В ее выражении лица мелькает проблеск боли.

— Ты знаешь Джонни Каннинга? И не рассказала мне?

— Я рассказывала тебе, — парирую. — Даже передавала от него привет на днях.

— Мы шутили. Я думала, ты не серьезно. Это правда?

Пожимаю плечом, когда накатывает вина, так как, возможно, я была несправедлива.

— Он, правда, передал привет. Он вспомнил тебя.

Ее глаза расширяются, лицо бледнеет.

— О, боже мой, правда?

— Правда, — говорю. — И мне жаль, что я заставила тебя подумать, будто это шутка, но честно скажи, ты поверила, что я на самом деле с ним знакома? Я так не думаю.

— Но ты могла, не знаю, привести его? О, боже мой, Кеннеди, тогда я бы поверила!

— Я не могла.

— Почему нет?

— Послушай, это сложно. Я давно знаю его, мы познакомились, когда я была моложе, чем ты сейчас. Знала его до того, как он стал Джонни Каннингом. То, что между нами было... Сложно.

— Вы? О, боже мой, вы с Джонни, ну, понимаешь... Вместе?

— Что мы?

— Ты знаешь... Вы делали это?

Недоверчиво смотрю на нее.

— Ты ведь знаешь, откуда берутся дети, верно?

— Знаю, но... о, боже мой. Это правда? Мэдисон его дочь?

— Да.

— О, боже мой.

— Бетани, только попробуй еще хоть раз сказать «о, боже мой».

— Извини! Просто никак не могу осознать тот факт, что у тебя лялька с Джонни чертовым Каннингом! Какой он в реальной жизни?

— Она уже давно не лялька. И как я сказала, это было давно.

— То есть вы не… Ну, ты понимаешь, с тех пор как он снова объявился? Вы двое не... вместе?

Я ничего не говорю, потому что в действительности не хочу отвечать на этот вопрос, но мое молчание дает Бетани то, что она хочет.

Она громко ахает, ее глаза расширяются еще больше, когда она визжит и кричит:

— Да!

Я морщусь.

Она снова визжит, заходя в кладовую.

— Да, ладно! Ты должна мне все рассказать! Мне нужны детали!

Чувствую, что мое лицо горит.

— Не люблю рассказывать о своей личной жизни.

— Что? Нет! Ты обязана! Ты не можешь сказать, что спала с Джонни Каннингом, и не дать никаких подробностей! Какой он? У него большой? Опиши мне!

Я смеюсь.

— Я не собираюсь ничего описывать. И он... Я не знаю. Он не обделен, если ты об этом спрашиваешь.

— О, боже мой!

Пропускаю мимо ушей.

— Просто... Вау, — говорит она. — Ты взорвала мой мозг. Это же не розыгрыш? Все правда?

— Правда.

Вытащив телефон, я сомневаюсь, прежде чем открыть приложение FaceTime и набрать номер Джонатана. Я никогда не разговаривала по видео-звонку с ним, поэтому не уверена, ответит ли он, но через мгновение парень берет трубку, и его лицо появляется на экране.

Он без футболки, волосы растрепаны, он не бритый. Через пару мгновений, я понимаю, что он в моей кровати.

— Ты, блин, шутишь? — резко говорю. — Ты все еще спишь?

— Пытаюсь, — отвечает. — Но кто-то продолжает мне мешать.

— Невероятно, — я качаю головой, встаю с ящика и направляюсь к шокированной Бетани. Знаю, что она слышала его голос и узнала Джонатана. Сую ей телефон в руку и говорю:

— Повеселись. Может, он опишет его для тебя.

Выхожу из кладовой, слыша ее крик.

— О, боже мой!

Магазин слишком забит для второй половины дня понедельника. Мне нужно пройти по проходам, чтобы проверить запасы товаров на полках, но повсюду закупающиеся люди.

Или притворяются, что покупают.

Ощущаю, как за мной следят.

Голос Маркуса раздается в динамике:

— Помощник менеджера пройдите к сервисной службе.

Я стону. Я единственный помощник менеджера. Когда достигаю передней части магазина, резко останавливаюсь при виде мужчины у стола сервисной службы.

Клиффорд Кэлдвелл.

Я давненько не видела его лицо, и не расстроилась, если бы больше вообще не увидела. На пятом десятке, привлекательный мужчина, напоминающий героев сериала «Безумцы». Его образ всегда был для меня винтажным. Он источает уверенность и, вероятно, это заслуженно. Он хорош в своем деле, в своей индустрии имеет статус Бога, но я давно поняла, что в нем скрывается дьявол.

Клиффорд опирается на прилавок, в ожидании чего-то.

Меня.

— Мистер Кэлдвелл, — говорю, приближаясь. — Могу я с чем-то помочь?

Он улыбаться, осматривая меня с ног до головы, отчего по моей коже ползут мурашки.

— Я надеялся, что мы сможем поболтать.

— Поболтать, — повторяю. — Не уверена, что это подходящее место.

— Можете использовать мой кабинет, — предлагает Маркус.

Я никогда не хотела задушить кого-то так сильно, как сейчас моего скоро бывшего босса. Болтовня с Клиффордом не будет разговором о погоде. Я переживала, что он объявится, хотя и понимала неизбежность. Быть частью жизни Джонатана означает, что этот человек будет соперничать за контроль, а я избегала подобных мыслей, так как не уверена, что готова принять подобное. Больше нет. Я смирилась несколько лет назад, видя, что в Голливуде это неизбежно, но сейчас нет.

— После тебя, — говорит Клиффорд, указывая на пустой кабинет.

Я вздыхаю так громко, что, вероятно, все в магазине слышат, и скрещиваю руки на груди, когда захожу в кабинет, усаживаясь на стул перед столом.

Клиффорд закрывает дверь.

Он не садится.

Вместо этого подходит ко мне, изучая, как будто оценивает, прежде чем кладет передо мной лист бумаги.

— Подпиши.

Соглашение о неразглашении.

— Я уже подписывала подобное.

— Это обновленная версия. Он был «никем» в прошлый раз. Когда речь заходит о знаменитостях, то ожидания могут быть разными.

— Означает ли это, что прежнее уже не действительно?

Он мимолетно улыбается.

Принимаю это за недовольное «да».

— Мне стоило обновить его годы назад, но, честно сказать, не видел надобности. Не думал, что ты снова станешь проблемой.

— Проблема... вот кто я?

— Может, препятствие будет более подходящим выбором слова, потому что да, ты все усложняешь. Так было в прошлом, а сейчас еще больше. Поэтому распишитесь, мисс Гарфилд. И покончим с этим.

Читаю соглашение, чтобы узнать, что изменилось. Оно больше не о том, чтобы защитить его конфиденциальность или охранить репутацию. Сейчас оно направлено на защиту его права пускать в обращение информацию.

Его имя обладает ценностью, история стоит денег. Таблоиды заплатили бы за нее. Теперь он не человек, а бренд, обменивающий свою личную жизнь на известность, в то время как продал душу дьяволу.

И согласно данному соглашению, я не имею права рассказывать миру то, что знаю, в таком случае, я присваиваю себе его имущество.

— Джонатан знает об этом? — спрашиваю с любопытством, так как не могу поверить, что он согласен с тем, что его существование приравнивается к вещи, будто он марионетка, а не человек.

— Он в курсе, — сообщает Клиффорд. — Адвокат действовал от его имени.

В соглашении указано, что в случае нарушения я без разбора буду направлена в арбитражный суд.

— Ладно, но он вообще его читал?

Клиффорд не отвечает, вместо этого говорит:

— Надеюсь, ты понимаешь, что это не личное.

— Конечно, личное, — отвечаю. — Всегда было таковым. Иначе вы бы заставили подписать это Серену Марксон.

— Я заставляю всех его подписать.

— И к чему хорошему это привело? Вы подадите на нее в суд за то, что привела газетчиков к порогу дома моего отца?

Он пялится на меня.

Я могу чувствовать его взгляд своей кожей.

Как я устала от всего этого.

— Почему ты так уверена, что это Серена? — спрашивает. — Ты научена обвинять другую женщину?

— Нет никакой другой женщины, — противостою ему, так как он начинает выводить меня из себя целенаправленно, и у него получается. — Он сказал мне, что они просто друзья.

— А кто вы с ним?

Открываю рот для ответа, но не имею ни малейшего понятия, что сказать. Джонатан — отец моей дочери. Мужчина, который спит со мной, занимается со мной любовью, клянется, что все еще любит меня, но я не уверена, как это конкретизировать.