Ладонь с хрустом сжалась на рукояти Когуара, изумруды вспыхнули смарагдовым огнем ярости, по волосам растекся расплавленный металл. Она рванулась вперед!..
Грудь Холар исторгла свирепый рык! Мышцы мгновенно вспухли, и кольчужная связка лопнула, кольца «брызнули» в стороны, зазвенев по стенам. Стальной нагрудник лязгнул по гранитным плитам у ног, а следом, с шелестом, осыпались остатки хауберка, и плавно опустился, чуть отставший бордовый плащ.
И Лита замерла не в силах пошевелиться!
Все ощутили, как сгустился воздух, застыв вековым янтарем. На плечи навалилась тяжесть, сковывая незримыми цепями.
Зверь возвышался, раскинув лапы, сверкающие острыми когтями, пасть скалилась в ухмылке; и лишь серебристая лента на подбородке напоминала о прежнем статном воине.
И когда его рык коснулся гранита Хемингара, замок, казалось, ответил дружным утробным ревом Крылатых Змеев, встретивших врага, древнего, как само время.
— Помнят… — довольно прорычал Холар, двинувшись через зал.
Звери медленно вливались в проем. А когда выход из замка отгородила стена иссиня-черной шерсти, за их спинами возникла еще одна фигура.
Воин в графитово-сером доспехе появился бесшумно, не скрипнуло ни одно сочленение брони, не звякнул по бедру меч, висевший на поясе. Из-под опущенного забрала не вырывалось дыхание, и грудь не вздымалась. Он выступил из мрака беззвучно и замер, не шелохнувшись, похожий на каменных исполинов, застывших вдоль стен тронного зала. А по нагруднику извивался призрачно-серебристый Крылатый Змей.
— Я уже говорил, я не так беззащитен, как тебе бы хотелось, Дитя Солнца, — злорадно оскалился Зверь, приближаясь к девушке.
Коготь коснулся подбородка Литы, гневно сверкающей изумрудами — мышцы ее напряженно пытались разорвать сковавшие путы. Острый полумесяц скользнул по гладкой коже, оторвался, царапнул скулу. Зверь наклонил голову, наслаждаясь действом, подхватил рассыпанные по плечам огненные пряди.
— Словно броня самого Райгруа… — задумчиво пробормотал он. — И в глазах смарагдовое пламя…
Черная морда ткнулась в волосы, ноздри зашумели, вбирая запах.
— Надеюсь, они вернуться, — Зверь тронул ладонь, сжимающую Черный Меч, и оскалился: — Но в этот раз все будет по-другому! — обсидианы хищно блеснули. — Ты хотела впиться зубами мне в глотку?
Лита ощутила покалывание клыков у себя на ключице — кожаный жилет без сопротивления пропустил их, но Зверь словно примерялся, растягивая удовольствие, — ее легкие зашипели бессильной яростью, злость нарастала, заполняя все естество, что рвало и терзало, грызло зубами, сковавшие цепи.
Но те никак не поддавались.
— Твоя кровь сильна… — дышал Холар девочке в шею. — Жаль… Это тело верно послужило мне… Но не беда, мое «истинное лицо» останется неизменным.
— Отец, — тихо произнес Марен, — se edir kel es [Вот, мы встретились].
— Отец? — вскинулся Зверь.
В мгновение ока он оказался перед принцем. Черные обсидианы цепко впились в лицо юноши, нос дрогнул.
— Не признал… — усмехнулся Зверь. — Отца, больше нет. Память моей Крови вытеснила его. Он не вернется, — он принюхался. — А мне нравится твоя кровь, Перворожденный. Вы с ней, — мотнул головой в сторону Литы, — чем-то похожи.
Он вновь потянул носом, и грудь замерла на середине вдоха, глаза распахнулись…
— Не лезь вперед, — ехидно шепнул Кин, стоящему позади Атену.
Зверь отпрянул! Пасть ощерилась клыками, шерсть на загривке встала дыбом, уши прижались к черепу, словно у загнанного волка. А в черных обсидианах отразился свет серебристых змеек, вынырнувших из-под надорванного рукава шерстяной рубахи Марена! Они оплели предплечье, локоть, сползли до запястья, и в сжатом кулаке, словно из самого мрака сплелся черный клинок с молочно-белым эфесом; Лита почувствовала, как рука опустела.
— Кровь Богов… — выдохнул Зверь, поднимая лапы.
А Марен повел плечом…
И Лита бросилась вперед: цепи растаяли, оковы спали, давящая тяжесть рассеялась и больше ничего не сдерживало. Шипение, рвущее грудь, переросло в неистовый рев, содрогнувший Хемингар. Волосы взметнулись и вспыхнули искрами — казалось, даже воздух затрещал от опалившего жара.
Пламя сорвалось с раскрытых ладоней, ударило в воздвигнутый Зверем барьер, растеклось по нему, словно вода, и поглотило, довольно схлопнувшись. В озарившей тронный зал вспышке тени драконов подернулись, и сквозь истончившийся мрак у каменных постаментов проступили двенадцать воинов, похожих на перетекающий туман.
Саодир с Атеном поклялись бы перед всеми Богами, что вслед за девушкой ринулся Пламенеющий дракон. На краткий миг им показалось, даже увидели расправленные кожистые крылья, услышали клекот и свист разрываемого воздуха…
Зверь отшатнулся от Силы, обрушенной «янтарным потоком», и из пламени на него вынырнула Лита. Девичьи клыки впились в шею, и дикий вопль боли вырвался из могучей груди, покрытой иссиня-черной шерстью.
Он с трудом стряхнул ее, попятился, зажимая рану — кровь плескала из разодранных жил, щедро заливая пол. Лицо девушки довольно оскалилось, «багрянец» струился по подбородку, сладкий вкус мести ласкал губы.
Три дюжины Зверей взревели и, повинуясь неслышному приказу, бросились в атаку.
Марен сорвался с места, и «жидкое серебро» вспыхнуло ярче, рык, исторгнутый легкими, казалось, исходит откуда-то сзади, из-за трона, где в камне замерли три Древних дракона, и его тут же словно подхватили остальные Крылатые Змеи.
От Атена метнулась черная тень — волосы Кина мелькнули, вспорхнувшей стаей воронов… И вновь Смертный готов был поклясться, поставив на кон посмертие, что слышал клекот кожистых крыльев… Он хотел двинуться следом, но замер, потому что двенадцать воинов сделали шаг. И каждое движение лежало за гранью сознания Атена, где-то там, где существуют герои, драконы и Боги, о которых гласят мифы и легенды. Воины и не двигались, в привычном для юноши смысле. Они струились, словно туман, очертания плыли дымкой, и каждый выпад, походил на текущую мглу.
Щиты ударили, сбивая Зверей в кучу, копья ткнули в толпу, и каждое нашло горло. Хрипы умирающих, слились с ревом живых… Щиты и копья в руках вмиг растаяли, и теперь в ладони сжимали рукояти дахондиров, оскаленных «клыками вепря»; звон стали эхом грянул по коридорам замка.
Воины Тумана замелькали в толпе Зверей, и каждый бился словно со всеми сразу — ни один не наносил двух ударов в одну сторону. Дахондиры распадались на парные мечи, что кружили и секли стремительно, будто молнии, а затем вновь сливались в один могучий «двуручник».
Ни один Зверь не отражал больше двух ударов.
Лицо девочки, искаженное гневом и ненавистью, взирало на Холара. Кровь, бегущая по подбородку, капала на жилет и тускло поблескивала черной смолой. Она с наслаждением облизала губы.
Зверь скосил глаза за спину, на грянувшую позади сталь.
— Мокат?! — хрипло удивился он.
И тьма сгустилась вокруг, повеяло свежим грозовым воздухом. Силуэт Холара дрогнул…
И Черный Меч в пылающей серебром руке острием пронзил мрак.
— Стой! — Кин успел схватить принца за жилет.
Когуар жадно впился в горло почти растворившегося во тьме Зверя, но ни одна капля крови не упала на пол; клинок всклубился; и Холар канул в черный провал. А вместе с ним и Марен, увлекая за собой Кина.
Тьма рассеялась.
Воины в графитовых доспехах истаяли, как дым погасшей свечи, словно и не было.
И лишь тот, кого Зверь именовал Мокатом, задержался чуть дольше — туман расплывался плавно, сливаясь с окружающим мраком. Он так и не проронил ни слова, и не шелохнулся.
А там, где графитовые воины сошлись со Зверями, остались лишь мертвые тела, покрытые иссиня-черной шерстью и кровью, что разливалась все шире по полу, заполняя стыки — Хемингар жадно вбирал принесенную жертву.
Грудь Литы тяжело вздымалась, глаза ошарашено таращились в пустоту. И только одна мысль билась в сознании: «Мой… Мой. Мой!» Подбородок влажно алел, сладкий запах дурманил сознание, но она не чувствовала вкуса долгожданной мести!