— Айн, цвай, драй, фир, — провожает их в спину немецкая команда.

Они идут вдоль длинного пакгауза… мимо обледенелых пассажирских вагонов, сворачивают… идут поперек путей.

Они проходят мимо разбитых паровозов, взорванного поворотного круга.

— Сейчас налево и по путям до водокачки… Никуда не сворачивайте, — приказывает Лазарев. — Выйдем прямо к паровозу.

Теперь они идут вдоль состава с продовольствием, мимо теплушек с белыми номерами, так же, как шли под титрами немецкие солдаты. Вагоны, вагоны, вагоны… Напряженные лица эстонца, Лазарева, Инги. Потом на лицах появляется недоумение и растерянность. Они останавливаются. Все стоят у первого вагона. Паровоза нет.

Лазарев оглядывается.

— Паровоз у водокачки, — цедит он сквозь зубы. — Идите туда. Я к вышке. Быстрее!

Они разделяются и идут в разные стороны.

Эстонец, Василий и Инга быстро идут к водокачке. Водокачка виднеется за штабелями шпал.

Лазарев идет к сторожевой вышке.

Едва он приближается к вышке, как раздается окрик:

— Стой! Назад!

Лазарев останавливается, смотрит вверх.

На вышке стоит часовой.

Лазарев узнает часового:

— Кутенко, ты?

Часовой на вышке перегибается через перила, всматривается в Лазарева:

— Лазарев? — неуверенно спрашивает он.

— Он самый. — Лазарев идет к вышке, начинает взбираться по лестнице.

— Холодина, будь она проклята, — ворчит Кутенко. — Замерз как цуцик. Ты это где так долго пропадал?

— В отпуске, — односложно отвечает Лазарев.

— А взводный про тебя такое плел… Закурить есть? — продолжает Кутенко.

Длинный паровоз шумно дышит, пускает пар. В клубах горячего пара возится машинист в грязной немецкой форме.

Эстонец идет прямо на него, на ходу сует руку в карман шинели. Потом быстро поднимается на ступеньки паровоза.

— Шнеллер! Коммен зи хинцу! Фолген зи мир зофорт.

Машинист выпрямляется, вытирает о штаны перепачканные руки. Поправляет на ходу фуражку, которая была надета задом наперед, идет к ступенькам.

Василий оглядывается, карабкается вслед за машинистом.

Инга остается стоять у обледенелого тендера. Ждет.

Из-за стоящего недалеко вагона выбегает парень в немецкой форме, бежит вдоль состава. Слышится негромкий тенорок — парень что-то напевает. Под мышкой он несет две пары новых валенок.

— Гутен морген, ваше благородие! — весело кричит полицай, пробегая мимо Инги.

Он пробегает еще немного и останавливается. Это тот самый полицай, который сидел в подвале с Лазаревым и потом сбежал. Полицай стоит, мучительно соображает что-то, потом поворачивается и идет к Инге. Инга тоже узнала полицая. Она стоит, спрятав руки в карманы, спиной слыша скрип приближающихся шагов.

— Ваше благородие, — негромко зовет полицай. — Фрау ефрейтер. Эй!

Нервы Инги не выдерживают. Она резко поворачивается и стреляет. Полицай хватается за бок, но успевает отпрыгнуть за тендер.

Из паровоза появляется эстонец, тут же бросается к противоположным дверям. Поздно. Через сквозные двери паровоза видны пути. По ним, спотыкаясь, схватившись за бок, бежит полицай. Он останавливается, стреляет в воздух, опять бежит.

— Партизаны! Партизаны! — пронзительно кричит он.

Лазарев и часовой стоят на вышке, оба смотрят в сторону выстрелов.

С вышки видно, как от водокачки по путям бежит полицай.

— Давай сирену, — кричит часовой Лазареву и кидается к пулемету. Он разворачивает дуло в сторону паровоза.

Лазарев сует руку в карман и в момент, когда часовой поворачивается к нему спиной, бьет его ножом в спину.

Часовой хрипит, грузно оседает на настил. Его глаза с тоскливой предсмертной ненавистью смотрят на Лазарева.

— Су-ука-а! — хрипит часовой. Его голова свешивается набок.

Лазарев отталкивает его ногой от пулемета, разворачивает ствол.

Через спину Лазарева и пулемет на вышке виден бегущий полицай, бегущий ему навстречу патруль.

Лазарев оттягивает затвор, дает короткую очередь.

Полицай подпрыгивает на ходу и всем телом падает на опоясывающую станцию колючую проволоку.

На проволоку навешаны консервные банки с камнями.

Звенят, трещат подвешенные к проволоке банки с камнями.

Над станцией начинает выть сирена. Тревога.

Лошадь вязнет в глубоком снегу. Партизаны на руках вытаскивают телегу с досками. К заброшенной железнодорожной ветке пробивается колонна саней. Партизаны, утопая в снегу, тащат к полотну деревянные настилы.

Вдоль пути идет Локотков. Он без шапки, весь в снегу.

— Чепырев, — хрипло кричит он. — Еще настилы давай! Коровы по воздуху не летают, у них крыльев нету.

— Господи, Иван Егорыч, — весело отзывается увязший в снегу Чепырев. — Были б коровы, я их на руках отнесу.

Петушков сидит на подводе, прутом постукивает по голенищу сапога.

Двое партизан с трудом тащат тяжелый настил. На усталых потных лицах одно и то же выражение томительного напряжения, ожидания. Они проваливаются в снег, пытаются подняться, не выпуская из рук край настила.

Петушков поднимается, подходит к партизанам, одной рукой подхватывает настил, помогает тащить его к полотну.

Лазарев разворачивает пулемет, бьет — длинная очередь.

Пули бьют по дверям и окнам казармы, настигают мечущихся по двору немцев, не дают им возможности выйти из дверей. В дверях давка, на пороге лежат убитые.

Немец сапогом выбивает окно, пытается выпрыгнуть. Очередь прошивает его, он повисает на подоконнике, потом падает вниз.

Пылает цистерна. Из-за пылающей цистерны, из дыма выныривает паровоз, идет. Один из эстонцев соскакивает на ходу, бежит.

Буфера паровоза тяжело грохают.

Руки эстонца сцепляют вагоны.

Лицо стреляющего Лазарева. Голова трясется в такт выстрелам. Пулемет грохочет, выплевывает стреляные гильзы.

Пулемет бьет через крыши вагонов-теплушек по казарме, по станционным воротам, отсекая немцев, пытающихся приблизиться к поезду. Падают немцы под огнем лазаревского пулемета. Живые бегут назад.

Эстонец, закрепив сцепление, бежит к паровозу.

Колеса паровоза пробуксовывают на месте.

Дергается сцепка между вагонами.

Состав начинает медленно ползти.

Лазарев разворачивает пулемет.

Пули бьют по бочкам с бензином, стоящим на платформе. Яростное пламя взметнулось над бочками.

Горящие платформы перекрывают немецким автоматчикам путь к эшелону. Горящий бензин течет по шпалам. И кажется, что горит земля.

Лицо Лазарева, перепачканное сажей, мокрое от пота. Он стреляет. Под вышкой, с которой он стрелял, медленно проходят вагоны.

Лазарев бросает приклад пулемета, ударом ноги распахивает дверцу пулеметного гнезда, начинает спускаться по лестнице. И вдруг застывает.

С отчаянием видит…

…вагон поезда, двигающийся к стрелке. Стрелку на путях, ведущую в тупик. Бегущих к стрелке немцев.

Лазарев поворачивается, бежит наверх, к пулемету. Пулеметная турель не дает Лазареву развернуть пулемет к стрелке. Он сбивает пулемет с турели. Садится на ступеньку и стреляет, уперев пулемет в край вышки.

Пули бьют по штабелям шпал, по снегу. Немцы падают. Только офицер в одном небрежно, наспех наброшенном на плечи кителе, потеряв фуражку, петляя по снегу, бежит к стрелке.

Стреляет Лазарев. С трудом ворочает тяжелым пулеметом.

Офицер добегает до стрелки и поднимает рычаг. Стрелка переведена.

Лицо Лазарева. Он стреляет.

Очередь прошивает немца. Он падает на рычаг стрелки. Под тяжестью немца медленно опускается рычаг.

Со щелчком переключается, становится в предыдущее положение рельс. В ту же секунду колеса вагона проскакивают стрелку.

Вагоны проплывают над стрелкой, над провисшим на рычаге стрелки немецким офицером. Мундир на офицере горит.

Стучат колеса мимо стрелки. Быстрее и быстрее.

Пули выбивают щепу из деревянной дверцы рядом с Лазаревым. Лазарев съеживается на ступеньке.