках. Из-под одинаковых беретиков выбивались одинаковые черненькие чубчики.

Наверху кто-то оглушительно захохотал, потом донеслась членораздельная речь:

— Михайла-а! Михайла-а, давай стрелу!

Слова обращались, видимо, к крановщику, потому что длинная стрела огромного башенного крана начала медленно разворачиваться, подплыла к верхнему перекрытию. Николай подтянулся, ухватился за крючья, оттолкнулся ногами и повис на головокружительной высоте.

Стрела медленно опускала его на землю, а сверху смотрели монтажники и сварщики. А снизу смотрели двое напуганных и восхищенных мальчуганов. Отец спускался к ним прямо с неба.

И вот Николай уже прыгнул на землю, подбежал к мальчишкам, разом подхватил их на руки, прижимал к груди, хохотал оглушительно, целовал их в беретики, в круглые щеки и повторял бесконечное число раз:

— Молоком-то от вас как пахнет, суслики мои! Молоком как пахнет, барбосы! Молоком пахнет, а?

Маша смотрела недолго, потом повернулась и тихо пошла. Ее машина была уже разгружена.

…Она пригнала машину в пустой гараж. На черном цементном полу густо отсвечивали лужи машинного масла и мазута. Сквозь маленькие грязные оконца с трудом пробивался белый свет зимнего дня. Далеко в углу двое мыли из шлангов огромный двадцатипятитонный МАЗ. Гулкие голоса дробились, множились под сводами гаража.

Маша поставила машину у стены, заглушила мотор. Она откинулась на спинку сиденья, облизнула пересохшие губы. На побелевшем, мертвом лице выступила испарина.

Ее сменщик Петя сидел у будки диспетчера в кругу шоферов и слесарей и показывал фокусы.

— А вот еще один, — говорил он. — Хоть лопните — не догадаетесь. Вот загадай любую карту.

— Это мы видели! — сказал один из шоферов. — Такие фокусы и я могу.

— Чего — видели! — обиделся Петя. — Чего ты можешь? Квалифицированная работа, лопух! Мне завклубом говорил, что с таким номером запросто в цирк принять могут. А он знает…

— Петя, Петро! — вдруг донесся до них голос Маши.

— Петька, никак, твоя сменщица прикатила. Чего это она?

— Поломка какая-нибудь. — Петя запихнул карты в карман пальто, торопливо направился к машине.

— Привет, Джамайка! Че сломалось?

— Заболела я что-то, Петро… Плохо что-то… Ты поработал бы за меня…

Петя растерянно моргал ресницами, глядя на Машу. Потом стал быстро снимать пальто.

— На тебе ж лица нету… Белая вся… Иди, иди… Я только за телогрейкой сбегаю. — Он побежал в раздевалку, на бегу обернулся, крикнул: — Иди домой!

Маша медленно выбралась из кабины, медленно пошла, обессиленно шаркая сапогами по цементному полу…

…В общежитии никого не было. Маша медленным взглядом обвела пустую комнату подошла к приемнику, стоявшему на тумбочке, включила его.

— …Череповецкий пивоваренный завод начал варить жигулевское пиво, — раздался голос диктора. — Мощность нового предприятия рассчитана на приготовление 65 тысяч гектолитров в год…

Маша опустилась на кровать, непослушными руками долго расстегивала телогрейку, наконец расстегнула, с трудом стащила с плеч. Из кармана со звоном выпала монетка, укатилась под тумбочку. Маша долго двигала тумбочку, стоя на коленях, нашла монетку, положила ее на подоконник.

— …На заводе установлены две автоматические линии. Одна рассчитана на разлив трех тысяч бутылок, другая — шести тысяч. Специалисты пивоварения готовились на Ленинградском пивзаводе имени Степана Разина… — продолжал диктор. После секундной паузы послышалась тихая музыка.

Маша медленно стянула сапоги, сняла один чулок и снова о чем-то задумалась. Потом встала и тихо пошла по комнате, вокруг стола, поправила книги на книжной полке, остановилась перед зеркалом в платяном шкафу, долго смотрела на себя, вдруг улыбнулась и тряхнула головой. Темные волосы рассыпались по плечам, закрыли лицо.

— Вот и все, — сказала она тихо. — И вправду, мы глупее бабочек… Господи…

…Маша не замечала, что сидевший рядом с ней паренек уже долго и настойчиво тянет из ее рук котелок.

— Щас еще наварим, отдай, — говорил паренек.

Маша виновато улыбнулась, опустила котелок. Мальчишка поднялся, исчез в темноте.

— Ведьмы и колдуны — они хитрющие, паралич их разбей! — продолжал рассказывать дребезжащим голосом дед Никодим и кутался в тулуп. — Они просто так не покажутся. Они, подлые, ждут того момента, чтоб напугать тебя до смерти… потому, ребятки мои, всегда начеку надо быть…

Костерчик догорал, красные угли подергивались пеплом, темнели и переливались. Кто-то подбросил сухих веток, и пламя мгновенно взметнулось вверх, весело затрещало.

Чувствуя от холода еще большую дрожь, Маша поднялась, тихо пошла от костра.

И никто не заметил ее ухода. Мальчишки слушали рассказ подвыпившего деда Никодима.

Маша шла к берегу и вдруг услышала за спиной перестук копыт. Она обернулась.

Прямо на нее скакал голенастый жеребенок, скакал как-то бочком, закинув назад большую голову на худой шее. И вдруг резко остановился как вкопанный, подняв торчком большие уши, и глубокие маслянистые глаза настороженно смотрели на человека.

Маша улыбнулась, медленно подошла к жеребенку, погладила по короткой курчавой гривке. Жеребенок ткнулся мягкими теплыми губами ей в руку, надеясь полакомиться чем-нибудь вкусненьким. Маша гладила его по шее, хлопала по спине.

И вдруг из темноты донеслось тихое призывное ржание. И жеребенок чутко вскинул голову, рванулся и поскакал, высоко взбрыкивая задними ногами.

Маша спустилась к берегу, забралась в лодку, села на холодную мокрую скамейку и стала торопливо грести к берегу. Мелкая дрожь трясла, выстукивали зубы.