— Ты откуда родом? — спрашивает он.

— Что? — очнулся от своих раздумий Лазарев.

— Родом, говорю, откуда?

— Ленинградец я, коренной.

— Значит, с нашей переводчицей земляки будете, — усмехается Соломин. — А работал кем?

— Таксист я. Людей возил…

Больше спрашивать нечего. Соломин замолкает. И тогда становится слышен далекий звук мотора.

— Ну вот, — медленно говорит Соломин. — Значит, выходишь и голосуешь…

— Знаю, — перебивает его Лазарев.

— Тогда давай.

Соломин берет со снега автомат. Протягивает его Лазареву. Тот встает, закидывает автомат, идет к дороге.

— Эй! — зовет его вслед Соломин.

Лазарев останавливается.

— Если что, учти… стреляем сразу. Так что не вздумай…

— Не вздумаю. — Лазарев поворачивается, идет к дороге.

На дороге появляется мотоцикл с коляской. Лазарев выходит на обочину, поднимает руку, голосует. Мотоцикл приближается. Теперь видно, что в нем сидят двое немецких автоматчиков, покрытых инеем, закутанных с ног до головы. Даже лица замотаны обледенелыми шарфами. На коляске установлен пулемет.

Немец, который сидит в коляске, вытаскивает руки из рукавов. Кладет их на турель пулемета.

Лазарев начинает идти к немцам, щурясь от ветра.

Немцы ждут. Тот, кто сидит в коляске, по-прежнему держит руки на турели пулемета. Другой что-то громко кричит Лазареву.

Лазарев в ответ машет рукой, продолжает идти к мотоциклу.

С холмика, за которым лежат Соломин и Ерофеич, видна дорога, мотоцикл и Лазарев, который идет к мотоциклу.

— Зря это, — Ерофеич поворачивает голову к Соломину. — Ей-богу, зря. Убить его могут.

— Соловья баснями не кормят. — Соломин рукавом счищает снег с пулеметного диска. — Пусть на деле покажет.

Лазарев по-прежнему идет к мотоциклу. Кажется, он никогда не пройдет эти метры.

С точки зрения Лазарева приближается мотоцикл, немцы, дуло пулемета. Немцы внимательно следят за Лазаревым. Тот, который сидит в люльке, снова что-то нетерпеливо кричит.

Лазарев машет рукой и бежит. Потом выхватывает из-за пазухи пистолет и стреляет два раза.

Пуля попадает в того, который сидит у пулемета. Немец обмяк. Его голова беспомощно сваливается набок. А тот, что сидел в седле, падает на дорогу, срывает автомат, дает очередь и скатывается в придорожную канаву.

Лазарев скатывается в противоположную канаву.

Немец из своей канавы дает длинную очередь по обочине канавы, в которую скатился Лазарев.

Пули сбивают фонтанчики снега по обочине дороги.

С холма, на котором сидят Соломин и Ерофеич, отчетливо видна канава, из которой стреляет немец, и сам немец, ведущий огонь. Ерофеич поднимает автомат. Соломин рукой прижимает ствол автомата к снегу.

— Спокойно, дядя Ерофей, — холодно говорит Соломин. — Пусть он сам с ним управится.

— Зря это. Ей-богу, зря, — опять повторяет Ерофеич.

Лазарев пытается подняться, но автоматная очередь бьет по обочине. Тогда Лазарев сползает вниз по канаве, сует в рот иззябшие пальцы.

Пусто на дороге. Посреди двух обочин стоит мотоцикл с убитым немцем в коляске. Мотор тихо работает.

Немец в своей канаве судорожно меняет рожок автомата. Потом высовывается и, непрерывно стреляя по обочине, за которой скрывается Лазарев, идет к мотоциклу. Он перестает стрелять только в момент, когда садится в седло. Лазарев поднимается из своей канавы, дает очередь. Немец медленно валится. Лазарев выходит на дорогу, бредет к мотоциклу. Тяжело опускается на седло. Механически выключает двигатель. В наступившей тишине становится слышно, как…

…Из пробитого пулями бензобака бензин струей течет на дорогу, рассыпается брызгами у лица мертвого немца.

Похрустывая валенками по снегу, идут Соломин и Ерофеич. Выходят на дорогу, подходят к сидящему на мотоцикле Лазареву.

— Немец-то к вам ближе был, — устало поднимает голову Лазарев. — Чего не стреляли?

— Ну-ка, помоги… — говорит вместо ответа Соломин.

Вдвоем они поднимают убитого немца, лицом вниз кладут его на седло мотоцикла. Ерофеич быстро и четко прилаживает к мотоциклу мину. Привязывает шнурок от запала к ремню немца.

Лазарев и Соломин наблюдают за работой Ерофеича.

— А ты, поди, опять напугался, — спрашивает с привычной улыбкой Соломин Лазарева. — Ты всегда такой пужливый?

— А ты храбрый?

— Ну, храбрый не храбрый, а в плен к фрицам не попадал, — с вызовом говорит Соломин.

— Война не завтра кончается, — устало отвечает Лазарев.

— Она и началась не вчера.

— Готово, — говорит Ерофеич. — Сработает, как в аптеке…

Ерофеич идет к обочине. Соломин и Лазарев поднимают оружие. Идут за ним.

— Ну, гансики, — весело говорит Соломин. — Прошу к нашему шалашу.

На бревенчатой стене висит черная эсэсовская фуражка с черепом. Шинель аккуратно повешена на распялку. Внизу на доске — деревенский утюг, солдатская кружка с водой.

— Инспекционспостенконтролле, — твердит мужской голос.

— Контролле. Короткое «о», — поправляет женский голос. — Теперь вы…

Руки сапожным шилом делают на груди черного эсэсовского мундира аккуратную дырочку, прилаживают к нему немецкий железный крест. Это Локотков. Он работает в углу землянки, слушает одну и ту же бесконечно повторяющуюся немецкую фразу, морщится.

— Ни к чертям. не годится, — неожиданно говорит он и встает. — Ну какие это гитлеровские людоеды? Срамота.

Теперь открывается вся землянка. На лавках сидят двое. Один в полной эсэсовской форме. Другой в кубанке, черных брюках и нательной рубахе, без сапог. За столом восседает Инга.

— Он говорит вполне сносно, — обижается Инга.

— Я немецкий знаю с детства, — говорит высокий. — У нас, в Эстонии…

— Погоди ты с Эстонией, — перебивает его Локотков. — Ну как ты говоришь?! Никакого звериного блеску в глазах… Ты свирепость изображай, друг-товарищ. Василий, ну-ка, давай ты. — Он поворачивается ко второму Партизану.

Василий выпрямляется, произносит с ужасающим акцентом.

— Инспекционспостенконтролле.

— Видал? — упавшим голосом говорит Локотков эстонцу.

Инга сидит, обхватив голову руками, потом устало произносит:

— Господи, если он только откроет рот… Вы уж лучше занимайтесь своими делами… Иван Егорыч.

— Да, брат… Выговор у тебя того… — смущенно соглашается Локотков.

— В школе пятерка была, — обижается Василий.

— Нет уж, ты, брат… того… Ты там рта не разевай. Твое дело — паровоз…

— Я сейчас среди друзей. Я очень хорошо поел, и у меня не получается свирепость, — начинает оправдываться эстонец. — Вот когда я увижу фашистов… О, тогда все будет хорошо…

— Иван Егорыч, — обращается Василий к Локоткову. — А кто еще с нами пойдет?

— Не лезь поперек батька в пекло, — бурчит Локотков. — Узнаешь.

— Прошу вас, — говорит Инга эстонцу. — Инспекционспостенконтролле.

Эстонец повторяет.

— Еще раз, — просит Инга. — Повнимательней, пожалуйста.

— Инспекционспостенконтролле.

По дороге едет черный «оппель». За ним в нескольких метрах — мотоцикл с двумя автоматчиками.

«Оппель» переваливается на ухабах, но едет быстро. Он останавливается, не доехав до подбитого мотоцикла метров десяти. Открывается дверца, и на дорогу выбирается небольшого роста офицер, в шапке с черными меховыми наушниками. За ним еще один офицер и шофер. Они переговариваются между собой, потом идут к скрюченным трупам на мотоцикле. Мотоцикл, сопровождающий машину, тоже останавливается. Автоматчики бегут к «оппелю».

Офицер переворачивает мотоциклиста, лежащего на седле лицом вниз, и в эту секунду взрывается мина, потом другая.

Длинной очередью, ворочая стволом, стреляет Соломин. Трассирующие пули летят к машине. В дыму видна фигурка немца, в которого попадают трассирующие пули. Немец падает.

Стреляют из автоматов Лазарев и Ерофеич.

На дороге стоит пустой мотоцикл. «Оппель» с распахнутыми дверцами. Шофер успел влезть в машину, но пуля достала его. Оба офицера лежат на дороге. А солдаты, ехавшие на мотоцикле, стоят в стороне, бросив автоматы и подняв руки вверх. Довольный Соломин первым выскакивает на дорогу, держа наготове автомат. За ним бегут Ерофеич и Лазарев.