— Сосед, возьмешь в компанию?.. Ты же слыхал, мать кормить отказывается, а у меня уже живот подвело. Ну, как?
Забыв ополоснуть лицо, Ленька вытаращил глаза. Костя стоял возле веранды, улыбался.
— Мыло живей смывай, глаза будет щипать! — подсказал он. Поздно: Ленька уже зажмурился от рези и слепо ловил ладонями струйку воды. Теперь ему было не до страха.. А Костя присел на ступеньку веранды, неторопливо закурил.
— Так накормишь или нет? — спросил он, когда Ленька, наконец, закончил умывание.
— Костя, не дразни малого, что к нему пристал! — окликнула сына тетя Даша. — Ступай, ешь, пельмени тебе сварила.
— Не надо мне твоих пельменей. Меня вот сосед покормит, правда?
Ленька растерянно дернул плечами. Костя рассмеялся.
— Ладно, шучу. Как жизнь, сосед?
— Ничего…
— Так уж и ничего? А я вот слыхал, твоя мамка что-то про рубцы и компресс рассказывала… Опять батя экзекуцию устроил?
Ленька взглянул на Костю с испугом и недоумением.
— То есть ремнем воспитывал. Так?
— Было… — потупившись, признался мальчишка.
— Может, покажешь его искусство?
— Чего? — не понял Ленька.
— Рубцы покажи… Не стесняйся, чего ты!
Мальчишка постоял в нерешительности, потом нехотя повернулся задом и приспустил трусы.
— Кра-а-сиво! — Костя покачал головой. — За что?
— Я будильник хотел починить. Он сам сломался, а папка…
— Суду все ясно!.. Я вот что хотел у тебя узнать, сосед. Тебе никогда не приходило в голову, что ты — тоже человек? Понимаешь, че-ло-век!.. Это значит, что у тебя должен быть свой ум, своя совесть, свои чувства и среди них — чувство собственного достоинства… Понимаешь, Ленька, человек человека не имеет права бить, это величайшее свинство!.. Не понимаешь?
— Папка говорит, что он добра мне желает, — заосторожничал мальчишка. Насчет свинства он был, в общем-то, согласен с Костей, а все остальное, о чем говорил сосед, от волнения не совсем понял. Одно только было ясно: у Кости настроение доброе, насмешничать вроде не собирается… И Ленька решился спросить:
— Кость, а ты в самом деле художник?
— Ну, старик, зачем так громко! Пока что я помощник декоратора… Тоже не понимаешь. Не слыхал такое слово?
Ленька помотал головой.
— А в театре был когда-нибудь?
— Не-а…
— Это уже никуда не годится, старина! Ты в какой класс осенью пойдешь?
— В третий.
— И вас ни разу не водили в театр?
— Не-а.
— Плохо!.. Ты ведь горожанин, это звание обязывает. Ладно, вот наши вернутся с гастролей, я тебе обещаю культпоход на «Судьбу барабанщика»… Отличный спектакль, про вашего брата, пацанов. Ну, а декорации — это такие большие картины, на которых мы изображаем обстановку. Например лес… В общем, в театр я тебя свожу, это в наших силах.
— Ленька, ты где прохлаждаешься? — закричала с порога мать. — Нашли время для беседы! А ну, домой, живо, картошка вся остыла!
— Иду, иду, — бубнил мальчишка, не трогаясь с места. Мать он не так боялся, как отца. — Мне мыло в глаза попало…
— Ладно, сосед, топай к столу, раз зовут, — сказал Костя, поднимаясь со ступеньки. — Хочешь, дам совет на прощанье?
— Папка говорит, что ты хорошему не научишь, — все еще чего-то опасаясь, промямлил Ленька.
— А ты сам как думаешь?
— Не знаю…
— Вот ты какой… безответственный… Ладно, все-таки научу тебя, как от порки избавиться. Хочешь, чтобы отец больше не брался за ремень?
— А то…
— Тогда слушай внимательно. Секрет простой: когда он выдернет из штанов ремень, ты соберись в комок — и ни звука! Он начнет бить — ты молчи. Сожми челюсти и терпи. Он заведется, станет бить сильнее. Все равно помалкивай… Вот тогда он испугается, даю честное слово! Один разок так перетерпишь — и больше он никогда не схватится за ремень, вот увидишь!..
— Почему?
— А потому, что если бы он был настоящим человеком — не рисовал бы на твоей заднице такие узоры. Вот он почувствует, что ты не трус, что тверже его духом — сам тогда струсит, Способ-то проверенный — на себе испытал!
…Гвозди были ржавыми от шляпок до самых кончиков, тянулись из досок с громким, противным треском. Мальчишка потел от страха и напряжения. Ему все время приходилось дергать то одним плечом, то другим, чтобы отгонять налетавших с помойки больших зеленых мух. Но вот наконец последний гвоздь. Спрятав в гуще бурьяна лист ржавой жести, Ленька полез в открывшуюся в стене дыру.
Солнце сияло в окне, вставленном в крышу, и ярко освещало укрепленную на треножнике картину.
Ленька разинул рот от удивления, когда взглянул на остро пахнувший красками картон. Панельные пятиэтажки, яблони в саду, зуевский забор, черепичная крыша — все было на месте. Но возле калитки никого не оказалось. Надька Зуева исчезла. Вернее, та с осиной талией, в фиолетовом, как у Надьки, платье. И потому картина решительно изменилась. Она стала скучной — Ленька отчетливо это почувствовал. Даже захотелось взять кисточку и подрисовать кого-нибудь на пустующее возле калитки место. Хотя бы самого Костю. Ведь он часто там торчит, уж Ленька-то замечал!
Он поднял первый попавшийся тюбик, отвернул колпачок, сдавил бока. Неожиданно легко вырвалась и сбежала на пальцы ярко-синяя струйка. Ленька схватил кисть и снял мягкую, как сливочное масло, краску. Нестерпимо захотелось мазнуть!..
Кисть прошлась по шершавой рейке треножника, оставила сочную полосу. Ленька тут же опомнился. Натянув на ладонь рукав свитера, стал стирать след. Ничего не вышло — полоска растерлась в грязное пятно. Нужно скоблить!.. Отыскивая взглядом что-нибудь острое, он увидел на песке оттиски своих рук и коленей. «Всегда так, — похолодев от страха, думал Ленька. — За какое тайное дело ни возьмешься — обязательно всюду остаются следы!»
Он положил кисточку на место и пополз задом к пролому в стене, разравнивая ладонями песок. Вдруг вспомнил, что на кисточке осталась синяя краска. И тюбик забыл завернуть! А кисточку надо взять и отмыть в керосине…
Вместе с кистью Ленька прихватил и весь ящичек с красками. Все равно возвращаться!
…Мать поставила перед Ленькой полную тарелку супа, села напротив, не сводя с сына взгляда.
— В чем это ты руки выпачкал? — неожиданно спросила она.
Мальчишка бросил ложку, спрятал руки под стол. Покраснел.
— А ну, покажи!
Туго сжатые кулаки медленно выползли на клеенку.
— В краске, что ли?
Ленька молчал.
— Господи, опять что-нибудь натворил!.. Где ты взял краску?
— Я это… играл… и нашел. На стройке…
— Что нашел?
— Банка такая была. В ней это самое, краска…
— Ох, врешь ты что-то, сынок, — вздохнула мать, по больше расспрашивать не стала. После обеда собрала посуду, ушла на кухню. Запела там про калину красную, которая уже вызрела… А Ленька на цыпочках вышел из дома и бросился в сарай.
Перетащив на свою половину краски и кисточку, Ленька не долго искал подходящую основу для работы. Оторвал от фанерного ящика крышку. Очень удачный оказался материал — даже в раме: стенка ящика по краям была окантована гладкими рейками. Он пристроил будущую картину возле оконца, расположился перед ней с красками и кистью — и надолго задумался. Что нарисовать!.. С Ленькой случилось такое, чего раньше он никогда не испытывал. Обстановку в сарае — пустые бочки, лаз в погреб, штабель половых досок (отец натаскал со стройки), старый диван, разломанный ящик — все это мальчишка сейчас не замечал. Перед его взором плыли, сменяя друг друга, иные видения.
Нарисовать двор с круглой клумбой посредине, с провисшими от тяжести белья веревками, протянутыми вдоль и поперек с забором, в котором доски от солнца и дождей стали серыми, с серебряным отливом?.. Или родную улицу, вымощенную синеватыми окатышами булыжника, с зарослями сирени, вдоль которых бежит красный, с помятыми и обшарпанными боками трамвай?.. Или ажурную, достающую до облаков башню подъемного крана, стрела которого нависла над быстрорастущими стенами многоэтажного дома?.. Или волжскую гладь в бесчисленных солнечных бликах, среди которых скользит белый пароход с голубыми полосками на трубах?.. Нет, все это было слишком обыкновенно, буднично — даже Волга, даже сверкающий, как снег, теплоход «Доватор», курсирующий между Москвой и Астраханью. Ведь картина, если она получится хорошо, должна висеть на стене. Значит, картина — это как бы волшебное окно, за которым нечто такое, на что можно смотреть каждый день — и не надоест. Значит, на картине должна быть изображена мечта… Когда Ленька понял это, сердце у него запрыгало, он спрятал руки под мышки, скорчился, сидя на обрубке бревна, и тихонько заскулил от восторга. Мечта!.. Разве нужно ломать голову над тем, как изобразить ее. Мечта — это ведь то самое, что всегда перед глазам, стоит лишь закрыть их… Ленька совершенно отчетливо видел, как круты зеленые морские волны, несущие на себе белые гребешки. Как стремителен узкий, голубовато-серый крейсер, рассекающий волны. Ревет и кипит вода за кормой. Ощетинены пушки и ракеты. Бьется на мачте краснозвездный флаг… Вот такую картину захотел нарисовать Ленька. Однако едва он взялся за кисть — мать позвала обедать.