в небесах, и будешь бродить среди праха. Не медли, счастье — высоко, не подходит старцам ребяческая забава. Ты возвысился, но не стал

благородным, ты никого не притесняешь, но питаешься падалью. Твое

обоняние ищет зловонной падали, от зловония падали ты уподобился

воронам и псам. Не водись с воронами и псами,/пойдем, погляди на

цветник Симурга. Ты трезв сердцем, отчего же ты не хочешь, наконец, отстать от пожирания падали? В падаль ты зарылся головой, отчего

ты не возложишь на главу венец знания? Почему ты не станешь влюб-

ленным? Вне влюбленности нет существования. Когда, опьянившись

вином, ты отрезвеешь, ты перестанешь заботиться о своей жизни!»

О твет с о л о в ья удоду

«Иди, удод, обладатель святости, скажи, в чем же, наконец, твоя

святость? Ты облекаешься в парчу, но нет в тебе мужества, ты носишь

высокую шапку, но не знаешь страданий. Сорви с тела этот временный

кафтан, сбрось с головы этот разукрашенный венец! Нет в тебе основы, котя ты венценосец, носить венец тебе не пристало. Ты носишь рубище

и разукрашенный камнями венец, но тебе не к лицу ни венец, ни ру-

бище. Путь венценосца — разум и справедливость, а у тебя в руках

только ветер. Твои заботы не идут дальше твоего бытия, мои заботы —выше небосвода. Я — птица, стонущая в цветнике, ты — птица, цара-

пающая терновник. Ты был неверен Сулайману, я молюсь за него от

сердца и души. Разве ты не. слыхал из древних притч: кто непокорен, несет то, чего не хочет. Ты достоин того, чтобы бражники в трущобах

14 Зеркала — металлические.

352

проливали твою кровь и делали талисманы. Царь царей земных, по-

добный Александру

15 , ради справедливости возлагает венец на главу.

Иди, сними с головы венец неправосудия, ибо неправосудие погубило

сотни венцов».

О твет уд ода с о ло вью

Сказал соловью: «О смятенный, зачем ты был несправедлив к ним?

Не будь невеждой, ты, бросивший на ветер веру, невежество неспра-

ведливо ко всем. Не царапай раненого сердца, не кричи, но, как котел, сначала закипи, потом уже начинай шуметь. Любовь к красавцам —клад души, и лучше, чтобы в сердце был для нее страж. Ступай, влюб-

ляйся и гори, но не болтай перед первым встречным о тайнах сердца.

Вырвись из оков души, подымись и не рассказывай прежних рассказов.

Рассказ устарел, так много раз повторяли его, и не только соловьи

излагали его. Уходи отсюда, перестань докучать соперникам, если есть

у тебя доводы, давай их! Сегодня я вступлю с тобой в спор, беседа пра-

вых обладает ценностью. Если я открою уста только для одного вопро-

са, я сразу заставлю смолкнуть птицу садов. Первый вопрос ему задам

об единении с богом, второй — о вере, третий — о слепом следовании

авторитету других. Первая речь моя с тобой о субстанции, потом уже

заговорим и об акциденциях».

Хорошо, 'Аттар! Ты красноречив, ты, как должно, пользуешься

жизнью!

15 Александру Македонскому.

23 Е. 3. Бертельс

ОБ ОДНОМ КОММЕНТАРИИ НА ГАЗЕЛЬ АТТАРА*

Творчество 'Аттара доныне обследовано крайне недостаточно; из

всего огромного количества его произведений издана лишь ничтожная

часть, все наиболее значительное пребывает в рукописном виде. Вместе

с тем на всю персидскую поэзию оно оказало большое влияние, которое

может быть выяснено в полной мере только после серьезного анализа

основных его черт. Работа эта требует преодоления весьма существен-

ных трудностей, в частности крупным препятствием является стиль

'Аттара, темный и запутанный, насквозь пронизанный намеками на фи-

лософские доктрины и требующий от читателя уверенной ориентировки

в *улум ас- суфиййа. Препятствие это ощущалось и восточными читате-

лями, что доказывают дошедшие до нас комментарии к его стихам, среди которых как наиболее важную для нас работу следует отметить

комментарий на Мантик ат- тайр, написанный турком Ш ам'и

2 (ум,

1600- 02). Приведение в известность и изучение этих комментариев для

европейского исследователя должно явиться вопросом первой необхо-

димости, ибо этим путем будет возможно установить отношение к нему

восточных знатоков суфизма и создать устойчивую базу для дальней-

шей работы европейской филологии.

Эти соображения и побудили меня к изданию небольшого текста, помещенного в ДРАН. Из двух находившихся в моем распоряжении

текстов такого рода

3 я остановил свой выбор именно на нем по сооб-

ражениям чисто практического характера: небольшой объем давал воз-

можность издать его немедленно, рукопись представляла собой удобо-

читаемый, не слишком испорченный список, другого экземпляра этого

комментария ни в одном каталоге европейских книгохранилищ не отме-

чено. Главным недостатком этого комментария, помимо анонимности

его, является отсутствие датировки; время написания его может быть

установлено только приблизительно. Судя по языку, он едва ли мог

быть написан ранее XVI в., сама же рукопись датирована 1006/1597- 98 г.

Работа эта распадается на две неравноценные части — небольшое

предисловие с кратким словариком наиболее употребительных терми-

нов суфийской поэзии и самый комментарий. Словарик содержит всего

23 термина, причем объяснение их отличается лаконичностью и туман-

ностью, крайне умаляющими практическое значение его. Следует от-

метить, что последние четыре определения: 1) глаз как краса Иосифа, 2) бровь как чудеса Моисея, 3) рот как жизнь Иисуса и 4) губы как

бытие Мухаммада — замаскированная ссылка на соответствующие гла-

1 См. статью «Комментарий на газель

*Аттара», — ДРАН- В, 1924, стр. 126

< в наст, томе, стр. 357—359. — Ред.у.

2 Ethé, GlPh, S. 287.

3 Второй доступный мне — большой комментарий на касыду, начинающуюся

бейтом:

354

вы Фусус ал- хикам Ибн ал- 'Араби

4 , в связи с которыми значение их

перестает быть столь туманным и неопределенным.

Значительно более ценен самый комментарий, вполне ясно и точ-

но истолковывающий значение газели и затрагивающий весьма важные

положения суфийской доктрины. В полном переводе его необходимости

не представляется, специалистам он доступен в оригинале. Для того

чтобы моей работой могли воспользоваться и не иранисты, я даю пере-

вод самой газели и наиболее важные места комментария, устанавли-

вающие основной характер интерпретации.

Га з е л ь

Мусульмане, я — тот гебр, который построил капище,

я - поднялся на крышу его и обратился с призывом к этому миру.

К неверию призвал я вас, о мусульмане,

ибо я сызнова украсил этих старых идолов.

•С той матерью, от которой я родился, я .соединился вновь, оттого зовут меня гебром, что я совершил .прелюбодеяние с матерью

5 .

В девственности я родился от матери, потому эовут меня Иисусам»

ибо сызнова напился я этого материнского молока.

Если несчастного 'Аттара сожгут за это тебретво,

будьте свидетелями, о люди, что я пожертвовал собою!

Слово гебр, по толкованию комментатора, обозначает высокий сан

мистика, достигшего конечной цели — таухида. (Игра начертаниями

jS'—ïLjS'y . 'Аттар, достигнув этой цели, обращается ко всему миру с

призывом последовать его примеру в этом «гебрстве». Внешний мир —чистая потенциальность (мумкин), сумма действий (аф'ал), истекающих

из атрибутов (сифат), не есть путь познания; требуется непосредствен-

ное устремление к идолам, т. е. чистой субстанции {зат).

Таким образом, первые два двустишия указывают конечную цель, характеризуют таухид. Два следующих двустишия поясняют, каким

путем эта цель может быть достигнута. Первым условием 'Аттар назы-

вает вторичное слияние с «матерью», т. е. Кораном, Коран суфии при-